«Я на самом деле нечасто куда-то выбираюсь, так что приезжайте ко мне на Рублевку», — говорит Дмитрий своим ставшим привычным бодрым голосом. Через пару дней он принимает московского гостя в своем загородном раю, где ведет совсем не обломовский образ жизни. «До пяти утра делал гитару. Готовлю музыкальный проект, и к инструментам у меня свои требования», — сообщает телеведущий.
Кроме музыки есть довольно свежая книга и намерение сделать проект для Интернета. Однако большую международную телевикторину и на тринадцатом ее сезоне нельзя назвать тем, что делается быстро и просто. Наверное, здесь без дибровской энергии и оптимизма не обойтись. Все-таки в дурном настроении развлекать людей довольно тяжело и совсем не интересно.
В беседе с «МК» Дмитрий Дибров обсудил старых большевиков, юных блогеров, краску для волос и трезвую жизнь.
— «Кто хочет стать миллионером?» — из тех программ, которые можно вести до самой пенсии. У вас именно такие планы?
— Мне бы хотелось вести ее и вести. Но нужно иметь в виду: все, что не цифра, то ложь. А цифры следующие. Программа идет тринадцать лет, она длится полтора часа и выходит в прайм-тайм, где одна минута рекламы стоит больше тридцати тысяч долларов. И если в течение этих девяноста минут мне не удастся удержать рейтинг не ниже двенадцати, а лучше пятнадцати процентов, то дружба дружбой, а служба службой. Пригласят и скажут: «Старик, ты же видишь цифры. Либо подтягивайся, либо до свидания. Несмотря на все твои заслуги, на то, что ты был в осаждаемом «Останкино», на то, что выпивал с Листьевым. Ничего личного, но реклама становится дешевле, а это сегодня главное». За мной идет программа Максима Галкина, но у него в кадре два десятка подготовленных на заданную тему профессионалов публичного слова. А у меня почти сольное выступление.
— Но в последнее время у вас тоже играют в основном звезды…
— У нас прекрасные гости. Чего стоят Мария Миногарова или Настасья Самбурская, фантастическая красавица с такими инстаграмными поворотами, что мне бы такое в голову не пришло. И у меня был Даня Милохин, а еще и Нилетто, очень воспитанный парень, что плохо вяжется с его брутальным образом. Пришел Хабиб. Меня взяли с тыла этим Хабибом мои дети, потому что именно для них придумана его «Малинка». Я постоянно прошу приглашать новых подобных людей. Хороший кувшин может принять любое вино.
— В лицензионных программах трудно приживаются реформы, но вы как ведущий часто меняетесь. В этом сезоне вы позволили своим волосам быть естественного цвета. Ваше решение или кто-то посоветовал?
— Эвелина Хромченко порекомендовала.
— То есть был своего рода звонок другу?
— Да, я ее очень уважаю. О моде ведь говорят все, особенно посетительницы женских сайтов. У них в ходу термин «вкус». Он вообще из времен большевистского телевидения. Таким словом климактерички из музыкальной редакции определяли все, что не входило в их обработанные консерваторией черепные коробки. «Битлз», «Пинк Флойд»? Это «безвкюсно», говорили они. Эвелина тоже орудует понятием «вкус», но не просто говорит, она объясняет. И вот когда я в «Модном приговоре» подменял Сашку Васильева, который лежал в больнице, мне удалось поговорить с Эвелиной. Она сказала: «Старость приходит с нижней трети лица. Женщины пользуются филерами, ботоксом и гиалуроновой кислотой. У мужчины роль всего этого выполняет естественная растительность. Поэтому, во-первых, отпустите бородку с усиками. А во-вторых, прекратите краситься. Вы одна из самых влиятельных персон на телевидении, вам краситься уже не нужно».
— Наверное, советы Эвелины изрядно упростили вашу жизнь?
— Вообще если вы мужчина, то использование краски для волос вопрос непростой. Лучше всего эту идею раскрыл любимейший мною Юрий Никулин. В семидесятых, когда Юрий Владимирович был на манеже, он красился. Хотя в СССР мужчины волосы не красили. Во-первых, особо нечем было красить. Во-вторых, зачем? Фронтовик, серьезный человек — и крашеные волосы, это расходится с образом мужественного строителя коммунизма. На что Никулин ответил: «Я по профессии клоун, и моя работа в том, чтобы по вечерам смешить публику. А среди публики есть и дети. Но ведь стыдно же смеяться над седым человеком. И вот для того, чтобы дети ходили в цирк с удовольствием, а не с чувством стыда, я крашу волосы. Не для себя, а ради детей». У нас в «Останкино» волосы красят все мужчины, которые в кадре, и я был в таком же положении. Кому интересно смотреть на дедушку в прайм-тайме? Но Эвелина заставила меня по-другому к этому подойти. По ее мнению, краска иногда больше выдает, чем скрывает, и если мужчина красится, то что-то у него в душе не так.
