Александр Митрошенков имеет огромный опыт в работе над забористыми ток-шоу, но в «Прямом эфире», совместно с другим продюсером Андреем Малаховым, они сумели развернуться особенно широко. В беседе с «МК» Александр Митрошенков обсудил отражение жизни России на современном телевидении, судьбы людей, скандалы, драки в студии, гонорары и разбитые камеры.
— За те десять лет, что выходит «Прямой эфир» часто звучала мысль, что интернет вот-вот похоронит телевидение. С учетом успеха программы вы с иронией относитесь к таким прогнозам?
— Действительно, только сейчас пришло понимание: успех — это качественно сделанный видео контент. Если этого не будет в интернете, значит не будет просмотров, а если этого нет в телевизоре, то тоже не будет зрительского успеха. Я был у истоков создания «Большой стирки» и «Пусть говорят», поэтому знаю, что главное в ток-шоу — это хорошая история и драматургия.
Самое простое — нанять актеров для того, чтобы они эту историю разыграли. И такие ток-шоу есть. Куда более тяжелый путь — найти реальную историю и привезти в студию реальных людей. Когда создавался «Прямой эфир», идея Олега Добродеева и Антона Златопольского – руководителей ВГТРК — была в том, чтобы, используя возможности этого самого мощного медиахолдинга в Европе, показать «пульс жизни» страны. Поэтому в «Прямом эфире» мы изначально предполагали, что люди у нас будут настоящие. Мы снимаем то, что происходит там, где они живут, снимаем их в студии и все конфликты у нас реальные. «Прямой эфир» — это жизнь России сегодня. Возможно, кому-то она кажется диковатой, но она такая.
— Какие эпизоды программы вам самому кажутся наиболее удачными?
— Таких немало. Например, программа, героя которой еще в детстве усыновили и вывезли за рубеж: там он вырос и все эти годы знал, что отец убил его мать. И вот в студии происходит встреча уже взрослого юноши Олега Пэранта с отцом, которого он считает убийцей. У них непростой разговор, в ходе которого выясняется, что мать Олега жива и он с ней встречается. Все эти годы он жил во лжи. Представляете, сколько было эмоций, потому что за один час этот парень узнал о своей жизни больше, чем за двадцать лет.
В другой программе мы решили сделать подарок Аните Цой и найти ее отца, с которым она не виделась много лет. Мы не знали, что с отцом был конфликт, что он практически бросил семью, и когда он вошел в студию, на наших глазах начала разворачиваться настоящая драма. Аните в ходе программы пришлось осознать, что отец снова появился в ее биографии. Придется простить его и начать какую-то новую жизнь.
Или история отставки мэра Москвы Юрия Лужкова. Через несколько месяцев, когда о нем уже многие забыли, Юрий Михайлович оказался в нашей студии, и мы попытались понять, что испытывает бывший мэр, который ушел, причем не по своему желанию. Чем он занят, как относится к людям, которые были рядом с ним, а потом от него отвернулись.
— Подобного рода интервью, действительно, большая удача для телевидения, но публика, как правило, любит сюжеты погорячее. Например, тот фарс, который развернулся вокруг гибели певицы Валентины Легкоступовой…
— В данном случае мы по фрагментам собирали картину произошедшего. Именно к нам в студию пришел ее новый муж Юрий Фирсов, который ни с кем не разговаривал. Он сильно пьющий человек, и нам пришлось пару дней приводить его в чувства. В итоге он стал рассказывать детали того, что произошло, и вся история предстала в другом свете.
Вообще сегодня «Прямой эфир» это не просто ток-шоу, где люди задают какие-то вопросы. Это реалити-шоу, настоящая драма, которая разыгрывается прямо в студии. Помните историю с Александром Серовым и Дарьей Друзьяк, которая объявила о том, что певец имел с ней отношения, она беременная и скоро родит от него ребенка. Друзьяк пришла в студию и показала тест на беременность с двумя полосками.
— Как быстро вы тогда поняли, что девушка разыгрывает трагедию?
— Не сразу. Со стороны Серова это, конечно, было неосторожное свидание. Модная девушка, участница «Дом-2», целенаправленно искала возможность познакомиться со звездой. В итоге Серов привез ее к себе в дом, и она там прожила несколько дней.
