— Влада, с чего начинался ваш путь на сцену кабаре «Мулен Руж»?
— Моя мама — заслуженный тренер СССР по художественной гимнастике, поэтому вариантов у ее дочерей не было. (Смеется.) Я, как и моя сестра, с детства профессионально занималась этим видом спорта, ничего другого даже не обсуждалось. Выступала я успешно, стала мастером спорта СССР, и с этим багажом надо было что-то делать. Мне хотелось применить накопленные навыки. И путь вырисовывался один — на сцену: и возраст для этого хороший был, и я уже дипломы получила, можно было танцевать профессионально.
— Какие дипломы уже были?
— Первый — Институт физической культуры, и это тоже не обсуждалось. Мама мечтала, чтобы я стала тренером по художественной гимнастике, я получила этот диплом. Второй диплом — об окончании Высшей коммерческой школы. Папа хотел, чтобы я занималась бизнесом, и этот диплом был завоеван. Но когда я сказала, что хочу профессионально танцевать, а в бизнес всегда смогу вернуться, отец меня понял. Училась я и фотографии в Международном центре фотографии (ICP) в Нью-Йорке, но это уже потом. В итоге и я оказалась довольна, и родители. Все-таки мы должны заниматься чем мы хотим, а не тем, о чем мечтают родители.
— Дипломы помогли вам в жизни?
— Сейчас я фотограф, но получила спортивную закалку, а в любой профессии хорошо иметь характер. Я и за себя могу постоять, и физические способности у меня отличные. Спортивное прошлое помогает в любой профессии. А то, что училась в коммерческой школе… так лучше быть фотографом, который не в облаках летает, а успешен. Хорошо уметь управлять своим бизнесом и чувствовать температуру рынка: что работает, что не работает. Артисты, которые думают, что делают что-то креативное, а потом это оказывается не востребовано, какие же они артисты?
— Почему вы уехали в Париж?
— Я получила предложение, от которого невозможно было отказаться. По нашей советской культуре воспитания мы не могли позвонить в «Мулен Руж» и сказать: «Я хочу у вас танцевать». Да и двери за границу были закрыты. Меня заметила агент, она была русская.
— Где вы работали в тот момент?
— В Театре на Тверской. Агент Наталья Котлярова пригласила меня на пробы, которые проходили у нее на кухне. Там было человек 30 девушек, артисток балета. Она сфотографировала нас у белой стены, мы отдали ей свои короткие биографии, изложенные на листочках, и она уехала. Потом позвонила мне и сказала, что меня просят прилететь в Париж. Наташа сделала мне визу, и в самолете мы подписали контракт. Пили томатный сок.
— Выгодный был контракт?
— Мы обсудили ее процент, так скажем, правильный, ведь она сделала свою работу. Это сейчас можно найти в Интернете телефон, позвонить, предложить себя, а тогда мы ждали, когда предложат нам. А потом, когда я приехала, подписала контракт уже с «Мулен Руж».
— Но изначально вы летели по приглашению из Crazy Horse, поскольку вас выбрал его основатель Ален Бернарден?
— Я там не работала, я для них слишком высокая. Ален Бернарден сам посоветовал мне «Мулен Руж».
— Разве Crazy Horse и «Мулен Руж» не конкурируют между собой?
— Это два совершенно разных по жанру кабаре, разные контракты. У «Мулен Руж» зал на 1800 зрительских мест, в Crasy Horse — 300, это несравнимо. И я счастлива, что оказалась в «Мулен Руж», это было интереснее для меня, и лучше, и престижнее.
— Говорят, танцовщицы Crazy Horse связаны таким жестким контрактом, что не захочешь никакой сценической славы, дескать, им нельзя общаться, строить отношения и так далее. Это правда?
— Когда уходишь с работы, никто не смотрит, куда ты пошла, главное, как ты ведешь себя на рабочем месте. И, чтобы не было никаких контактов, подозрений, вопросов, они не будут разговаривать даже с техниками мужского пола. Между собой — пожалуйста, но если там работает, например, осветитель-мужчина, то с ним они разговаривать не станут. Они даже не имеют право здороваться с персоналом. Чтобы не было никаких разговоров.
