Один потащил пылесос к стоявшей у бордюра машине, второй, оставшись на тротуаре, принялся сморкаться, зажав одну ноздрю пальцем и шумно прогоняя воздух через другую. Сопли (в свете витрины было отчетливо видно) летели во все стороны. Но окончательно освободить носоглотку не получалось. Ему пришлось запускать в подлицевые недра попеременно указательный, большой, средний персты и ожесточенно выковыривать мешавшие ископаемые.
Даже не учитывая тревожную коронавирусную обстановку, а из элементарной брезгливости не стоило приближаться к малоэстетичному субъекту. Я шагнул с тротуара на мостовую, чтобы обогнуть весь не вызывавший экологического доверия автомобиль, в который напарник антисанитарного уборщика, продолжавшего трубно самоочищаться, загружал змеино и непослушно извивавшийся шлангом пылесос.
Мимо ни шатко ни валко ехало такси. Моя траектория никоим образом не мешала его движению. Напомню, стояла полночь, оживленного транспортного движения не наблюдалось, магистраль была совершенно свободна, таксист мог не отклоняться от своего прямолинейного маршрута, но — вероятно, из принципа — сманеврировал, капот задел куртку, угрожающие колеса замерли в сантиметре от моих ног.
Водитель высунулся в окно и заорал:
— По тротуару ходить надо!
Моя мотивировка заняла бы много минут. А я все еще приходил в себя после едва не случившегося наезда. Да и если бы сохранил хладнокровие — пускаться в объяснения и оправдания перед поборником безопасного городского общежития казалось нелепым.
А вот на пылесосчиков воспитательная тирада шофера произвела термоядерно стимулирующее воздействие. Оба из солидарности с ним принялись скакать, будто павианы, и что есть силы вопить:
— Да! Да! По тротуару нужно ходить! Правила нужно соблюдать!
Прочно усвоив одну часть этикета, они почему-то манкировали другими условностями — личной и коллективной гигиеной.
Итог и выводы?
Жаль посетителей кафе. Очень вероятно: освобождать нос приверженец неукоснительной стерильности начал (на законных основаниях) еще внутри заведения.
Сама простота
Грузчики супермаркета, пересекая торговый зал, на ходу отщипывают от выставленных на продажу кистей винограда и обмениваются радостными впечатлениями:
— Сладкий!
Оторопело взирают на их пиршество не могущие позволить себе подобной вольности робкие покупатели.
Хвала и слава
Максиму Николаеву (вместо некролога)
А как они, эти радетели узаконенного порядка, научились говорить, обосновывать, аргументировать, философствовать… Какие стали образованные, ушлые, риторически подготовленные! Слова отскакивают от зубов. Любо-дорого слушать!
Документальная история. Мой родственник, восьмидесятилетний трудно передвигающийся инвалид, вызвал мастера: сломался дверной замок. Тот произвел нехитрую замену, взял за работу 3 тыс.
Дороговато, но такова такса, пенсионер спорить не стал.
На другой день обнаружил: замок перекосило, плохо ввинчены шурупы. Инвалид сам хотел исправить изъян, но не смог дотянуться до антресоли, где лежали инструменты. Позвонил в ту самую жилконтору, откуда приходил рабочий. Диспетчер сказал: 3 тыс. и докрутим. Родственник принялся объяснять: накануне заплачено…
— Ничего не хочу знать, — сказал диспетчер.
Родственник, в былые годы на все руки умелец, унывать и отступать не привык.
— Я приду к вам, а вы мне дайте на минуточку инструмент...
— Три тысячи.
Родственник позвонил мне. Я набрал номер телефона диспетчерской. Познакомился с дежурным. Максим Николаев. (Привожу фамилию — не для того, чтобы досадить формалисту и черствому начетчику, а в подтверждение невыдуманности бытовой саги. Потому что до сих пор не могу поверить, что так может быть.) Я просил пойди навстречу старичку. Он не хотел слушать.
— Тариф — три тысячи.