— Несколько глав вашей книги посвящены той удивительной атмосфере, которая царила в останкинских коридорах в начале девяностых. Когда можно было практически все и то, что вы придумывали, мало с кем согласовывалось. Сейчас эти коридоры, наверное, совсем другие?
— Конечно, другие. Но те коридоры девяностых переместились в Интернет. Многие блогеры сейчас в том же положении, в котором были мы со Столяровым, Парфеновым, Любимовым, Угольниковым. В те времена ваши мысли от их воплощения отделял буквально один щелчок. И не было человека, который сказал бы «нельзя», кроме тебя самого. Причем нельзя не по политическим причинам, а по эстетическим. Сегодня то же самое можно делать в Интернете. Возможно, и мне удастся выйти в Интернет с интересным проектом, и единственное, что меня останавливает, это его творческое несовершенство. Никакой политики или, что очень важно, денег. В девяностых мы сидели на останках советского телевидения, где никто никаких денег не считал. Были камеры, студии — и это почти ничего не стоило. Сегодня студия — это не одна сотня долларов в час. Вынь да положь.
— Сейчас телехиты девяностых словно приветы из совершенно другой жизни. Хотя технически совершенными их назвать сложно…
— Конечно. Как, например, появилась моя черно-белая «Антропология». Я предложил Вите Гельману, генеральному директору канала «Телеэкспо», где был магазин на диване, выйти в ночной эфир с разными гостями. Была маленькая студия. Отлично. Но не было декораций. И не надо, белого задника и пола достаточно. В студии стояли три камеры, сделанные в Ленинграде к Олимпиаде-80. И в 1997 году одна из них показывала нормально, другая заливала картинку малиновым цветом, третья — красным. И тогда я сказал режиссеру: «Убирай цвет!». Сегодня это невозможно, а тогда можно было.
— И еще можно было не бояться умных бесед в эфире. Сейчас самый лютый кошмар любого телепродюсера заключается в том, что публика не поймет шутку или беседа в студии окажется слишком умной. Вы это ощущаете?
— Мне многое позволяется. Нас таких человека три, чью работу можно назвать «телевизионным бутиком» в противовес телеконвейеру. Право на это дает кредит доверия, что тоже является наследием девяностых. Сегодня продюсерами такое не очень принимается в расчет. Ну какой кредит доверия может быть у ведущего программы «Танцы»? Ты, главное, развлекайся, ведь у твоего потребителя куча времени, которое ему не нужно, потому что заняться нечем. А тут Даня Милохин в каком-нибудь ток-шоу. Видели «Док-Ток»? Это же идеальная машина по переработке времени в дерьмо. И самое интересное, что повальное количество их шуток — это пародии на телевидение. Так кто в доме хозяин?
— На правах хозяина вы могли бы не звать всю эту тик-токовскую братву в большой эфир…
— Я зову не их, а десять миллионов подписчиков. А с ними все понятно. За двести лет до них Бальзак придумал персонажа по имени Люсьен де Рюбампре. Он примерно как Прохор Шаляпин прыгал по постелям и так пытался завоевать Париж. Или еще один персонаж, Эжен де Растиньяк, этот чувак почище, он тоже решил завоевать Париж, ничего особенно не производя, но усваивая хитрости и внешние формы поведения. И это в точности характеристика любого тик-токера.
— Вашим сыновьям позволено смотреть телевизор?
— Да, они могут смотреть все, что хотят. Но чаще всего смотрят не телевидение, а YouTube.
— Старший сын, наверное, вот-вот станет потенциальным клиентом Моргенштерна и ему подобных. Будете противиться такому выбору?
— Так Саша с ним виделся. Я беру старшего сына на разные мероприятия, и он, в общем, в курсе. Я не буду в ужасе, если Саша начнет слушать Моргенштерна. Ужас — это совсем другое. У меня была любимая собеседница Людмила Марковна Гурченко. Я считаю ее землячкой, потому что Харьков и Ростов в свое время считались одной губернией. Так вот у Гурченко рос любимейший внук Марк, и ради него она была готова положить свою душу. Но — наркотики. И могила внука стала зияющей раной в ее душе. Вот этого я боюсь. Это посложнее, чем Моргенштерн.
