Зацепит ли вас наблюдение: «Наверху не знают, чего хотят. То ли достичь лучшего, то ли избежать худшего… К тому же власть сводит народный интерес только к материальному благу, ошибка роковая. Из-за этого Союз рухнул»?
Или: «Нас не сбить с пути, потому что мы не знаем, куда идем»?
И — в пандан этой насмешливой подначке — развитие темы: «Можно начать с чистого листа, но почерк-то не изменишь». Это ведь — не только о каждом из нас. Это — о России в целом.
И еще: «За нацидею выдают патриотизм, но это же состояние души».
А потом почти романтическое: «Где ветер в наши паруса? А в штиль паруса — тряпки. Об этом еще Ключевский писал».
И еще: «…сегодня в России спрос не на способных, а на удобных».
Почему так, а не иначе? А потому что: «В России тридцать лет идет кутеж финансовой элиты. Либеральный карнавал. Страна в аренде у чиновничества».
И дальше: «Чем ближе улей к упадку, тем больше в нем трутней, это вам любой пасечник скажет».
Или такой пассаж: «… народ не доверяет своей элите, подозревая ее в грядущем предательстве».
Или: «…есть люди способные, есть люди очень способные, а есть такие, кто способен на все».
Или: «Чтобы все осталось как есть, надо все изменить».
Или: «После ликвидации «железного занавеса» необходимо носить бронежилет».
Или: «Слишком много кругом тех, у кого ширинка сзади».
А разве не натолкнет на широкое обобщение приведенная апропо откровенность сталинского сатрапа (пардон, сподвижника) Анастаса Микояна о том, что, входя в комнату, он первым делом прикидывает, изучает возможности, как из нее выйти?
Какую страницу этой в высшей степени знаменательной книги ни открой (книги, выражаясь уместным в данном случае ленинским выражением, «очень своевременной»), буквально на каждой найдешь оставляющую в сознании метину. Бездна любопытнейших сведений о крупнейших фигурах политического сегодняшнего и вчерашнего (и позавчерашнего) истеблишмента, об известнейших бомондных деятелях культуры, о первых и вторых лицах раздираемой противоречиями России…
Автор не лезет за выражениями в карман («Соси ваучер!», «Хотели Гейропу? Получайте!», «лебедь раком щуку»), устами своих героев декларирует, прокламирует, направо и налево нашлепывает граничащие с оскорблением ярлыки: «сетевая мастурбация блогеров», «блевада-центр», «Дождь» от восторга мастурбировал», «звездеж путиносливщиков», «многописец Быков» и т.д. Достается всем — и «либералам со слезой», то бишь «либеральной жандармерии» (это цитата из Герцена. — А.Я.) и «патриотическим аспидам», и «литературным холопам», и «пургаметам», и «долбонавтам» всех мастей и оттенков, и «профи политических эскорт-услуг», прочей «несистемщине»: «Знаете, как… называли ЦК КПСС? Набор глухих согласных! У нас умеют словечком пригвоздить… перестроечные прорабы в 90-е выродились в презренных дерьмократов, а еще хуже — в «дерьмокрадов».
Что за вздыбленный фолиант перед нами? Публицистический манифест? Философский памфлет (с отсылками к Ключевскому, Карамзину Щедровицкому, Александру Зиновьеву)? Многослойная притча (в 900 с лишком убористых страниц)? Трагифарс? Антиутопия (полемизирующая с Орвеллом)? Приключенческий триллер, шпионский детектив (столь туго закручен узел взаимоотношений действующих лиц и переплетены остросюжетные перипетии… Шутейная скоморошеская гипербола о похождениях по постсоветским пространствам глуповатых, напыщенных, с потрохами подконтрольных ФСБ американских эмиссаров? Или безоглядно выплеснутая, захлебывающаяся, накипевшая, жгучая гражданская боль?
