Из досье «МК»: Ленин умер в 53 года от кровоизлияния в мозг, причиной которого была аневризма. В свою очередь причиной аневризмы стал, как считают некоторые медицинские эксперты, нейроваскулярный сифилис.
Племянница Ильича попросила продлить секретность
– Валерий Михайлович, почему вы заинтересовались медицинскими документами, связанными со здоровьем и смертью Ленина?
– Есть около 20 гипотез о его болезни и смерти. Но все их авторы – лениноведы, ленинолюбы – без медицинского образования. Для того чтобы проводить настоящее медицинское расследование, необходимы три условия.
Первое – иметь высшее медицинское образование. Второе – обязательно быть не просто неврологом, а понимать историю развития неврологии. Третье – быть нейрофизиологом и знать историю развития этой науки. Ну, еще сила воли должна быть, потому что процесс этот долгий, требующий терпения и настойчивости.
Я занимаюсь Лениным с 1989 года, с момента, когда поступил в Институт мозга Академии медицинских наук СССР (ныне это подразделение Научно-клинического центра неврологии). Именно там хранится мозг Ульянова, но в виде не цельного органа, а 30 тысяч срезов, которые сделал еще в 1924 году немецкий ученый Фогт. К слову, он был и.о. директора этого института, который изначально создавался как лаборатория с целью изучения болезни Ленина (в то время существовала теория, что у великих людей и болезни особенные).
Так вот, тема моей диссертации – старение сосудов мозга человека. Я понял, что она как-то накладывается на болезнь Ленина, и принялся изучать медицинские материалы.
– И много ли вы их нашли?
– В том-то и дело, что их фактически не было в свободном доступе. Я обратился в ФСБ, просил выдать медицинские документы по Ленину с формулировкой «для научной работы». Там ответили, что у них документов нет, и вообще они не секретили врачебные материалы. Выяснилось, что те находятся в РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории). Я написал письмо в архив с просьбой дать доступ к документам, но мне отказали, сославшись на врачебную тайну.
– Но разве срок врачебной тайны – не 75 лет с момента создания документов?
– Именно. Но оказалось, что в 1999 году племянница Ленина (дочь родного брата Дмитрия Ульянова) обратилась в архив с просьбой продлить на 25 лет ограничение доступа к дневникам дежурных врачей и санитаров, фармацевтической документации и результатам медицинских исследований. Ей ответили согласием с поистине удивительной формулировкой, цитирую: «Учитывая, что к настоящему времени большая часть документов, связанная с болезнью, смертью и бальзамированием Ленина, опубликована в открытой печати, полагаем возможным удовлетворить просьбу Ульяновой о продлении на 25 лет». Типа, раз это не для кого уже не секрет, то мы продлеваем секретность.
– Разве это законно?
– Я считаю, что нет. Это не частные документы из фонда семьи Ульяновых. Они созданы врачами, печатались машинистками, которые получали за эту работу оплату от государственных структур. А Ольга Ульянова – не прямая наследница Ленина в понимании нашего законодательства.
Документы мне выдали, тем не менее в суд все же пришлось обратиться (я оспаривал отказ разрешить мне делать копии материалов, но дело в Москворецком суде проиграл, так как Фемида посчитала, что мои права не нарушены, раз я ознакомился с оригиналами).
– Как происходило ознакомление с документами?
– Расписывался, получал в руки папку. Она бумажная, с тесемочками. В ней в дерматиновой обложке толстый фолиант – 410 листов печатного текста. Называется он «Дневник дежурных врачей». Он не был известен врачебному сообществу и историкам. О нем до моей работы знали только в очень узком круге архивистов. Внутри лежит листик вложений, где написано, кто его получал когда-либо за время существования.
– И кто его получал до вас?
– Никто. Я получил его первым. От осознания этого факта, признаюсь, эмоции были сильные. Я просто минут десять сидел и приходил в себя. А потом три месяца я работал с ним. Дневник описывает период с 28 мая 1922-го по 21 января 1924 года...
Дневник трех неврологов
– Вы переписывали содержимое дневника?
– Да, часть важной клинической документации я дословно переписал, со всеми грамматическими ошибками и искажениями. Мне это было важно. А ту часть, где «лирика», я дословно не фиксировал. Например, в одном месте описывается, как к больному пришел Сталин. Мне как врачу это малоинтересно.