— Вы опытный отец, и ваши дети рождались в разное время и в разных условиях. Есть наблюдение о том, что дети, которые росли, мягко говоря, не в теплицах, лучше адаптируются к жизни. Что вы думаете по этому поводу?
— Здесь мне приходится только изучать статистику. Кто у нас вырос в достатке? Пушкин, Достоевский, Лермонтов, Блок, Белый, Никита Сергеевич Михалков и Андрей Сергеевич Кончаловский. Я, потому что мой отец профессор. А кто с трудом добывал свой хлеб? Абрамович, Дерипаска, Сергей Пугачев, Сталин, Маленков, Жданов, Ежов. Были моменты, когда я спрашивал себя, что мне делать с сыновьями: заставлять их за сорок секунд укладывать свою постель, как в армии, или воспитывать как барчуков. И решил воспитывать как барчуков. Все-таки сегодня мы делаем династии. В СССР все дети рождались по залету, и это хорошо видно по лицам участников многих сегодняшних телепередач. Но у человека, который был желанен, сделан в страсти, живет в полной семье и в достатке, лицо совсем другое.
— После перенесенного инсульта вы были вынуждены изменить образ жизни, отказаться от курения и алкоголя. Многие из тех, кто добровольно или не очень выбрал здоровый образ жизни, говорят, что трезвость многое меняет в восприятии окружающего мира. Как это происходит у вас?
— Эти люди должны добавить, что абстиненция неминуемо сопровождается одиночеством. Этому есть объяснение. Круг людей, который собрал за свою жизнь компанейский выпивоха, может быть очень широким. Но ты должен быть вровень с компанией. А если не выпивать, то через полчаса ты уже не вровень. Начинаешь скучать и многое подмечать: например, что жены твоих друзей на самом деле сидят не с ними, а с Инстаграмом. А пятнадцатый тост становится тебе уже совершенно неинтересным. Но это еще можно пережить. Но вот то, что начинается в любую русскую пятницу и субботу, по трезвости пережить совершенно невозможно. Русское караоке. Сидеть там трезвым… Я очень люблю Любовь Залмановну Успенскую как собеседницу. Но слушать ее репертуар в чужом, нетрезвом исполнении… А Лепс? Я люблю Гришу, он из Сочи, мы оба южане, он прекрасно рассказывает анекдоты. Но в песнях он ревет. И если он ревет художественно, то как же ревут те, кого ты вынужден слушать в караоке, потому что хочешь удержать компанию, родившуюся в пьяные годы!
— Положение как будто безвыходное?
— Здесь сразу возникает вопрос: а не скучно ли тебе с самим собой? Ты-то сам интересный? Или, может быть, просто зануда и по компаниям ходил, чтобы время убить? Водочка, конечно, помогает скоротать субботу. Но когда ее нет, то на первый план выходит Воннегут. И рождается книжка, а сейчас я делаю музыкальный проект. Сколько всего оказывается можно сделать. Это было первое лето моей новой жизни, но ждите следующего. И здесь начинаешь понимать, что одиночество есть профессия русского интеллектуала и его естественное состояние. И если для тебя это хорошо, то нужно смело туда идти. После смерти Бори Краснова от того же диагноза я иногда думаю, что инсульт — это Господне предостережение. Так что, дальше будем в караоке петь? Или все-таки попишем что-нибудь?
— В последнее время у многих испортилось настроение. С одной стороны, пандемия, с другой — какой-то загробный медийно-культурный фон. Что вам помогает сохранять оптимизм?
— О загробном медийно-культурном фоне говорят те, кто при большевиках не жил. Я пожил и поработал. И то, что происходит сейчас, — детский лепет по сравнению с 72-м годом. Просто вольница батьки Махно. Когда вы клянете современное телевидение, вы ругаете большой палец собственной руки. Это же вы нажимаете на кнопки, а сегодня не два канала, как при большевиках, а триста двадцать два. Так что же вы смотрите коммунальную ругань, паноптикум брошенок, разложенцев и малообразованных остолопов, которые вечно пилят отцовское наследство. Вам, наверное, просто приятно видеть, что кто-то дурнее, чем вы. И телевидение это услужливо подсовывает. Так что пеняйте на себя.