…Проржавевшие желтые знаки «Радиоактивность» через каждые несколько метров венчают забор, отделяющий поселок Сокол от территории, на которой некогда располагалась секретная лаборатория «Б». Там ученые занимались получением изотопов, радиобиологией и генетикой. В этой «шарашке» трудились исследователи из числа заключенных, военнопленных, интернированных из Германии. Среди них, например, Николаус Риль — немецкий физик и радиохимик, лауреат Сталинской премии, которому в 1955-м удалось вернуться на родину, бежав из Восточной в Западную Германию.
Там он стал одним из создателей первого атомного реактора в ФРГ. Или Николай Тимофеев-Ресовский — один из основоположников радиационной генетики, о котором писатель Даниил Гранин написал документальный роман «Зубр» (опубликован в 1989 году). Тимофеев-Ресовский дружил с Вернадским и Семашко, Кольцовым и Капицей, его насыщенная биография полна захватывающих поворотов, а вклад в науку огромен. Гранин весьма подробно описывает жизнь ученого вплоть до конца войны. В 1925 году он уехал в Германию для работы в Институте исследований мозга в Бухе, где трудился до 1945 года.
Уже там он занимался радиационной биологией. В немецком концлагере погиб его старший сын, который входил в подпольную организацию, намеревавшуюся убить Гитлера. Сам Тимофеев-Ресовский как мог помогал евреям и «остарбайтерам» и многих спас от смерти. После войны он был вывезен из Германии и попал в ГУЛАГ (об этом есть несколько воспоминаний у Солженицына), а после года каторги оказался в уральской ссылке. Однако этот период жизни ученого описан Граниным скудно, и место заключения не называется. Оказывается, Тимофеев-Ресовский работал здесь, в поселке Сокол, — этот факт, как и сама локация, десятилетиями оставались под грифом «секретно».
Несмотря на то что Тимофеев-Ресовский, как большинство других работавших здесь ученых, попал сюда поневоле, поселок Сокол можно считать «островком свободы» сталинского периода. В лаборатории «Б» работало много биологов и генетиков, чья деятельность с 1948 года (после доклада Трофима Лысенко на заседании Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук) оказалась вне закона. Тогда генетика, как и многие области биологии, включая актуальную ныне вирусологию, были под запретом.
Дом Тимофеева под номером 12 так и стоит на берегу живописного озера. В 1990-х его выкупила женщина, которая сохранила все, как было при знаменитом ученом. Заглянув в окошко зеленого деревянного домика, можно увидеть простую обстановку. Такие же дома разбросаны вокруг, сегодня они за высокими заборами, а рядом стоят дорогие авто. Парковая улица, на которой они расположены и которую можно пройти за пару минут, ведет к заброшенному трехэтажному зданию в духе конструктивизма. Лаконичная форма, высокие окна с разбитыми стеклами, облупившаяся зеленая краска. Это здание было построено в середине 1930-х годов как санаторий для сотрудников НКВД. А после войны, когда началась атомная гонка, его превратили в общежитие для ученых. Позже уже построили однотипные дачные домики, но на первых порах, в 1947-м, ученые жили здесь, в доме под номером 9.
Сегодня здание выглядит зловеще. Оно смотрит прямо на ограду с потускневшими знаками опасности. Территория за ней заросла непроходимой чащей. Зданий лаборатории, где некогда работали ученые, давно нет, но радиоактивные руины по сей день находятся где-то там. И надо понимать, что период полураспада таких захоронений колеблется от десятков до десятков тысяч лет. Поэтому первое, что сделал художник Павел Отдельнов, когда по приглашению куратора арт-резиденций 6-й Уральской индустриальной биеннале Владимира Селезнева приехал сюда делать свой спецпроект, это купил дозиметр.
К счастью, аппарат по измерению уровня радиации не показал никаких превышений. Но это, впрочем, еще не значит, что вся территория региона чиста от радиации. Огороженную территорию с предупреждающими знаками он не исследовал. Неделю художник провел в поселке Сокол, а потом еще полгода изучал открытые материалы, связанные с атомным проектом. Итогом исследования стала выставка «Звенящий след», которую смело можно назвать памятником катастрофе, унесшей жизни многих людей, да и всей ядерной истории ХХ века.