Широкомасштабная эта сага вобрала актуальнейшую животрепещущесть и исторические сопоставления, которые выворачивают закосневшие стереотипы наизнанку и по-новому освещают недавнее и далёкое минувшее. С одной стороны — фонвизиновский архаичный классицизм, с другой — чутко уловленнный и вкрапленный в плоть повествования изощренно хулиганский, сленг, и острозабористый стеб, приперченные почти нецензурщиной. Если персонаж негодяй, то фамилия его Подлевский, если же светоч и антиподен мерзости, то зовется Донцов или Богодухов (одежду такие осиянцы носят выдержанную в цветах российского флага), если генерал твердых принципов и убеждений и патриотически неколебим, то он Устоев… Но при явном, рельефном, как в «Недоросли», делении на плохих и хороших, вылепленные, нет, из самой вакханалии наставшей неразберихи выхваченные образы: бизнесмены высшего и среднего калибра, бывшие работники ЦК КПСС (именуемого «министерством странных дел»), охранники, клевреты кремлевской администрации — фигуры яркости индивидуальной окраски, они то наивны, будто дети (пьют исключительно крымское вино, шпроты дотошно выбирают калининградской и никакой иной выделки, негодуют на эпоху «потреблятства» и даже могут взять и присовокупить к своей первой вторую фамилию, чтоб из инициалов сложилась аббревиатура СССР, то по-яговски ядовиты и беспощадны в плетении интриг… Битву противоборствующих векторов в процессе «шикарного кутежа на обломках СССР» («запутинцы» и «путиноборцы», «патентованные прогрессисты» и «коммунисты-лайт», а еще: думские «делопуты», «депутаны», вечно готовые к перемене взглядов, всевозможные «эксперды») роман воплощает — что видно из приведенных характеристик — с необычайной свободой языкосозидания.
Литературные ассоциации — неотъемлемая часть этой саги. То и дело мелькают отсылки к культовым произведениям, звучат по-новому осмысленные и препарированные широко известные цитаты. Реанимируются подзабытые фуроры и скандалы вокруг знаковых писательские творений. Например, сшибка, которая произошла полвека назад из-за романа Всеволода Кочетова «Чего же ты хочешь?», в нем шла речь о, казалось, невозможном разрушении Советского Союза при помощи разлагающих идеологических атак и развращения неизбалованных обывателей «вещизмом». Спорщики из «Немого набата» подхватывают эстафету попавшей под запрет публикации Кочетова, рассуждают: если бы прислушались к предостережению не убоявшегося осмеяния ортодокса, то краха и распада СССР не произошло бы.
Невольно возникают в сознании и иноземные «Три мушкетера» (вопреки тому, что «Немой набат» — роман не космополитичный, а откровенно великодержавный, отчасти просталинский: «… набеги на духовный строй русской жизни лишь временно заметают его чуждыми наносами, он воскресает снова в других поколениях, генетически хранящих традиции русского уклада», рождаются неповерхностные параллели (Атос: «Я ничего не желаю для себя, но многое хотел бы для Франции»), однако, очевидные переклички и ауканья сквозь века модернизированы поправками нынешней эпохи — у архаичного Дюма конфликтуют государственник-кардинал и слабовольный король, от которого гуляет жена (ох, уж эти алмазные подвески, равные тридцати сребреникам), а в летописании Салуцкого идет бой за Путина (который «из ельцинского семейного кокона никак не выберется») меж позитивными твердокаменными строителями строгой вертикали власти и негативными, презренными, продажными, скомпрометировавшими себя развалом Советского Союза и формированием «эпохи тотальных развлечений и блатного капитализма» «либерастами», готовыми за подачки из-за океана на любые предательства. В стартовой части трилогии, создававшейся, согласно маркировке-обозначению, в «дообнуленческий» период, прискорбно говорится: «либералы приватизировали Путина» («Путин перестал слышать немой набат, все сильнее звучащий в народе…», «Девяностыми запахло. Ответчики за те ошибки во власть возвращаются, опять боярствуют. Кремль-то снова потихоньку ельцинеет»), а в заключительных оптимистичных главах торжество нескрываемо: президент преодолел иллюзию обманчивых заверений коварных соблазнителей, вышел из-под тлетворного влияния, сбросил оковы «западничества»: «Опять в России за все в ответе один-единственный человек — государь. И перед Богом, и перед народом, и перед Историей». Но расслабляться нельзя: вокруг вождя — пруд-пруди прихлебаев и пристебаев, «бывших неполживцев девяностых годов, идейных экстремистов… Приемыш власти, холуйский блеск холопьих глаз. Лижет царя, как эскимо… Могущество временщиков!»
Опричников на них нет! — напрашивается панацея.
