2 января 2016 года полицейские из межмуниципального отдела МВД «Усольский» пришли за 35-летней Мариной Рузаевой. В канун Нового года неизвестные зарезали ее пожилого соседа. Оперативники отвезли женщину в отдел, предупредили, что с ней поговорят и отпустят, вдруг она что-то вспомнит.
По словам Рузаевой, полицейские надели ей на голову пакет, руки пристегнули к скамейке и стали долбить электрошокером, добиваясь чистосердечного признания. Пытки длились больше трех часов. Выбить признание из женщины не удалось.
Спустя 10 дней задержали настоящего убийцу. Оказалось, пенсионера во время пьяной драки зарезал его знакомый.
Марина Рузаева написала заявление в полицию, зафиксировала побои.
О ситуации узнал тогдашний губернатор Иркутской области. Организовал пресс-конференцию, на которой женщина рассказала, как ее пытали в отделе полиции.
Обвинение в превышении должностных полномочий с применением насилия предъявили полицейским Александру Корбуту, Станиславу Гольченко и Денису Самойлову. СК четыре раза прекращал дело о пытках, но летом 2020 года его все же передали в Усольский городской суд.
Обвиняемые находятся под подпиской о невыезде. Корбут и Гольченко продолжают службу (хотя обычно органы предпочитают ради «чести мундира» избавляться от проштрафившихся сотрудников»), Денис Самойлов «вышел» на заслуженную пенсию.
«До сих пор кричу по ночам»
Мы связались с Мариной Рузаевой накануне приговора.
— С того самого дня, когда все случилось, прошло больше пяти лет, воспоминания стираются?
— Оно, может быть, и стерлось давно, да ведь не дают забыть. Следственные действия, суды, бесконечные показания... Вот и начинаешь вспоминать все заново, — начала разговор Марина.
— Не подсчитывали, сколько раз за эти годы пересказывали свою историю?
— Нет, не считала. Но если надо, еще сотню раз расскажу. Ведь некоторые до сих пор отказываются мне верить. Я получаю сообщения в соцсетях, где люди пишут, что в полиции ничего подобного не может происходить. А сколько меня обвиняли в клевете. Доходило до того, что в Интернете мне оставляли комментарии: раз такое случилось, значит, заслужила. Считаю, все должны знать, что это, по сути, были пытки, а сотрудники правоохранительных органов позволяют себе применять недозволенные методы. Полицейские боятся только огласки, больше ничего. Поэтому я не молчу.
— В маленьких городах трудно добиться правды. Местные журналисты освещали ваше дело?
— Когда местные журналисты написали о нас, им дали понять: что вы сделали, зачем рассказали. В дальнейшем эту тему перестали освещать. Неудивительно, что земляки с подобными историями к нашим журналистам обычно не обращаются, понимают, что бесполезно.
— И много таких историй было?
— После того как наше дело получило огласку, на сотрудников усольской полиции поступило порядка 200 жалоб. С нами связался мужчина, рассказал, что над ним так же издевались. Его осудили на 10 лет. Сейчас он говорит: если вы добьетесь победы, может, и мое дело пересмотрят. А я думаю, если бы ты раньше не молчал, не подписал документы, попытался бороться, может, и не произошло всего этого ужаса со мной. Мы ведь, чтобы добиться правды, колотили во все двери. Ездили на прием к иркутскому губернатору.
— Вы пять лет боролись за свои права. Как выдержали?
— С трудом. Я до сих пор кричу по ночам. Неделями не сплю. Боюсь уснуть, кошмары снятся, случаются панические атаки. Около двух лет я не разговаривала нормально, тянула слова, начала заикаться. До сих пор речь до конца не восстановилась, хожу по врачам. Такое не проходит бесследно. И вряд ли я это когда-нибудь забуду. Словами этот кошмар не передать. Знаете, как я живу? Неделя прошла, ничего плохого не случилось, и слава богу.
— За все это время не возникало мыслей сдаться, отпустить ситуацию?
— Иногда закрадывалась мысль: да катись все лесом, больше не могу, тем более когда в Интернете меня поливали грязью, а полицейские продолжали доказывать свою невиновность, и им верили. Но потом садилась и думала: мне повезло, что я на свободе, а вдруг такие же изверги кого-то так же избивают, калечат и отправляют в тюрьмы на долгие годы. И мысли о том, чтобы опустить руки, сразу пропадали. Ведь однажды кто-то так же пошел у них на поводу, и они «поработали» надо мной. Нельзя спускать такие вещи. Безнаказанность порождает рецидив.
