Тем тяжелее видеть все эти дни грязевой поток пошлых «новостей»: сколько метров квартира, сколько раз был женат, кто и что унаследует... Зачем это людям? Им же всё равно ничего этого не достанется. Зато им (нам!) достались его песни. Все эти дни они сами всплывают в уме, и то одна, то другая начинают неотвязно повторяться. Почему? Да просто душа просит и вас не спрашивает — сама знает, чего ей надо. Всплывают и «случаи из жизни».
Как и где познакомились, не помню, 50 лет прошло. Как-то раз он позвал в гости. Идёшь домой к человеку как полагается — с бутылкой водки и букетом: думал, отдам жене как приличный гость, а не алкаш какой-то. (Надо добавить: журналистом я тогда не был, и вообще никакой пользы от меня не было.)
Дверь открылась — рядом с Градским девчонка лет трёх-четырёх, дочка. Меня не видит, видит только цветы. Ну, я и отдал ей букет. Пошли на кухню водку пить. Через какое-то время Градский пошёл посмотреть, как там у него дома дела, возвращается и шёпотом говорит: «Иди за мной, только тихо». Подводит меня к дверям комнаты, там телевизор работает, напротив телевизора на диване сидит с ногами девочка, смотрит на экран, а у неё в руке букет, она его держит в вытянутой руке вертикально вверх, как флажок сигнальщика, в кулачке сжимает крепко. Мы попятились на кухню, вытерли слёзы, выпили водки. Первый букет в жизни девушки.
* * *
3 ноября 2004 года Градскому исполнялось 55 лет — ни то, ни сё, какой-то полуюбилей. Прежде о Градском никогда не писал, а тут ужасно захотелось сделать ему подарок. Так возникла заметка «Концерт по заявкам». Под таким названием в СССР десятки лет звучала радиопередача. Люди писали туда письма с просьбой исполнить какую-нибудь песню: для себя, для друга, для брата, для жены. Писали колхозники, шахтёры, сельские учителя, иногда академики. Порой человек не помнил ни названия песни, ни автора, ни композитора; помнил только пару строчек, и по этим нескольким словам на радио находили какую-то старую запись, и оказывалось, что песня замечательная. А между песнями ведущий рассказывал, кто попросил, о чём эта песня и когда была написана. И стало ясно, что эта форма точно подходит для подарка, просто все заявки будут мои.
Естественно, в заметке оказалось очень много цитат, а текстов у меня не было. Поэтому я их записывал с дисков на слух, а там в одном-двух местах звучало неразборчиво. Я звонил Градскому:
— Что там? Какое слово?
— Сань, какая на хрен разница?
— Тебе, что — жалко ответить?
— Ты лучше приезжай сегодня.
Я добился, все цитаты в заметке стали точные.
* * *
В 2009 году Градский закончил гениальную оперу «Мастер и Маргарита». Шедевр — результат тридцати лет работы. Невероятно высокое качество записи. И конечно, Градский не мог допустить, чтобы эта красота была просто в пластиковой коробочке с четырьмя дисками. Он придумал: книга — в начале полный (огромный) список исполнителей, потом полное либретто, в конце — четыре конверта с дисками. На обложке немыслимая красота — золотой треугольник с латинской буквой W — прямая цитата с портсигара Воланда. Получилась дорогая вещь. А Градский потратил на создание оперы не только 30 лет, но и кучу денег. Хотел он отдать эти «книги» в магазин, но не тут-то было. Немедленно какой-то сутяга, прощелыга и жлоб предъявил авторские права. Мол, я наследник Булгакова, гоните деньги, а то арестую тираж.
Саша, говорю, не обращай внимания, отсосёт…
Вскоре главному редактору «МК» Гусеву пришла телега: уголовное дело! в стенах «МК» незаконная коммерческая деятельность! Минкин уголовник! Вызвали меня к Гусеву:
— Саша, что ты творишь?
— А что?
— Вот читай.
Я прочёл эту кляузу. Вот же жлоб, говорю, врёт, жаба его душит. Я не торгую.
— Но ты же деньги берёшь!
— Послушай, коммерческая деятельность — это когда человек что-то зарабатывает. Градский отдаёт мне комплект ценой 100 долларов, человек (любой) берёт у меня комплект и отдаёт мне 100 долларов или 3 тысячи рублей. Я эти деньги отдаю Градскому, себе не оставляю ни цента, ни копейки. Где тут коммерция? Я просто почтальон.