— Случаются ли в артистической парижской среде элементы, скажем, назойливого ухаживания, предложений карьерного роста в ответ на ответную симпатию? Или танцовщицы полностью защищены?
— От кого защищать? Такое в России, может быть, принято, а там никто не пристает. Все воспринимается правильно: это артисты балета, они работают. Никто тебя не атакует, есть определенные правила поведения.
— Когда-то в «Мулен Руж» танцовщицы выступали под псевдонимами, девушки могли, например, подойти к принцу и приказать: «Наливай мне шампанское!» Сейчас есть контакт со зрителями?
— Ну, это было еще до Первой мировой войны. Теперь и исполняемый канкан стал более цивилизованным, и со зрителями никогда контакта не бывает. Публика и артисты приходят с разного хода и никогда не пересекаются.
— Бывает, что публика напивается, ведет себя вызывающе?
— У каждого свой вход-выход: ты вышла после спектакля уже без макияжа, никто тебя не узнает. А до спектакля ты приходишь за два часа. Внутри коллектива, конечно, все друг к другу хорошо относятся, а если и случаются взаимные симпатии, то так бывает в любой профессии.
— Фильм-мюзикл «Мулен Руж!» с участием Николь Кидман, появившийся в 2001 году и дважды удостоенный премии «Оскар», близок к реальности?
— Фильм не имеет ничего общего с действительностью, это полная фантазия! Когда мы все его посмотрели, никому он не понравился. Для нас танцы — это серьезный, уважительный труд, и когда начинаются эти легкие темы... Сразу фантазии, что ты женщина легкого поведения... Ну, видимо, люди хотят так видеть... Но эстетически снято очень красиво, и Николь Кидман хороша. Фильм хорошо сделан по свету и по костюмам, там много интересных находок. Мне понравилось, как перебрасываются две разные эпохи туда-сюда.
— Когда поступили на работу, вам помогли обустроиться в чужой стране?
— В «Мулен Руж» больше половины артистов иностранцы, и у них очень хорошо поставлена адаптация новичков. Администрация помогает снять квартиры, а сейчас у них есть даже свои жилплощади, куда они селят артистов на несколько месяцев, за этот срок ты успеваешь себе что-то подобрать. Мне тоже помогли найти квартиру, первое время я жила с подругой, потом мы сняли отдельное жилье.
— Вы знали французский язык?
— Ни французского толком не знала, ни английского. Терминология балета, она вся на французском языке, поэтому ее я знала, мы на ней учились. А по поводу остального я волновалась, что что-то не пойму. Но мне кажется, я поняла все.
— Сложно было адаптироваться в чужой стране, тем более без языка?
— Адаптироваться, конечно, было непросто. Хорошо, что меня не держали на родине муж или дети, у меня тогда еще не было семьи. А родители часто прилетали в Париж и поддерживали меня. Но переезд полностью все меняет. Ты осваиваешь совсем другой менталитет: как люди общаются, питаются, одеваются.
Язык я выучила быстро, хотя не знаю, где ставить точку в изучении. Если ты приехала в Париж, хочешь жить и работать среди французов, ты должна понимать язык. Хотя для меня это было большое удовольствие, я учила английский и французский одновременно, потому что полгруппы были англоговорящие, с ними тоже надо было общаться.
— Как строится день танцовщицы?
— Мы приходим за полтора-два часа до спектакля, чтобы сделать прическу, грим. Когда ты начинаешь работать, в процессе ты сама себе делаешь макияж. Но когда приходят молодые артисты, которые умеют сами делать макияж, но он не адаптирован к «Мулен Руж», а там ресницы надо приклеивать, на губы наносить определенный тон, чтобы не ярко и не бледно, и так далее, тогда, конечно, помогают и коллеги, и гримеры. Люди приходят уже профессиональные, просто дальше идет адаптация к стилю, к жанру.