«Рассмеялись мне в лицо»
— Странно, что обвиняемых до сих пор не отстранили от службы. Они продолжают работать в полиции?
— Да, они работают, им предоставили такую возможность. Продолжают собирать оперативную информацию, зарабатывать деньги на адвокатов. У них ведь по три адвоката на каждого.
— Вы живете в маленьком городе. Наверняка вы пересекаетесь с ними на улице, сталкиваетесь в магазине.
— Как-то столкнулась с одним в магазине. Я стояла на кассе. В какой-то момент повернулась и увидела одного из тех полицейских. Он заметил меня, не отвернулся, а заржал, смеялся мне в лицо. Я быстренько расплатилась и выбежала оттуда. Обвиняемые не то что не сожалеют о случившемся, а продолжают издевательски относиться ко мне. Ситуация не встряхнула их.
— На суде они отрицали вину?
— Да, полностью отрицали. На прении сторон договорились до того, что во всем виновата ООН. По их словам, организация заплатила правозащитникам, те дали инструкции моему мужу, чтобы он настропалил меня.
— Если вернуться к тому вечеру, когда все произошло. Как вам показалось, во время пыток полицейские были не в себе?
— Тогда мне показалось, они не совсем соображали, что творят. Мы задавали вопрос им на суде, а были ли они трезвые в тот момент. Ведь адекватные, вменяемые люди не могли бы такое сделать. Они отрицали, что употребляли спиртное. На суде допрашивали их непосредственного начальника. Он заявил, что понятия не имеет, в каком состоянии они находились, потому что руководство так пристально не следит за подчиненными. Так и сказал: в своих кабинетах они сами себе хозяева, я без понятия, что они там делают. Либо он правда не в курсе, либо ему так удобно.
— Кого-то из троих обвиняемых вы вините больше?
— На мой взгляд, всем ужасом «командовал» Самойлов, старший группы, самый взрослый и опытный. Он говорил, как и что делать. Возможно, если бы он не приказывал, остальные не стали бы жестить. Самойлов в своих первоначальных показаниях признался, что руководил допросом. Но потом эти показания выкинули из дела, потому что допрос проходил без его адвоката. Сейчас полицейские дружно заявляют, что никакие следственные действия со мной не проводили, они просто беседовали, пили чай, ходили со мной туда-сюда по туалетам, развлекались. Договорились до того, что я сама не хотела возвращаться домой.
«Извини, работа нервная»
— Сколько часов длился этот пыточный допрос?
— Не меньше трех часов.
— Тем не менее вы ничего не подписали.
— Да я бы все подписала. Любой бы подписал, когда тебя в одно место на протяжении многих часов жгут шокером. Здесь без вариантов. В тот момент я была на все согласна и готова. Если бы они мне что-то подсунули, то, скорее всего, я бы подписала. У них мужики все подписывают, а тут женщина. Но когда они поняли, что у меня вообще нет никакой информации, отпустили меня.
— То есть вас побили, потом поняли, что вы не при делах, и отпустили?
— Да. Судья их спрашивала, зачем они вообще привели меня в отдел. Полицейские толком не смогли ответить. Понятно, что отрабатывали меня на причастность к убийству. А отрабатывали так, как могли. Если бы я хоть немного им подходила, то меня бы закрыли. Они даже сняли с меня обувь, но мой размер и протектор не подходили к следу убийцы.
— Когда они вас отпустили, извинились, мол, погорячились, прости?
— Когда меня Самойлов выводил из отдела, он сказал: ты извини, работа тяжелая, нервная. Но он произнес это с расчетом на то, чтобы я не закатила скандал.
— Когда делу дали ход, они не пришли к вам с раскаянием, не просили отказаться от своих слов?
— Нет, никто не приходил. На суде они в три горла отрицали все. Выдвигали версию, что я все придумала и поверила в свои фантазии. Их адвокаты во время одного заседания поинтересовались у меня: как это тебя на протяжении нескольких часов били мужики и не убили? Я тогда не выдержала: мне им спасибо сказать, что в живых оставили? Ну скажи, кинул защитник полицейских. Я повернулась к обвиняемым: «Спасибо». В тот момент на их лицах было написано: ты должна благодарить нас, что живая ушла. Так что ни о каких раскаяниях речи не идет. Мне кажется, они больше сожалеют, что отпустили меня, дали мне возможность вытащить историю на свет. Возможно, еще они сожалеют о том, что они предстанут перед судом за свой поступок, а не о том, что человека поломали, побили, пожгли маленько, живая ведь, ну и ладно. На суде они продолжают долдонить, что честно делают свою работу, раскрывают преступления. Считают, что правильно все делают. Ну подумаешь, кого-то покалечат, кого-то посадят, и что?