Атомный квест
Коридоры этого здания когда-то в шутку называли улицами: на «Немецкой» жили пленные немецкие ученые, на «Дворянской» — советские ученые из заключенных и так называемых «бывших», на «Пролетарской» — молодые советские специалисты, завербованные для работы в атомном проекте. Павел Отдельнов обозначил эти «улицы» указателями на стене, подчеркнув исторический контекст. Тотальная инсталляция охватила два этажа и заняла 21 комнату.
«Радиация невидима, ее нельзя почувствовать и узнать о ней без специальных приборов, при этом она оказывает разрушающее воздействие на природу и человека. Новые виды оружия и угроза ядерной войны стали той страшной силой, которая в ХХ веке оказала влияние на политическую карту мира, разрушала и заставляла строиться новые города. За обладание этой силой в середине прошлого столетия была заплачена огромная цена. След атомного ХХ века остается звенящим до сих пор», — гласит предисловие к выставке.
Кажется, ты в каком-то постапокалиптическом квесте. Перед тем как пройти его, предлагается подписать бумагу о неразглашении — такую же, только уже всерьез, подписывали люди, занятые в лаборатории «Б» и на разместившемся близ нее секретном заводе. Впереди длинный коридор, все двери распахнуты, и каждая под номером и со своим именем. За первой, под названием «Звенящий след», — предисловие к уральской атомной истории. На одной из стен скромного помещения — живописная картина, на которой сидят люди в очках и наблюдают за первым в мире ядерным взрывом, произведенным 16 июля 1945 года в штате Нью-Мехико (США), на полигоне Аламогордо, в рамках Манхэттенского проекта (через пару месяцев после Trinity (или Троицы) последовали бомбардировки Хиросимы и Нагасаки).
Вот он, на второй картине Отдельнова, этот невозможный, сияющий слепящим белым восход. «Будто из недр Земли появился свет, свет не этого мира, а многих солнц, сведенных воедино. Это был восход, какого никогда не видел мир» — гласит надпись рядом с холстом. Автор этих строк — Уильям Леонард Лоуренс, который был единственным журналистом, наблюдавшим за ядерными испытаниями в США. Он стал официальным историографом Манхэттенского проекта.
Надо сказать, что до 1945 года Сталин не воспринимал ядерную технологию как реальную угрозу, но после столь разрушительных ударов по Японии о проблеме нельзя было не задуматься всерьез. Поэтому сразу после войны были организованы две лаборатории: одна была при Харьковском физико-техническом институте, вторая — здесь, в поселке Сокол.
Первые атомные реакторы строили в СССР по американскому образцу — чертежи были добыты путем шпионажа. Однако советские ученые реформировали технологию. Идея пришла конструктору Николаю Доллежалю случайно, когда он крутил в руке коробок спичек. Вдруг он понял, что реактор нужно развернуть на 90 градусов, как он делал только что с коробочкой, поставить его вертикально, а не горизонтально, как у американцев. «Это сразу снимало многие вопросы. И прежде всего о деформации конструктивных элементов при нагреве», — записал ученый.
Это документальное воспоминание художник иллюстрирует во второй комнате-келье: на ветхой стене приклеен спичечный коробок 1945 года с изображением матери и ребенка на руках, надпись на нем гласит: «Мы за мир!». А под ней символично значится: «Ф-ка «Маяк». Секретный объект Челябинск-40, где занимались производством компонентов ядерного оружия, позже, в 1966-м, получил название «Маяк».
Как строился этот секретный объект? Об этом повествует следующая глава атомного квеста. Здесь картина в тех же тусклых черно-белых тонах, где люди лопатами копают котлован. «Начальный период был чрезвычайно трудным. На голом месте, в условиях бездорожья необходимо было организовать бытовые условия и развернуть стройку. К концу 1946 года кроме военных строителей здесь трудилось уже около 40 тысяч человек», — читаем ниже воспоминания атомщика Николая Бурдакова, книга которого вышла в свет в 2009 году.
Он работал в закрытом городе Челябинск-40, который тогда меж собой его строители называли «Сороковкой», а теперь он носит имя Озерск. Бурдаков пишет, что заключенные и военнопленные рыли гигантский котлован самыми примитивными инструментами: работали ломами, лопатами, кирками и отбойным молотком. Жили в землянках по сто человек. К 1949 году построили огромный подземный город, где было три реактора: «завод А» — это уран-графитовый реактор, «завод Б» занимался радиохимическим производством по выделению плутония, «завод В» должен был выдавать конечный продукт — чистый металлический плутоний, необходимый для ядерного заряда.