— Прически кто делает?
— Прически делают специальные люди, есть ателье, где делают парики, наращивают хвосты и так далее. Есть отдельные ателье для шляп, для костюмов, для перьев, для каркасов, для бижутерии.
— Одежда, головные уборы принадлежат танцовщице или «Мулен Руж»?
— Когда ты заканчиваешь контракт, все остается в «Мулен Руж», пока ты работаешь, все закреплено за тобой: одежда, парики, все подгоняют под твой размер, под твой цвет волос. Каждый костюм, головной убор, все каркасы, вообще каждая деталь подписана твоим именем. Поэтому, например, цвет волос нельзя менять радикально, нельзя подписать контракт блондинкой, а выйти на работу брюнеткой.
— За это могут уволить?
— Ну да, потому что для тебя же все приготовили. Для них самое главное стабильность, чтобы ты какая пришла, такая и оставалась. И по форме, и по цвету, и по фигуре. В момент, когда люди начинают меняться, тут и начинаются проблемы. А если артисты не меняются, держатся в такой же форме физической, эстетической, в какой пришли, тогда можно сколько хочешь работать.
— Возраст может помешать?
— Подписанного ограничения как такового нет. Как, например, во Франции у балетных, у которых в 42 года пенсия и все, хоть убейся. У нас ты уйдешь тогда, когда физически и визуально станет понятно, что ты не подходишь. Это может быть по возрасту или если ты рожаешь ребенка, могут быть и еще какие-то обстоятельства.
— Конкретно вы почему ушли?
— Я ушла из-за травмы стопы, у меня оказалась трещина в кости, о которой я даже не подозревала. Я два месяца танцевала с этой травмой, а проблема все накапливалась и усугублялась. Наконец я всерьез за себя взялась, сделала рентген, выяснилось, что ситуация с ногой уже достаточно плачевная. И я целых два года восстанавливалась.
— Оплатили длинный больничный?
— Да, это считается производственной травмой, которая оплачивается.
— Бывает, что люди не хотят уходить, вменяют иски, устраивают разборки?
— Ты подписываешь контракт на 6 месяцев или на год, конечно, бывают какие-то конфликты, как в любом сообществе. Но даже если возникает спор, он цивилизованно решается.
— За что уволят без сожаления?
— Категорически запрещено выносить костюм. Если ты ушла с ним, где-то в нем выступила, то это будет немедленное увольнение.
— Одежда тяжелая?
— Тяжелые и платья, и шляпы, шляпы могут быть по 8 килограммов. Бывает так, что ты репетируешь хореографию, все нормально, а как надеваешь костюм, то теряешь точку равновесия, поэтому обязательно требуются репетиции в костюмах, чтобы привыкнуть.
— Здоровье не страдает?
— Наоборот, хорошее, потому что адреналин и ежовые рукавицы, все это очень хорошо держит тебя в форме. И в итоге к пятидесяти ты будешь прекрасно выглядеть: и кожа, и фигура. Люди ходят в баню, чтобы пропотеть, а у нас это каждый день. Можно и кремами никакими не пользоваться, организм сам выработал все необходимое и изгнал лишнее.
— Сколько спектаклей в день?
— Каждый день по два спектакля. Последний заканчивается в час ночи плюс регулярные репетиции. Конечно, бывает усталость, потому что у меня, например, был не только «Мулен Руж», я еще работала манекенщицей. И случались такие дни, что у меня было по восемь дефиле, потом я приходила еще на два спектакля, спала по четыре часа в сутки. Вот этот период был довольно сложным. Но это был мой выбор, я могла бы этого не делать, многие не делают. Просто это хороший заработок.
— Доход у танцовщиц достойный, можно, например, купить свое жилье?
— Да, многие берут кредит, покупают жилье, потом выплачивают.
— Коллектив в «Мулен Руж» дружный, нет зависти, ревности, подстав?
— Здесь совсем другая культура, отношения, и во всем присутствует уважение.
— Был повышенный интерес к вам, все-таки вы были первой русской?