К нам Друзьяк попала после того, как стала писать редакторам смски по поводу того, что ее насильно удерживают, она не знает, как спастись, попытается выскочить под предлогом того, что ей нужно выйти за продуктами, приедет к нам и все расскажет. Мы поначалу в это поверили, тем более, что она попала в больницу вроде бы на сохранение, хотя на самом деле по другому поводу. Но в ходе съемок раскрылась правда.
Наверное, это один из примеров, когда программа становится своего рода лупой, через которую можно рассмотреть многие события. И это не набор историй каких-то фриков.
— Хотя иногда именно такое ощущение и создается…
— Есть разные истории. У нас, например, было целое расследование на такую непростую тему как девушки-эскортницы. Сейчас весь интернет забит фотографиями крутых девушек, которые то в Дубае, то в Монте-Карло. Это создает иллюзию, будто вот таким и может быть путь в жизни: не нужно ничему учиться, ничего добиваться, достаточно просто выложить свои голые фотографии и сразу найдется тот, кто будет финансировать вашу красивую жизнь.
И вот наш корреспондент Ермил Нечаев провел целое расследование. Мы одолжили у знакомого олигарха большую яхту с каютами и джакузи, чтобы катать на ней девушек. Было довольно забавно. Мы приглашали на борт девушку, наливали ей шампанское, она много чего рассказывала на камеру, потом с формулировкой «мы подумаем» ее высаживали на другом берегу Москвы-реки. Брали другую, и так записали пять интервью для цикла передач. В результате эта тема стала по-другому восприниматься и, я уверен, многих девушек, мечтавших о красивой жизни, наши серии остановили. И таких тем мы взяли немало. За эти годы программа часто вставала на защиту людей, а кого-то мы даже спасли.
— Редакторам и корреспондентам «Прямого эфира» иногда не позавидуешь. Я слышал, они часто живут, что называется, на чемоданах…
— У нас очень трудная передача. Но зато уникальная команда. В нашей телевселенной эти фамилии все знают: Светлана Анохина, Юлия Ильчинская, Александра Новикова, Лариса Новоселова, Дмитрий Сеньков, Наталья Зощук, Елена Горбачева.
Чаще всего ночью что-то произошло, корреспонденты и редакторы мчатся в аэропорт и летят на другой конец страны. Иногда героев программы приходится вывозить. Такая непростая ситуация складывается с местной властью, что можно просто не доехать. И мы тайком везем героев на автомобиле за тысячи километров в Москву, чтобы они здесь все рассказали. Было несколько случаев, когда наши корреспонденты оказывались под арестом. И я звонил Анатолию Кучерене, известному адвокату, председателю Общественного совета при МВД РФ. Он, в свою очередь, звонил руководителю МВД, и мы вызволяли наших товарищей из СИЗО, куда их прятали, чтобы они ничего не снимали. Я уже не говорю про количество разбитых камер. Но мы довольно жесткие и все, кто нам разбил камеру, потом покупали новую.
— Со стороны может показаться, что звездные темы - куда более простой путь к вниманию зрителей. Или драмы простых людей тоже набирают рейтинги?
— Многое зависит от самой истории. Со звездами иногда проще, но бывает, что у них очень сложные темы. Например, Любовь Успенская, которая раньше всех обратилась к нам и поделилась конфликтом с дочерью. Именно Андрею Малахову она рассказала о своей боли, это был очень откровенный монолог.
Мы снимали мать и дочь на одной площадке, по очереди. Дочь Успенской, с которой Андрей тоже хорошо знаком, рассказала свою версию конфликта. Так мы показали обе точки зрения. И если сейчас они примирились, то это заслуга Андрея, которому они доверились.
Но вообще самые рейтинговые истории чаще всего - не звездные. Просто тема находится очень важная. Сейчас мы делаем одну работу, в ходе которой нам с коллегами удалось буквально остановить несколько клубов самоубийств, где на детей и подростков всячески давили, чтобы они свели счеты с жизнью. Я абсолютно уверен, что эти программы посмотрят все.
— Наверное, сейчас телевидение не имеет такого влияния как в советские или перестроечные времена, но иногда телекамеры помогают изменить какую-то ситуацию. Были ли случаи, когда на программу оказывали давление те, чьи интересы пострадали?