– Как жаль! Вот как раз такие моменты особенно интересны для истории...
– Вот пусть историки и политологи их изучают. Я же врач, мне важна клиническая картина.
В дневнике описывались самочувствие пациента, динамика болезни, медицинские процедуры (часто по часам или даже по минутам).
– Кто заполнял дневник?
– Вели его по очереди три врача-невролога: Алексей Михайлович Кожевников, профессор Василий Васильевич Крамер и профессор Виктор Петрович Осипов. Но не они записывали, а кремлевские машинистки (медики надиктовали им). Машинистки не имели медицинского образования, и этим объясняются как ошибки, так и рукописно выставленные медицинские термины. Вот, например, запись от 30 мая 1922 года: «Приезжал Сталин. Беседа о suicidium». Вероятнее всего, термин «суицид» на латыни врач вписал своей рукой.
Цитата из дневника: «30 мая 1922 года. Пациент не может сказать ни одной фразы целиком, не хватает слов, постоянно зевает. Хотел идти умыться в уборную, не знает, как пользоваться зубной щеткой – сначала взял щетку щетиной в руки и с недоумением смотрел и не знал, как быть.
Когда сестра взяла щетку, окунула в порошок и вложила ручкой в руку и поднесла руку ко рту, тогда начал чистить зубы, как следует. Приезжал Сталин, беседа о suicidium...
При исследовании периметра не мог выполнить того, что от него требовали, не мог фиксировать взгляд в зеркале, давал сбивчивые показания».
У каждого врача была своя манера ведения дневника. Кожевников, видимо, симпатизировал пациенту, потому включал много, на мой взгляд, ненужных бытовых подробностей. Василий Крамер, похоже, не по своей воле наблюдал пациента, так что излагал все кратко. Для сравнения: Кожевников порой писал (диктовал) три страницы в день, а Крамер – три строчки за три дня.
– Почему Крамеру было неинтересно лечить Ленина?
– Он был врачом мирового уровня, специалистом по топической диагностике. По материалу видно, что он понял: это не его случай, пациента очень маловероятно вылечить. Наблюдал он Ленина недолго – май, июнь и июль 1923 года. А потом написал: «Прошу меня освободить по состоянию здоровья».
На его место пришел Виктор Осипов, который являлся в то время заместителем легендарного основоположника отечественной школы неврологии Владимира Бехтерева. К слову, приехали они в первый раз вместе – Осипов и Бехтерев. Записи Осипова короткие, это связано с тем, что он часто уезжал на разные конференции.
– В каких условиях находился пациент?
– Ленин был в Горках (примерно в 40 км от Кремля), в бывшей усадьбе вдовы Саввы Морозова. Врачей к нему возили на машине. С Лениным постоянно находился медперсонал, в доме и по периметру была серьезная охрана.
Я с любопытством узнал из дневника, что меньше чем за неделю до смерти Ильич был в лесу. Об этом есть соответствующая запись от 16 января 1924 года: «Пациент провел день в лесу на охоте».
– Что происходило, судя по дневнику, в последующие дни?
– Записи очень короткие. За 17-19 января 1924-го всего несколько фраз, они содержат результаты анализов и информацию о том, что ночь провел тревожно.
Запись за 20 января 1924 года гласит, что, цитирую: «Надежда Константиновна снова заявила, что Владимир Ильич, по ее мнению, плохо видит… Сидел на балконе до 12-00… Н.С. Попов доложил в 15-00, что пациент посинел лицом, был припадок».
Николай Семенович Попов – молодой врач, ординатор, только что окончивший обучение в Первом медицинском и направленный выполнять при Ленине обязанности санитара. Позднее он стал заместителем директора НИИ мозга. Был расстрелян 29 мая 1938 года. Я поддерживаю связь с его внуком и внимательно смотрю за успехами его правнучки, выдающейся оперной певицы нашего времени Юлией Лежневой. А Попов был реабилитирован в 1956 году.
– Самая последняя запись, надо думать, была более подробной?
– Да. Мы можем привести ее почти без купюр: это важно для исследователей, в том числе медиков.
«21 января 1924 г.