— Да, я была первая, на меня все смотрели: «Ой, русская!» Были интервью, повышенный интерес. Они меня ценили, а я ценила их. Потом приехали танцор театра имени Кирова, петербуржец Владимир Балыбин, и солист ансамбля Игоря Моисеева Игорь Горячкин, затем стали чаще появляться наши. Но многие русские к нам приезжали из Канады, Португалии, из Южной Африки, а уже потом из России.
— Подругами вы сразу обзавелись?
— Подружки были всегда: русские, австралийки. С теми русскими, с которыми я танцевала в незабвенные времена, мы до сих пор дружим. Дни рождения вместе всегда отмечали, и теперь, когда у нас уже есть семьи, дети, продолжаем общаться.
— Как вы встретились с мужем?
— Он из другой сферы. У меня на неделе тогда был один-единственный выходной, и просто так его тратить не хотелось, поэтому я всегда выбирала, куда и с кем пойти. И вот меня пригласила подруга на ужин после дефиле, где я и познакомилась с мужем.
— В браке есть дети?
— Да, у нас растет дочь.
— Она танцует?
— Она занималась до 8 лет, но в этом возрасте уже надо определяться, заниматься ли этим профессионально. А у нее больше было желание петь, причем с трех лет. Я не настаивала: это такой режим, что надо тренироваться каждый день, чтобы добиться результата, раз в неделю бесполезно. В результате она уже десять лет поет в русском хоре в Париже.
— Как ваш супруг отнесся к тому, что вы танцовщица кабаре «Мулен Руж»?
— Он восхищался мною. Но к моменту нашего знакомства я уже увлеклась фотографией.
— Как вы сменили сменили сцену на фотоаппарат?
— Я начала снимать еще в «Мулен Руж». У меня всегда был с собой фотоаппарат, и мы с подругами до трех ночи делали съемки. Одного спектакля, когда танцуешь его каждый день, уже не хватает для полноты жизни. Мне всегда хотелось больше-больше-больше. В фотографии я нашла новый адреналин. И вот я начала снимать на пленку. Когда у меня собралась довольно большая коллекция фотографий, я пришла в «Пари Матч», и они выпустили мой первый сюжет — 10 разворотов черно-белых фотографий. А поскольку я уже закончила танцевать в «Мулен Руж», то так и осталась в «Пари Матч».
— Чем редакторов «Пари Матч» заинтересовали ваши фотографии?
— Своей уникальностью. Я на тот момент была единственная, кто танцевал и одновременно снимал, и у меня получился взгляд изнутри, не так, как видит фотограф со стороны, а как оно есть на самом деле: реальные вещи, реальные люди, реальный смех. И ребята были настолько расслабленными, настолько располагали к себе, что от них шла совершенно другая отдача.
— У вас проходили выставки?
— У меня было много выставок и в Нью-Йорке, и в Лондоне, и в Париже, и в Москве. Я была почетным гостем на фестивале фотографий в Арле. Потом стала развиваться одновременно и в арт-направлении, и в репортаже.
— Где все-таки интереснее?
— Это разный способ самовыражения, «Мулен Руж» — это постоянный адреналин и постоянная роль дивы, а фотография, я бы сказала, это более креативно, потому ты не можешь одно и то же делать два раза. Щелчок — и запечатлен некий момент жизни. И я сама нахожу и предлагаю сюжеты, это такая репортерская работа. К тому же постоянный драйв, потому что журнал выходит каждую неделю, и мы должны искать новые сюжеты.
— Не думали открыть свою школу?
— Нет, не приходило такое в голову, потому что я сразу перешла в фотографию. Я могла бы быть консультантом, я уже консультировала сценаристов, писателей, в чьих произведениях фигурировали сцены из жизни кабаре. А что касается менеджмента, в Париже все необходимое есть... И мне кажется, что лучше работать на какое-то большое имя.
— Сколько времени вы отдали «Мулен Руж»? Могли бы сегодня выйти на сцену?