— Некоторые программы пытались снять с эфира. Региональные бонзы (некоторые из них потеряли доверие Президента и уже «сидят») поднимали в Москве целую волну, привлекали людей, которые под разными предлогами пытались через суды запретить что-то показывать.
Иногда и известные люди пытаются мешать. Вот к нам приходит Юрий Шатунов и рассказывает свою историю «Ласкового мая». А потом приходит Андрей Разин, которого некоторые называют администратором группы, и говорит, что все, связанное с Шатуновым, принадлежит ему. И у нас есть два пути.
Первый: сказать Шатунову «извини», хотя всем, конечно, интересно узнать историю «Ласкового мая» от солиста группы, которая для многих — большой этап в жизни. Второй: вести свое журналистское расследование. Мы выбрали второе, понимая, что будут скандалы, конфликты, суды.
Или скандал вокруг квартир и дачи Алексея Баталова. Три года назад Михаил Цивин, который вместе со своей супругой Натальей Дрожжиной, замешан в этом деле, написал письмо в следственный комитет, обвиняя Андрея Малахова в незаконных съемках. Конечно, Андрей ничего подобного не делал. Просто в кадрах, снятых на даче Алексея Баталова, видна драка Михаила Цивина с Вадимом Эльгартом, и Андрею пришлось ходить на допросы. Наши съемки стали вещественным доказательством, и следственный комитет во всем разобрался. Теперь все знают, кто такие Цивин и Дрожжина, и кажется диким, что эти двое три года назад пытались посадить в тюрьму журналистов программы «Прямой Эфир».
— За последний год во время пандемии ушли из жизни многие известные люди. Вполне логично, что им посвящают специальные выпуски ток-шоу. Но всегда изумляет, как быстро желание по-доброму вспомнить об умершем превращается в скандал между наследниками. Что вы думаете по этому поводу?
— Показывать правду всегда трудно. У нас была программа памяти Бориса Грачевского. Мы с ним дружили. Я делаю «Спокойной ночи, малыши», он делал «Ералаш». Нам приходилось часто говорить о проблемах детского телевидения. Так получилось, что мы с ним лежали в одной больнице. Я уже выздоравливал и написал ему смс о том, что победил болезнь и выразил уверенность, что и он тоже справится. Правда, его последняя смс была очень грустной.
Мы сделали передачу, посвященную Борису, и помню я подумал, что очень не хотелось бы возвращаться к этой теме, если начнется война за наследство. Это непросто, но мы стараемся, в первую очередь, сохранить добрую память о Борисе и сделать так, чтобы дело его не погибло. Всегда приходиться решать, как и что показывать.
— Вокруг самых популярных ток-шоу уже сложился своего рода миф, что это нечто скандальное, на грани драки. Для вас, как для продюсера, скандал и драка — интересное развитие событий?
— На случай драки на съемках есть охранники: их задача как можно быстрее прекратить конфликт. У нас как-то снимался певец Вадим Казаченко: в студии он подошел к своему оппоненту и ударил его по лицу кулаком. Хотели бы мы такой финал? Конечно, нет.
Самое ужасное, что это был прямой эфир – переснять ничего нельзя. После эфира мы сделали Вадиму Казаченко серьезное предупреждение. Минут через двадцать нам позвонили из соседнего отделения полиции и сказали, что к ним пришел Казаченко, которого, по его словам, избили на нашей программе. И вот здесь оказалось очень удачно, что программа шла в прямом эфире. Я отправил в отделение запись, и все прояснилось. Так что мы драки не провоцируем, хотя иногда ситуация накаляется.
На одной из передач с участием Виталины Цымбалюк-Романовской (бывшая супруга Армена Джигарханяна), действительно, чуть не случилась драка. Мы всех развели, и кончилось все мирно. Вообще я считаю, что для показа реальной жизни драка — это абсолютно лишнее.
— В последнее время довольно известные люди часто призывают запретить ток-шоу. Как вы относитесь к таким призывам?
— Мир изменился, кстати, во многом благодаря интернету, и если сегодня говорить «вот это плохо, а это хорошо», то люди такое смотреть не будут. Можно делать вид, что мы не замечаем каких-то вещей и не будем рассказывать о них в эфире.