В 10-30 утра заснул и спал до 14-00. Проснулся и снова заснул в 16-00. Были вызваны врачи Ферстер и Осипов. У пациента пульс 86, он спокоен, живот вздут. В 17-15 доктор Ферстер отметил, что ничего нового.
В 17-30 дыхание участилось, температура 37, пульс 90, дыхание прерывистое, неравномерное.
В 18-00 была рвота, у пациента коматозное состояние с тоническим напряжением мускулатуры, особенно справа, затем появились клонические подергивания справа.
У Владимира Ильича шумное дыхание, его частота 36 в минуту, началось скрипение зубами, было несколько приступов рвоты. В 18-30 появилась слюна, окрашенная кровью, обнаружен прикус языка. Зрачки умеренно расширены, слабая реакция роговицы, явлений конте не наблюдалось.
Постепенное ослабление сухожильных явлений, пульс 90, дыхание 36, правильное. Стерторозные явления исчезли, напряжения в левых конечностях нет, справа умеренно активные движения головы, открытые глаза, 2-3 глубоких вздоха, состояние заканчивающего эпилептического приступа.
В 18-45 в левой подкрыльцовой ямке 42,3. Затем внезапный прилив к голове до багровой окраски лица, внезапная остановка дыхания в 18-50. Голова откинулась назад, бледность покрыла лицо. Тотчас искусственное дыхание и олеум камфори 2,0.
Продолжалось искусственное дыхание 30 минут безрезультатно. Такая гиперемия продолжалась 1 мин и сменилась мертвенной бледностью. Статус летали в 18-50 установлен профессорами Ферстером, Осиповым и Елистратовым».
Я также увидел там рапорт, составленный начальником специальной охраны П.П. Пакалном. Он так же расстрелян – в 1937 году.
– И что там?
– Вот дословно: «Доношу, что 21 января с. г. состояние здоровья Владимира Ильича ухудшилось. Встал Владимир Ильич в 10 1/2 часов утра, сходил в уборную, во второй этаж, к утреннему завтраку не сошел, выпил в верхней столовой 1/2 стакана черного кофе и в 11 часов лег спать.
В 3 часа Владимиру Ильичу был подан слабый обед, бульон и 1/2 стакана кофе, состояние было вялое, сонное, около Владимира Ильича был профессор Осипов. Пульс был част несколько, но хорошего наполнения, температура нормальная до 5 часов 40 минут. От 5 часов 40 минут начался припадок, сопровождавшийся тошнотой, продолжавшийся до смерти, и в 6 часов 50 минут Владимир Ильич скончался».
– В дневнике называются имена многих медиков, которые были с Лениным в дни болезни?
– В дневнике говорится о нескольких медсестрах и санитарах. Судьба их мне неизвестна. В общей сложности в консультациях, дежурствах и ведении пациента участвовало около 30 врачей, но дневник вели только три человека. Они все неврологи, но специалист по нейросифилису – только Кожевников. Имя его никому ничего не скажет сегодня, тогда как на начало 1920-х он был самым ярким специалистом в Москве. И только болезнь его пациента №1 сделало его судьбу неизвестной следующим поколениям врачей России...
Где заболел Ленин
– В дневнике есть диагноз или термин, указывающий на этиологию заболевания?
– Лечили пациента только от нейросифилиса (хотя слово это не звучит нигде), на что указывают назначения лекарств в рамках определенных схем и дозировок.
Никакого другого лечения Ленина не было, споров и сомнений у врачей тоже не было. И когда весной 1923 года Ленина осмотрела комиссия европейских медиков (в том числе ведущий сифилидолог Европы, немецкий врач Макс Нонне), они подтвердили, что лечение, которые проводили до этого врачи РСФСР, правильное. Они также указали, что шанс на благополучный исход есть.
Надо понимать, что тогда в принципе сифилиса было много (в некоторых регионах нашей страны страдало до 40 процентов населения). Вообще можно говорить о пандемии, которая распространялась не только в России, но и в Европе с конца XV века. Войны – и мировая, и гражданские – способствовали распространению этой болезни. Были и очень необычные пути передачи – например, беспризорники приставали к прохожим: «Дай денежку, иначе укушу: я сифилитик!»
– То есть болезнь Ленина точно не была последствием ранения?