Облако смерти
«Сороковка» была запретной зоной. Ее оградили колючей проволокой радиусом 50–60 км. «Работают там только два часа, а то и того меньше, получают же ужасно большие деньги. Через 5 лет люди уходят на пенсию — здоровье кончено. Черта этого города от нас в 6 км. И там находится одна страшная фабрика. Не знаю, что там делают, но оттуда вытекает ядовитый ручей, к которому нам запрещают подходить ближе чем на 25 км. Кто касался этой воды — заболели. Рыба в ручье вся слепая. Прежде всего эта вода влияет на глаза, потом на половые органы, а более длительно — смертельна. Воду используют на фабрике для охлаждения какой-то химической реакции, и в ней, видимо, содержатся реактивные лучи.
Есть у нас большое совершенно отравленное озеро», — читаем уже в третьей комнате строки, выписанные крупными прописными буквами на стене. Это отрывок из письма военнослужащего за подписью Тамм. Послание близким не дошло: за содержащиеся в нем секретные сведения оно подверглось цензуре. Поэтому настенные письмена зачеркнуты. Из цензурированных текстов вырисовывается невероятная картина. Челябинск-40 рос вниз: комплекс сооружен на 107 метров под землей, там выстраивали 12-этажные дома.
Следующая глава представляет собой глоссарий, написанный снова на стене. Поскольку все исследования были строго засекречены, сотрудники разработали свой язык. Так, единица активности (кюри) назвали диной, цепную реакцию — окислением, реактор — домной, раствор с радиоизотопами — юшкой, врезные излучения — отходящими газами, облучение — окуриванием.
Еще одна стена превратилась в карту Урала, на которой выжжен «звенящий след» ВУРС. Взрыв прогремел в воскресный день — в 16 часов 22 минуты 29 сентября 1957 года. Взорвалась одна из емкостей с высокоактивными отходами, которая находилась в отдельном бетонном каньоне, толщина его стен составляла около метра. Хранилище было накрыто бетонной плитой весом 160 тонн. Но взрыв был настолько мощный, что ее отбросило на 25 метров.
В емкости находилось 20 млн кюри радиоактивных отходов! Здесь наглядно показано, куда понес ветер ядовитое облако. От места аварии радиоактивные вещества полетели на северо-восток, мимо Екатеринбурга с одной стороны и Каменск-Уральского с другой. Крупные города почти не накрыло — считай, повезло.
Восточно-Уральский радиоактивный след задел небольшие населенные пункты: в зоне плотного загрязнения оказалось около 21 тысячи человек. То, с чем тогда столкнулись жители этих мест, приводит в ужас. Сохранились воспоминания одного из них — Ирана Хаерзаманова: «Моя 10-месячная дочь встретила тучу на огороде вместе с бабушкой, которая убирала картофель. У малышки начались кровавые поносы, и она умерла через несколько дней… И таких случаев с детишками тогда было очень много.
Организмы взрослых оказались более выносливыми». Некоторые поселки эвакуировали, но не все. Уничтожали собак и кошек, домашний скот и птиц. «Расстрелянные на глазах людей животные не умирали, продолжали двигаться и ходить по кровяной яме со снесенными частично головами, хрипели и брызгали фонтанами крови, была опасность попадания в людей пуль рикошетом, женщины и дети плакали, началась легкая паника. Когда кто-то пустил слух, что после животных будут расстреливать людей, то паника начала усиливаться», — рассказывал спустя годы переселенец.
Многие жители Урала видели то странное облако в небе, не понимая его опасности, и, очевидно, начали задавать вопросы. Тогда в одной из газет появилась статья: якобы люди наблюдали редкое явление — северное сияние на Урале. Этот текст на выставке занимает целую стену одной из комнат и показан в разноцветных лучах. Природа тоже пострадала. Сосны сразу погибли, а вот березы оказались более стойкими к радиации. В близлежащих районах от ядовитого следа в течение еще четырех лет листья распускались позже срока, а листопад начинался раньше. На 12,5 км от места аварии был заметен бурый след.
Самая страшная часть выставки — темная комната, где еле виден висящий на стене комбинезон химзащиты. В помещении слышится голос художника, который читает воспоминания нескольких ликвидаторов аварии. Один рассказывает, как сразу после опасной работы поднялась температура и он подумал, что простудился. Жар усиливался, боль становилась невыносимой, кожа начала сходить с тела. Это была лучевая болезнь.