И в подкрепление мелькают на страницах романа «Немой набат» не только имена Владимира Сорокина и Кирилла Серебренникова, возникает Валентин Распутин, он символически появляется в символически сохранившемся (еще со времен наполеоновского московского пожара) Доме Палибина на Плющихе, где располагалась реставрационная мастерская Саввы Ямщикова. (Для меня деталь многозначащая, в том доме я бывал — в дни, когда ютились в этом памятнике архитектуры несколько семей, то была по сути коммунальная квартира…)
Впрочем, личные, ернические и аналитические комментарии, жанровые гадания блекнут перед основным контентом объемнейшего творения Анатолия Салуцкого. Накал страстей участников полемических прений, ищущих и пока на словах обкатываюших наиболее подходящий общественный строй «утратившей былое могущество Рашки» зашкаливает, обилие фантазий и эмоций захлестывает… Мысли, которые еще вчера казались невозможными, чрезмерными, а то и пародийными, обретают наиактуальнейшее звучание. Судите сами: «пятая колонна» на марше, происки США и Евросоюза против России в борьбе за мировое господство, милитаризация всех областей бытия…
Кристаллы-обобщения складываются в конгломерат — не мозаично-пазловый, не китчево и аляповато разукрашенный на потребу моде, а запечатлевший свеженаставшую повседневность. Например, пассаж о том, как избавил Индию от британского владычества Махатма Ганди: призвал народ не пользоваться английскими товарами!
Читая первую часть романа Анатолия Салуцкого «Немой набат» (сразу по выходе ее в свет), не предполагал, что погружаюсь в предвосхитившую нынешний драматичный миг почти документальную эпопею. Сейчас, когда трилогия завершена, с определенной очевидностью ясно: она заслуживает скрупулезного изучения — именно в мельчайших своих деталях: дипломатического и ресторанного Страсбурга и Нью-Йорка, Мельбурна и Женевы, московского Спасо-Хауса, крайне деликатно вплетено в художественное полотно наблюдение за выступающим на трибуне ООН российским лидером и акценты его поведения, будто консервным ножом вскрыты завуалированные или бесстыдно прямолинейные способы вербовки мелких «агентов влияния», через которых будут осуществлены глобальные вмешательства в высокую политику. И мессианская роль российской глубинки (где местная власть изничтожает медицину), и самомнение доморощенных политиканов переданы с сокрушительной дотошностью. Не вишенкой на торте, не смакованием запретной тематики, а необходимой картинкой в хронике скрытой от широкой публики кремлевской жизни воспринимается эпизод приезда Людмилы Путиной в сочинский санаторий…
Можно было бы сказать: роман захватывает, увлекает, прочитывается на одном дыхании (и бередит душу тревожными предощущениями), но это будет неточно. При всей стремительности и водоворотности сконцентрированных в нем перипетий приходится тормозить себя, останавливаться, возвращаться к предыдущим экскурсам, чтобы постичь спектр оттенков и аспектов бликующей панорамы.
Многие завесы (в том числе о деятельности спецслужб) «Немой набат» открывает с неожиданной стороны. В голову не закрадется, что мелкий клерк или полуграмотная хабалка лишь прикидываются такими, а на деле служат ведомству, блюдущему государственную безопасность. Вам, может, мнится, что вы сами ловко выстраиваете линию своей судьбы, ан, нет, вас умело «ведут» по маршруту, прочерченному теми, кому известна ваша подноготная. Ситуации и конфликты, кои могут быть восприняты поначалу искусственно смоделированными, предстают самой что ни на есть суровой (и абсурдной!) калькой нашей теперешности. Порой трудно верится в то, что излагает автор. Семейная пара работает под чужими именами не за границей, а среди «своих» сограждан, иной раз недалеких, не слишком разборчивых в выборе политических и экономических предпочтений, не слишком благонадежных, а то и продажных… Два с симпатией изображенных агента (муж и жена) распоряжения начальства (генерала ФСБ) получают то на конспиративной явке, то в косметическом салоне, то в ветеринарной клинике, и для оправданности визитов в эти заведения заводят кошку, оба (следуя предостережению Сноудена) даже дома, в своей квартире, не позволяют себе забыть о долге и пренебречь осмотрительностью, чтобы ненароком не рассекретиться: жгут карандашные наброски своих донесений в глубокой тарелке, ложкой размалывают обуглившуюся бумагу, пепел развеивают в сквере — чтоб враг не прочитал…
Автор шутливо возглашает: нас ждет НЭП — наведение элементарного порядка. И при этом саркастически толкует об издании «полного собрания обещаний», которые звучат с высоких трибун, но не исполняются. Но мороз продирает. А вдруг теперь воплотятся?..