Я спросил: знает ли он, сколько получает пенсионер? И напомнил: накануне эта сумма была уплачена. Ответ был:
— Три тысячи.
В сердцах я сослался на свою причастность газете: де напишу о бездушии.
Не испугал. Привожу буквальные слова:
— Пишите, сколько хотите. Чем больше, тем лучше. Любая публикация, кроме некролога, — реклама.
Риторический вопрос: ради чего (кого) созданы и работают жилищно-эксплуатационные конторы? Во благо населения или ради собственной голой выгоды? Теоретически правильным будет ответ, смещенный в экономическую сторону. Бал правит коммерция.
Но есть ведь — как поделикатнее выразиться? — нравственная сторона.
Ах, как они, поставленные на должности по высасыванию средств, научились конструктивно мыслить! Знают и о рекламе, и о некрологах.
С превеликим трудом я сдержался и не сказал: некролог организую. Потому что ушлый администратор ведь прицепился бы: ага, угроза, подам в суд. Слуплю штраф. (Больше, чем 3 тыщи.) Оборотистые демагоги поднаторели в крючкотворских ухищрениях.
Что ж, ограничусь рекламой. Знайте: есть передовой обиратель неимущих стариков — Максим Николаев, стоящий на страже финансовых интересов своей конторы. Такого не проймешь пристыживанием или воззванием к совестливости.
Честь ему и хвала. Хвала и всенародная слава!
Восторжествовавшая справедливость
Умник припарковал автомобиль не продольно, в размеченную на асфальте секцию, а поперек, заняв три места. Ему сделала замечание интеллигентная владелица элегантного средства передвижения:
— Будьте добры, поставьте машину как положено. Как все.
Его реакция:
— Я — не все. Не видишь, кто я?
— Вижу.
Его умягчил ответ. Но требовалась полная победа.
— Ну и кто я?
— Чудак!
Произнесено было более хлесткое и грубое обозначение. Он схватился за монтировку. Дама держала наготове мобильник.
— Я тебя сфоткала. И вызвала дорожную службу.
Он впрыгнул в свой джип и укатил.
Зрители зааплодировали отстаивательнице попранной разумности.
На прощание
Летом ремонтировали школу и соседний детский сад — асфальтировали тропинки, прокладывали коммуникации, водружали вместо травяных газонов синтетические покрытия. Заграждения, возведенные вокруг старых деревьев, не спасли стволы: громоздкая техника их задевала, отщепляла, некоторые обрамлявшие участок липы и ясени зачем-то — чтоб не мешали ставить новый металлический забор? — просто-напросто спилили. Роя траншеи, безжалостно обрубали корневища.
И вот, в агонии, кроны подточенных преобразователями-уничтожителями (сомневаюсь, что здраво мыслящими) вспыхнули яркой узорчатой (укоризненной?) листвой. То ли одаривая несмышленых людей на прощание, то ли в беспамятной лихорадке обиженного умирания.
Есть (пока еще) куда податься
Немолодая пара вышла из подъезда энергичным, деловым, целеустремленным шагом. Темнело. Куда эти двое могли в поздний час спешить? Стало интересно. Поскольку двигались мы в одном направлении, я тоже ускорился.
Не снижая темпа, они вошли в скудно освещенный парк.
Стало еще любопытнее. Я шел следом.
Они направились к детской площадке, пустынной в предночную часть суток. Счастливо хохоча, оседлали качели.
Я ждал, остановившись на расстоянии. Что будет дальше?
Насладившись, перебежали к подпрыгивательному аттракциону — резиновой прямоугольной периночке, наземному, так сказать, батуту, днем плотно оккупируемому галдящей мелюзгой.
И опять вернулись на качели.
Наверстывали упущенное, недополученное в ранние годы? Или сходили с ума от прихлынувшего чувства вернувшейся юности?
Никто не мог видеть их наивных приключений и посмеяться над тщетной старческой иллюзией. Почти старческой. Почти никто.