«Мои дети за версту обходят людей в погонах»
— У вас трое детей. Получается, они выросли на этой истории?
— За эти годы мои дети успели подрасти. Теперь с ними можно говорить на данную тему, рассуждают как взрослые. Они все понимают, мы вместе переживали случившееся. Я вспоминаю, как раньше мои ребята покупали полицейские машинки, говорили, что хотели бы работать в полиции. Сейчас они за версту обходят людей в погонах, для них они — олицетворение зла. Хотя я часто ищу им сюжеты про полицейских, которые совершают подвиги — ловят маньяков, вытаскивают людей из пожара, спасают и помогают людям. Вот недавно показывали, как полицейские помогли беременной доехать до больницы. Но из памяти детей не вытравишь пережитое, теперь это с ними на всю жизнь. Так что полицейские покалечили не только меня, но и мою семью. Кстати, после того как на суде дали показания мои мама и сестра, кто-то поджег их дом. Проверка проводилась, но она ни к чему не привела. В отчете, видимо, написали: поджог совершили неустановленные лица. Не смогли установить или не особо-то и старались?
— В вашем местном отделе полиции остались нормальные люди?
— У меня там одноклассники работают, наши общие с мужем знакомые. Там осталось много добросовестных людей. Вот таких экземпляров, как подсудимые, по пальцам пересчитать. Поэтому и наказывать их надо по всей строгости, чтобы другие смотрели и видели, что подобные деяния не останутся безнаказанными.
— Коллеги подсудимых на суде защищали их?
— Против них никто не выступал. Почти все говорили, что они замечательные ребята, золотые люди. Я понимаю, корпоративная этика, «честь мундира». Хотя вне зала суда многие высказываются не особенно лестно в их адрес. Вообще, в нашей полиции текучка приличная. Знаю, что одна бывшая сотрудница стала правозащитницей.
«Меня гнобили, называли алкашкой»
— Ваша история не разделила город на два лагеря?
— Когда все начиналось, город действительно разделился на два лагеря. Одни поддерживали меня, другие гнобили, называли алкашкой, всяко разно было. Когда меня снимали телевизионщики и я тянула речь, многим казалось, что я нахожусь под чем-то. Спустя годы отношение к событиям поменялось. Люди поняли, что на моей стороне правда. Долгое время мне писала бывший сотрудник полиции, с пеной у рта доказывала, что подобного не может происходить, обвиняла меня в клевете. Недавно она позвонила мне, пожаловалась, что ее супруга избили сотрудники полиции, на семью оказывают давление. Вот человек больше всех возмущался в соцсетях, а сам оказался в такой же ситуации.
— Вы боитесь мести со стороны полицейских?
— Конечно. Ощущение страха постоянно со мной, я пять лет так живу.
— Может, вам уехать из города?
— Мы думали об этом. Но куда нам уезжать? Тут могилы наших близких, столько всего связывает с этим местом. Я люблю этот город, своих земляков. Но дадут ли нам тут жить? Если обвиняемых не осудят, не знаю, как здесь находиться. Жить в страхе невозможно и покинуть любимые места не могу.
— Вы работаете?
— Я занимаюсь домом и детьми. На суды как на работу хожу. Сотрудники суда для меня уже родными стали. Мне осталось туда раскладушку принести.
— 30 июня полицейским вынесут приговор. Что думаете?
— Не знаю. Надеюсь на справедливое решение. Может, судья разберется и поддержит прокуратуру. (Гособвинитель запросил 7 лет лишения свободы для Дениса Самойлова. Для его подчиненных Александра Корбута и Станислава Гольченко — 6,5 года и 5 лет. Прокурор также потребовала лишить каждого из подсудимых права работать в правоохранительных органах на 3 года. — «МК».)
— Когда прокурор озвучила сроки, как отреагировали обвиняемые?
— Их поведение не меняется на суде. Они нагло себя ведут, смеются, высмеивают экспертов, свидетелей. В тот момент, когда прокурор зачитывала сроки, я не видела их лиц. Потом они быстро убежали, никаких комментариев от них я не слышала.