– Конечно, нет. Уже тогда это было ясно и понятно. Кроме того, мировые войны принесли врачам огромное количество подобных ранений, но ни одно не сопровождалось таким необычным течением, когда поражались уже отдельные веточки сосудов мозга. Была налицо клиническая картина именно нейросифилиса, от которого обычно за два года умирало 90 процентов пациентов.
– Почему тело решено было вскрывать в Горках?
– Это один из важных вопросов. В усадьбе ничего для вскрытия не приспособлено. Нет и прозекторов. Да и помещения нет соответствующего, поэтому вскрывали тело на столе в ванной комнате. В комиссию вошли 11 человек, в том числе два министра, анатом, антрополог (их, кстати, надо было привезти в Горки, хотя логичнее было доставить тело сразу в Москву, там, где есть профессиональные патологоанатомы).
Длительное (по времени) вскрытие можно объяснить только одним: не могли подобрать правильные формулировки, чтобы они устроили Политбюро. Созванивались с высшим партийным руководством, чтобы выйти на компромисс. В итоге родилось заключение, где все на русском, кроме одного термина: «склероз от износа». Обратите внимание: он написан не на латыни, а на немецком. Но такого диагноза не существовало, не существует и не будет существовать. Врачи прекрасно это знали.
– Почему нельзя было прямо написать, что болел нейросифилисом, если в то время этот недуг был распространен?
– Это вопрос к историкам.
– Как думаете, где Ильич мог заразиться?
– Думаю, что половым путем. И это не делает его ни хуже и ни лучше. Для меня это обычная инфекция.
– А у Крупской нейросифилис был?
– Доступа к документам Крупской я не получил. Имейте в виду, что сифилис мог течь так, что люди и не знали о своей болезни. Ленин был в той стадии, когда он сам не был источником. Кроме того, в те годы презервативы использовались.
– Кажется, что для советского человека слова «Ленин» и «секс» были несовместимы.
– Это результаты пропаганды. Но Ленин был совершенно нормальным мужчиной. Некоторые говорили, что он имел наследственный сифилис. Заявлю со всей ответственностью: ничего подобного не было, иначе бы он отставал в развитии. Как и его братья и сестры, которые родились в семье после него.
В дневнике есть косвенный признак, указывающий, когда Ильич мог заболеть. Я нашел это в первичном анамнезе, который собрал Василий Крамер 28 мая. Это могло произойти в самарском периоде 1892–1893 годов, когда Ульянов был молод и хорош собой, вырвался от маменьки и папеньки. Вот и были половые связи.
В то время он перенес малярию и брюшной тиф. Указано, что больше он не болел, за исключением повторных приступов малярии. Крамер говорит, что его тяготили головные боли. Так вот, если человек уезжает из зараженного региона, то болезнь сходит на нет, и никаких повторных приступов не бывает (но это стало известно врачам только в 40-х годах, из монографии Тареева).
– Нейросифилис как-то сказался на психике Ленина?
– Он не мог не сказаться. Скорее всего, именно болезнь объясняет появление таких качеств, как бескомпромиссность, жесткость, способность взять в руки палку (с А.А.Богдановым он хотел даже на Капри драться на палках). У пациентов с нейросифилисом наблюдается озлокачествление поведения: совершенно нормальный отец семьи становится деспотом...
Профессор Минор писал в своем учебнике по неврологии: «Такие больные должны быть удалены от дела, служащий должен взять отпуск и уехать в деревню для полного умственного и физического покоя или должен быть помещен в санаторий там же». Великий невролог настаивал, что психика больного сифилисом должна быть тщательно оберегаема во всей его жизни. А у нас такой пациент руководил страной в острый период – гражданскую войну...
Вообще, тогда на многие процессы влиял сифилис, как сегодня коронавирус. И болезни все равно, кто перед ней – революционер или законопослушный гражданин. Наш мир – это не только мир людей, но он же и мир вирусов, бактерий и грибов. Они живут не только вокруг нас, но и внутри нас. Это очень сложный и постоянно меняющийся мир.
Меняемся и мы, но очень медленно, именно поэтому нужно отложить все революции в сторону и заняться изучением себя, чтобы сделать человека более долгоживущим и здоровым.