Одна из комнат заросла натуральной пожухлой травой. Среди помещения торчит знак «Радиоактивность», под которым значится «р. Теча». Радиация попала на уральскую землю не только из-за взрыва. Заражение началось раньше — сразу после строительства секретного производства. С 1949 по 1952 год опасные отходы просто-напросто сбрасывали в реку Течу. Оттуда они попали и в другие реки — Исеть, что протекает через Екатеринбург, Тобол, Иртыш, Обь… Люди пили зараженную воду, мылись ею.
В одной из комнат приведено редкое научное исследование этнолога, которая была ведущим научным сотрудником Института этнологии и антропологии РАН, Галины Комаровой (скончалась в 2020-м). Согласно ее данным, опубликованным в 1999 году, последствия радиации ощущались еще очень долго, но фактических подтверждений единицы. Вот одно из них: в селе Муслюмово, мимо которого протекает Теча (село в 80 км от места аварии), в 1991 году на 4040 жителей приходилось 285 больных с документально подтвержденной лучевой болезнью.
Финальный зал выставки секретный — туда нельзя заглянуть. Дверь чуть приоткрыта, а из проема струится синий свет и звучит популярная песня 1950-х. Сложно сказать, сколько людей на самом деле подверглось радиоактивному излучению атомного объекта Челябинск-40 — до и после аварии. И сколько подвергается сейчас. По словам художника, который побывал во многих деревнях, жители неохотно обсуждают эту тему, а власти списывают проблемы со здоровьем местных на алкоголизм и кровосмешение.
В отличие от случайных жертв ВУРС, ученые, трудившиеся в лаборатории «Б», понимали всю опасность радиации, но выполняли свою работу, потому что верили в мирный атом. С помощью него можно получить электроэнергию, ядерные технологии используются в медицине, сельском хозяйстве, космической сфере. В малых дозах радиация не опасна и даже может быть полезна. И атомная энергия намного эффективнее и мощнее других источников. «Недалеко время, когда человек получит в свои руки атомную энергию, такой источник силы, который даст ему возможность строить свою жизнь, как он захочет… Сумеет ли человек воспользоваться этой силой, направить ее на добро, а не на самоуничтожение?» — сказал Владимир Вернадский в 1922 году.
Ответ на вопрос — в пустынных коридорах бывшего общежития лаборатории «Б», в чаще за забором с устрашающей желтой меткой, в новостях, которые время от времени просачиваются в публичное поле. Так, десять лет назад экологи обнародовали закрытое судебное постановление, где говорится, что речная вода у села Муслюмово «относилась к категории жидких радиоактивных отходов».
По международной классификации этой аварии присвоена 6-я степень из 7 возможных. В 1957 году к такому никто не был готов. Разумеется, был строгий режим секретности, и от людей скрывали правду о случившемся. Для многих последующих поколений последствия этой аварии оказались трагическими.
СПРАВКА "МК"
1948 год. На Южном Урале, в 110 км от Челябинска, начал действовать комплекс по производству компонентов ядерного оружия. 1949–1952 гг. Создатели секретного объекта Челябинск-40, который также называли «Сороковкой», еще не понимали, насколько опасна радиация, поэтому сбрасывали отходы в реку Течу. Тогда 124 тысячи жителей поймы подверглись радиоактивному облучению. Высокие дозы излучения получили 28 тысяч человек. Документально зафиксированы случаи лучевой болезни. 29 сентября 1957 г. в одном из хранилищ химкомбината произошел взрыв, регион стал зоной экологического бедствия. Образовался Восточно-уральский радиоактивный след (ВУРС) длиной 300 км, общая площадь загрязнения — 28 тыс. кв. км. Облучению подверглись 272 тыс. человек в Челябинской и Свердловской областях.
Из этих районов было эвакуировано лишь около 10 тыс. человек. В 1967 г. из-за засухи оголилась береговая линия озера Карачай, которое с 1951-го служило хранилищем для жидких радиоактивных отходов; ядовитое облако снова поднялось над Уралом — площадь загрязнения составила 2700 кв. км, облучению подверглись 42 тыс. человек. Карачай признано самым радиоактивным озером в мире. В 2015-м его полностью закатали в бетон. Предприятие по производству компонентов ядерного оружия работает по сей день. Там трудятся более 12 тысяч человек. В 2017-м немецкие ученые опубликовали данные о повышении радиоактивности воздуха в Европе, источником которого считают химкомбинат на Урале, который ныне называется «Маяк».