— Я танцевала там десять лет, если хорошенько отрепетировать, то, наверное, смогла бы снова выйти на сцену. Я занимаюсь, растягиваюсь: пилатес, йога, так что форма есть. Я даже когда последний раз фотографировала девчонок на 130-летний юбилей «Мулен Руж», потом осталась и попросила костюмера: дайте примерить костюм. И я в него влезла! Молния закрылась! Так что смогла бы.
— Пандемия сильно ударила по знаменитому кабаре?
— Конечно, ведь «Мулен Руж» сегодня закрыт! И это первый раз в его истории. Даже во время войны его не закрывали.
— Открытие хотя бы ожидается?
— Планируют на сентябрь, начинают репетиции, надо собрать артистов, многие из которых иностранцы. Но должна же еще быть публика! Даже если заполнится ползала, это будет работа в убыток.
— Чем хороша ваша сегодняшняя работа фотографа? Неужели вы любите фотообъектив больше, чем сцену, софиты, аплодисменты?
— Я любила ту профессию тогда, а сейчас люблю эту. Профессия сегодняшняя хороша тем, что я сижу дома, вдруг звонок из редакции: «Ты не можешь завтра поехать домой к Алену Делону? У нас обложка с ним и десять страниц внутри журнала». И мы приехали в загородный дом Делона и попали в тот момент, когда он там построил кладбище для собак. Он собачник, у него главная любовь в жизни — собаки, а потом уже все остальное. И он их после смерти всех хоронит на своем участке, на этом самом кладбище собак. А если собаки были в паре, они в паре так и похоронены. Он все нам показывал, там примерно тридцать захоронений, везде таблички, подписаны клички.
— Делон был с вами любезен?
— Говорят, Делон может быть любезный и нелюбезный, но у нас с ним очень хороший контакт. Мы приехали с командой журналистов, он был очень любезен, открыл нам дверь и сказал: «Я простыл и чуть не умер сегодня ночью». Конечно, я предложила перенести встречу, но Делон сказал: «Нет». Показал дом, сад, озеро, был очень мил, открыт и доверчив. Он очень пунктуальный, встреча была назначена на 10.00, мы приехали минута в минуту, и он ровно в 10.00 стоял на пороге дома. Угостил нас кофе, потом мы отработали и уже все вместе пошли на обед, и все было просто прекрасно.
— У него сейчас есть собака?
— Да, у него есть собака, он нам тоже ее показывал, ее зовут Лубо, любовь. Когда мы зашли в дом и я подошла к собаке, Делон говорит: «Попроси ее дать лапу!» Я попросила, она охотно дала и стала тереться о мои ноги. И Делон говорит: «Она тебя приняла, можешь заходить!» Для него реакция его собаки на нового человека — важно.
— Кого вы еще снимали, кто запомнился?
— Жан-Поля Бельмондо, Джейн Фонду, русскую пианистку Хатию Буниатишвили, недавно из России у меня был сюжет, мы снимали репортаж из Центра им. Гамалеи про прививку «Спутник».
— Что самое сложное в работе со звездами с мировыми именами?
— Самое сложное до них достучаться, а когда все обговорено, все идет прекрасно, они довольные, доверяют, открываются. Они все профессиональные, не надо делать съемки по пять часов. Роберт Де Ниро был великолепен, с Джейн Фондой сложился прекрасный контакт, она такая милая: и в хорошей спортивной форме, и душой открытая.
— Вы только делаете съемку или концепция съемки, одежда, стиль тоже на вас?
— По-разному, все зависит от сюжета. Как-то мы снимали Бельмондо и Делона вместе, а они встретились спустя много лет, потому что они то дружат, то они не дружат. И вот, наконец, мы их свели в «Пари Матч» вместе, они были рады увидеться, очень волновались перед встречей. А нам хотелось сделать что-то чистое, светлое, и я предложила, чтобы они были просто в белых рубашках. И это оказалось чудно, обалденно, классно, стильно, чисто. А спустя несколько дней у Делона случился микроинсульт, так что, возможно, это была последняя их съемка вместе.