Всё так и вышло, как я сказал. Сутяга пошёл на… поиски другой жертвы.
* * *
25 июля 1980 года умер Высоцкий. В Театре на Таганке решили сделать спектакль его памяти. Толком никто не знал, что будет происходить на сцене, кто и что будет говорить; думали: включать ли магнитофонные записи песен Высоцкого или какие-то песни, из тех что попроще, можно спеть самим. Я (тогда безработный) торчал в театре на всех репетициях. Однажды пришёл Градский.
— Юрий Петрович, я песню написал о Высоцком — может, возьмёте её в спектакль?
— Покажите.
Любимов объявил перерыв, на сцену поднялся Градский с гитарой и спел «Песню о друге».
Совпадая с фамилией,
Наказуя и милуя,
Вверх стремился он с силою,
Что не выразить мне!
Но, как ведётся в святой Руси,
Сколь поэта ни возноси,
Его высь «иже в небеси»,
Ну а тело в земле...
В финале он выдал такое фортиссимо, что все загрустили, повесили головы. Юрию Петровичу оставалось только как можно вежливее отказаться.
— Понимаете, Александр, в спектакле о Высоцком будут только песни Высоцкого.
Градский всё понял и ушёл.
Если в спектакле о Высоцком будут только песни Высоцкого, зачем было выпускать на сцену Градского? Можно же было сразу сказать нет. Беда была в том, что он спел так, что после него артистов Таганки уже никто бы не слушал, не слышал.
Наследников Высоцкий не оставил. Оставил завистников. А теперь и на Градском сбылись слова пушкинского Сальери:
Наследника нам не оставит он.
Что пользы в нём? Как некий херувим,
Он несколько занёс нам песен райских,
Чтоб, возмутив бескрылое желанье
В нас, чадах праха, после улететь!
Так улетай же! чем скорей, тем лучше.
* * *
В опере «Мастер и Маргарита» Градский несколько раз поёт просто булгаковскую прозу. Не рифмованную переделку, а натуральный текст.
— Как ты это делаешь?
— Это очень просто. Могу открыть любой роман на любом месте и петь его.
— Покажи.
Я взял какую-то книжку, открыл наугад, ткнул пальцем в середину страницы. Он посмотрел секунды две и запел. Это была фантастика. Он пел абсолютно незнакомый текст так, что проза звучала как оперная ария. Я в тот же вечер прямо там научился это делать.
Один экземпляр оперы (книга с пластинками) Градский подарил и написал «Дорогому и любимому Саше Минкину с пожеланием успехов в музыкальном образовании. Прости за то, что это так прилипает!»
Лестная дарственная надпись содержит однако прямую насмешку профессионального композитора над человеком, который даже в музыкальной школе не учился. А «прилипает» это о том, что отвязаться от мелодий и фрагментов оперы оказалось невозможно — постоянно вертелись в голове днём и ночью.
Это было в тот момент, когда я пристал, чтобы он мне показал заимствования. И прямо в подаренной книжке, где на обложке золотой треугольник с букой W, я кое-как нетрезвой рукой писал под диктовку Градского на полях: Верди, Россини, частушка, шимми (пошлый танец 1910-х годов).
Александр Первый! — как император Всея Руси (после того, как нас покинул Высоцкий, даже спора не было, кто первый). Божественный голос, дьявольская ирония; он пел жуткие, оскорбительные для власти песни с ангельской улыбкой на устах.
Ах, время наше сучее!
Летучее, ползучее
И прочее жульё.
И партии разучены,
И рукава засучены —
Готовы под ружьё!
Его улыбка была еще одним способом хулиганить на сцене. Улыбался и жмурился как удовлетворённый кот. Позволял себе любые выходки с текстом, с темпом, да вообще всё, что хотел, всё, что в голову взбредало.
* * *
В день смерти Градского в некрологе я упомянул оперу «Мастер и Маргарита»; скоро начались звонки читателей.
— Где посмотреть оперу?
— Нигде.
Она никогда не существовала на сцене — только в фантазиях автора. Как бы это объяснить, чтоб совсем не рассердить чопорных читателей. Превращаясь в реальность, мечта тускнеет; в воображении — гений чистой красоты, а при телесном сближении обнаруживаются недостатки, которые всё портят. Вспомните (если вам случалось слушать оперу), какое впечатление производило на вас семипудовое пожилое сопрано, которое поёт партию Джульетты — худенькой девочки, которой нет 14 лет. Оперу лучше слушать, а не смотреть.
