Брать пример министр предлагает с Якутии и Забайкальского края, реализующих свои весьма эффективные, по его мнению, региональные антиалкогольные программы. Что говорит о том, что вводить «сухой закон» пока не планируется. Иначе Мурашко непременно посоветовал бы обратиться к опыту Чечни: на сегодняшний день это наиболее «сухой» российский регион. По данным открытых источников, торговлю горячительными напитками в республике осуществляет один-единственный супермаркет — несколько часов в день.
Но лиха беда начало. Сказано ведь лишь, что инициативы надо развивать — без уточнения, где должно затормозить развитие. Судя по ярости, с коей министр здравоохранения обличает алкоголь, сам он, будь его воля, охотно распространил на всю страну не «полусухие» варианты, а именно чеченский.
Кстати, 108 лет назад, когда была предпринята, пожалуй, наиболее радикальная попытка «осушения» страны, план тоже осуществлялся поэтапно. Первоначально запрет на продажу алкоголя на территории вступившей в Первую мировую войну Российской империи вводился на время проведения мобилизации. Но уже спустя месяц он был продлен на все время войны. Эффект оказался потрясающий: резко снизилась преступность, сократилось число самоубийц и психических больных, выросла производительность труда...
«Произведен небывалый в истории человечества опыт внезапного отрезвления многомиллионного народа, и результаты этого эксперимента, длящегося уже более года, поразительны, — восторженно писал в 1916 году в своем докладе Противоалкогольному совещанию обществ русских врачей доктор медицины Александр Мендельсон. — Мы только теперь начинаем знакомиться с истинною мощью русского народа... только теперь, при полном отрезвлении народа, этого великого молчальника, перед нами выступает его нравственная физиономия, его настоящая, не затуманенная алкоголем психика».
Однако уже через год «народная физиономия» приняла совсем другие, отнюдь не благостные черты: протрезвевший «великий молчальник» отплатил заботливой власти революцией. Следующее, советское, самодержавие учло ошибки предшественника: большевики поэтапно отменили «сухой закон». Не вернули его даже с началом новой великой войны. Более того, алкоголь стал частью продовольственного довольствия действующей армии: появились знаменитые «наркомовские сто грамм».
Но еще через полвека потерявшая чутье советская власть угодила в ту же самую, царскую, ловушку. Комиссия по борьбе с пьянством была создана еще при Брежневе. Но тогда работала ни шатко ни валко. Хода делу, судя по всему, не давал сам осторожный Леонид Ильич.
Михаил Горбачев приводит в своих воспоминаниях слова Андрея Громыко (на тот момент — министра иностранных дел СССР), рассказавшего о своем разговоре с Брежневым: «Громыко, ссылаясь на информацию, попавшую в его распоряжение, посетовал на то, что в Союзе пьянство достигло катастрофических масштабов и это сказывается на всей жизни общества. Брежнев, выслушав его суждения, долго молчал, а потом сказал: «Знаешь, Андрей, русский человек без этого не может обойтись...»
Что было дальше — известно. Архитекторы перестройки решили, что лучше знают, что нужно русскому человеку. Страшно далеки — куда дальше, чем «отец застоя», — были они от народа. Были бы поближе, возможно, более серьезно отнеслись бы к возникшему еще в брежневские времена народному стишку о связи между доступностью алкоголя и общественными настроениями. У стишка было множество вариантов, автор этой заметки запомнил его в такой версии:
Было три, а стало пять — все равно мы будем брать!
Даже если будет восемь, и тогда мы пить не бросим.
Передайте Ильичу — нам и десять по плечу.
Если будет 25 — Зимний снова будем брать!
Если будет больше — сделаем, как в Польше.
Результат горбачевского похода против пьянства и алкоголизма полностью совпал с предсказанным. Возможно, он был бы другим, если бы принудительное внедрение трезвости не сопровождалось прочими болезненными новациями. Как показывает наш исторический опыт, антиалкогольные кампании плохо сочетаются с кампаниями иного рода.
Нет, нельзя, конечно, исключать, что теперь все будет совсем не так, как всегда, что на этот раз все перемены сольются в чудной государственной гармонии. Но лучше, право, не рисковать.