Но здесь я бы хотел вернуться к клубам самоубийц. Обязательно нужно такое показывать и о таком рассказывать, потому что мы можем предотвратить трагедии. И история Легкоступовой очень важна, потому что нужно понимать, почему до такого дошло. На мой взгляд, нельзя ничего запрещать. Кстати, у меня есть некоторые вопросы к закону о вторжении в частную жизнь: иногда приходится идти по его тонкой границе, чтобы рассказать правду.
— Некоторые герои ток-шоу готовы с выгодой для себя продать правду о своей личной жизни или о личной жизни знаменитых людей, с которыми их столкнула судьба. Часто ли вы платите за откровения?
— Конечно, некоторые герои получают гонорар. Иногда дело касается даже не денег. Мы, например, можем отремонтировать квартиру — как актрисе Наталье Назаровой, Ирине Акуловой, Валентине Клягиной — взамен на откровенное интервью. Иногда помогаем людям в лечении. Так мы пытались спасти Евгения Осина, отправили в клинику в Таиланд, что стоило безумно дорого. Он нам рассказывал свою историю и свою трагедию, но мы его пытались вылечить. Я считаю, что мы помогли Дане Борисовой, и вряд ли это можно считать гонораром.
Бывают и другие ситуации. Недавно нам предлагали интервью со «скопинским маньяком». Сказали, что он готов прийти и рассказать свою историю за миллион триста. Мы отказались, потому что сама ситуация, в которой человек получит деньги за подробности о том, что совершил, казалась нам аморальной. Так что границы, конечно, есть.
Недавно в Москву приезжала Мария Максакова и была готова нам дать интервью за два миллиона рублей. Мы тоже отказались. Вообще, ее приезд был обставлен так, будто она возвращается в Россию, но на самом деле она приехала на две недели с целью попытаться получить ключи от квартиры, на которую претендует, и заодно заработать денег на разных каналах. У нас в программе ее не было. А где-то она была.
Мне кажется, тема гонораров сильно преувеличена. Конечно, мы везем героев в Москву, селим их в гостиницу, помогаем восстановить документы, если нужно покупаем одежду, помогаем с лечением. Это бывает затратно, например, когда нужно привезти из Владивостока сразу пять человек.
— За десять лет в программе дважды менялись ведущие. Это были непростые решения канала?
— Первым ведущим «Прямого эфира» был Михаил Зеленский. Новостной ведущий, который имел дело с самой горячей информацией. Потом пришел Борис Корчевников. Он мягче, человек с кино-судьбой, у него свой взгляд на многие вещи. Именно ему Татьяна Доронина дала первое за долгие годы интервью. А с приходом Андрея Малахова началась совсем другая история. Сегодня уже всем очевидно - он ведущий номер один.
Мы не то что бы расставались с ведущими, просто у каждого из них начинался другой этап в жизни. Михаила пригласило в свои медиа-проекты московское правительство. В случае с Борисом Корчевниковым Патриарх стал просить руководство канала о том, чтобы именно Борис занялся созданием телеканала «Спас». Если записывать несколько эпизодов в день, как в «Судьбе человека», проект, который сейчас ведет Борис, то можно все совмещать. А в «Прямом эфире» совмещать не получается.
На тот момент Андрея Малахова уже не все устраивало в программе «Пусть говорят», которую мы с ним когда-то начинали. Он хотел заняться другим проектом, где мог бы принимать участие в продюсировании и работе над драматургией. И он перешел в «Прямой эфир» с условием, что сможет влиять на выбор героев и тем. Он уже давно превратился в талантливого продюсера.
Можно говорить, что каждый ведущий «Прямого эфира» делал свою авторскую программу. Был «Прямой эфир» Михаила Зеленского, Бориса Корчевникова, а сейчас «Прямой эфир» Андрея Малахова.
— У вас немало забот, но степень вашего погружения в работу над «Прямым эфиром» удивляет…
— Походите по судам столько, сколько я, и хотите вы этого или нет, но будете знать все детали. Для меня этот проект очень дорог. Программа, которая отражает реальную жизнь и выходит в прямом эфире — это и есть главное телевидение. Кровь, пот и слезы. Поэтому я и могу вспомнить каждый эпизод.