Градский точно знал, какие ему нужны голоса и характеры. Он всегда и во всём хотел идеала, в данном случае — идеального исполнения каждой партии, пусть в ней всего несколько фраз. Если вы откроете список действующих лиц и исполнителей, то увидите много знакомых имён. Вот некоторые: Мастер, Иешуа, Воланд и Кот Бегемот — сам Градский, первосвященник Каифа — Иосиф Кобзон, кентурион Крысобой — Алексей Петренко, доктор Стравинский — Александр Розенбаум, буфетчик — Андрей Макаревич, швейцар в ресторане — Леонид Ярмольник, продавщица — Амалия Мордвинова, покупатель — Геннадий Хазанов, шофёр — Григорий Лепс, а ещё Николай Фоменко, Лолита Милявская, Владимир Качан, Любовь Казарновская, Валерий Золотухин, Юлия Рутберг, Владимир Зельдин (ему уже было под сто лет), Алексей Кортнев, Елена Камбурова, Олег Табаков, Людмила Касаткина, Лариса Голубкина, Сосо Павлиашвили, Александр Буйнов...
Перечислил меньше половины, а вы теперь вообразите, можно ли этих людей собрать хотя бы на один спектакль — так, чтобы у них совпал свободный вечер, а перед этим совпали минимум 10 дней для репетиций. Вдобавок в опере звучит хор Краснознамённого академического ансамбля песни и пляски Российской Армии имени Александрова и детский хор «Мандрагора».
Поэтому единственная возможность услышать это грандиозное историческое произведение во всей красе — это купить книгу с настоящими, а не пиратскими дисками.
* * *
Опера в некотором смысле остроумное и великолепное попурри. Кот Бегемот в самом начале, на Патриарших прудах, поёт на мотив еврейской народной песенки:
Патриаршие пруды
От любой спасут беды.
Иван Бездомный на дворовый блатной мотив поёт:
Тут схватили Иисуса
По фамилии Христос.
— Отрекись! — Не отрекуся! —
Он надменно произнёс.
Кощунственно? Глупо? А чего ж вы хотите от пролетарского поэта-недоучки-атеиста?
Воланд одну арию поёт на мотив «Если бы парни всей земли», а другую — в стиле и оркестровке «Севильского цирюльника» Россини, а в следующий раз мотивом Воланда становится «Лунная соната» Бетховена. Понтий Пилат проклинает Ершалаим под аккомпанемент из Прокофьева. В каком-то месте — смех и грех — Понтий Пилат, римский полководец, поёт на музыку Соловьёва-Седого «Пришла и к нам на фронт весна». В оперу попали частушки и канкан, Рэй Чарльз и шимми.
Ближе к финалу откровенно раскрывается творческий приём. После знаменитого бала Градский—Воланд поёт Маргарите:
Вот мотив из «Риголетто» Верди.
Я ему его напел, поверьте!
Этот Верди аж до самой смерти
Был уверен, что он сам сочинил его.
Но ведь с этим и Верди не стал бы спорить! Вдохновение же посылают небеса. Почему бы и могущественный (хоть и падший) ангел не мог его послать?
А ещё в опере Мусоргский, Чайковский, Хачатурян (как же без танца с саблями?!), Россини, Гендель, Кальман, Штраус (какой же бал без вальса?), Оффенбах... и ещё, и ещё — в точности по принципу великого Мольера: «Я беру своё добро там, где его нахожу!»
* * *
Ни в какие партии не вступая, в политические напёрстки не играя, политиканов откровенно презирая, Градский был истинным государственником. За два года до того, как новая власть начала проталкивать идею: мол, нужен новый гимн, Градский (которого никто об этом не просил) написал гимн России по образцу «Боже царя храни». В августе 1998 года на Васильевском спуске в Москве он с невероятной силой спел 50-тысячной толпе
Боже, нас всех храни!
Сильной, державной
Будет вовеки
Россия-мать!
Сильной на страх врагам,
Мудрой и славной
Будет вовеки
Россия-мать!
Он записал свой гимн с огромным сводным хором (там и казаки в папахах были), гигантским оркестром. Понимал, что показывать начальству слова и ноты на бумаге бессмысленно — просто не поймут; поэтому он показывал, как это звучит. Но наверху предпочли многоразовый текст Михалкова.
...Теперь песня о Высоцком стала реквиемом самому автору.
Как ведётся в святой Руси,
Сколь поэта ни возноси,
Его высь «иже в небеси»,
Ну а тело в земле...
Учеников он оставил множество, а наследника — нет.