— Валерий Яковлевич, вы просто чертовски хороши! (И я грешным делом как бы невзначай провожу пальцем по его голым плечам; он гримируется и потому полуодет. Его ровно загоревшая кожа, как кажется, напитана солнцем и отдает тепло. А замысловатые тату на теле несут в себе мистический смысл, и их хочется читать, как полустертые иероглифы. А быть может, и тепло, и мистика исходят вовсе не от кожи, а намного глубже — из души?)
— Дьявольски? — усмехается он.
— Божественно! — возражаю я, и мы оба смеемся.
— Я просто артист, — резюмирует он и возвращается к созданию своего сценического образа.
А через тонкую стенку концертного зала доносится гул заполняющих фойе зрителей: такой привычный и такой забытый за минувший ковидный год — казалось, что навсегда.
— В прошлом году локдаун начался с того, что отменились ваши концерты ко дню рождения, — припоминаю я, — «год прошел, как сон пустой...» Я тут практически «восхищенья не снесла», узнав, что вы первым из коллег рискнули вернуться к концертной деятельности, а вы чувствуете воодушевление?
— Конечно! Теперь у меня снова будут многочасовые переезды, еда на бегу и каждый вечер новые обои на стенах.
— Ай, я так понимаю, вы очень по этому соскучились!
— Спал и видел.
— Весь ковидный год спали?
— Семь месяцев. И заметь, это впервые с 1972 года, когда состоялся мой первый концерт. Эти семь месяцев — мой первый полноценный отпуск за 50 лет работы.
— Полвека без отпуска — цена славы?
— Скорее стоимость, ведь это она, насколько я помню, определяется рабочим временем, необходимым для воспроизводства товара.
— Это по Марксу, а как по Леонтьеву?
— Ой, по Леонтьеву еще много чего там: порванные мениски, поврежденный нерв в колене, операции на левой ноге, на правой, бессонница...
— Антидепрессанты?
— В смысле — алкоголь? Ну, это тоже элемент витража под названием «слава», хотя для меня и второстепенный.
— Но тем не менее вы прервали отпуск, хотя могли бы еще спокойно закосить на пару месяцев! Почему?
— Я по своей публике соскучился, по людям. Вот это правда.
— И вы так соскучились по зрителям, что даже ковид вам не страшен?
— Еще в декабре услышал анекдот: «Две мыши разговаривают в виварии: — Ты вакцинироваться будешь от ковида? — Ну ты что, я же не сумасшедшая. Еще на людях не испытали». Сразу пошел и сделал прививку. Потому что не дождешься этих грызунов!
— Но все-таки прививка прививкой, но еще неизвестно, как долго после нее будут держаться антитела, а у вас снова гастроли, неужели совсем не боитесь?
— Здесь есть определенная подмена понятий: люди не боятся ковида, люди боятся умереть от него. Я же мог умереть за жизнь много раз. Мог просто замерзнуть насмерть, когда однажды мы, еще тогда совсем «зеленые» артисты, ехали зимой по северному бездорожью и у нас сломался гастрольный автобус. Тогда чудом где-то через сутки на нас наткнулась случайная попутка, мы к тому времени уже все шины пожгли, пытаясь хоть как-то согреться. Вот было бы обидно то! В самом начале пути... Я мог погибнуть в ножевой драке, когда мне пришлось защищать свою жизнь. Но опять же, слава богу, отделался шрамом от удара ножа, который соскользнул. Мог уже в ранге суперстар разбиться, когда опять же в гастрольном турне заклинило при посадке шасси самолета. Да мало ли такого было!
Но никогда ничего нельзя бояться: ни смерти, ни боли, ни неудачи. Именно страх делает человека слабым.
— А разлука? Как же не бояться разлуки?
— Ну, разве что разлуки, да и то только неизбежной.
«У меня за плечом счастливая пара ангелов»
— Мы начали с вами разговор с божественного: вы верите в Бога?
— Я верю в единство и борьбу противоположностей, в свет и тьму, но, наверное, все-таки жизнь — это скорее полутона. Утверждать, что ты — абсолютное зло, такой же грех, как и считать себя абсолютным добром.
— Одна из ваших новых песен с ЕР-альбома «На крыльях любви», который вы выпустили ко дню рождения, — «Ангел тишины» Алексея Гарнизова. Но у вас уже есть один — совершенно гениальный «Ангел мой крылатый» Лоры Квинт. У человека же, как известно, всего два ангела — за правым и за левым плечом. Получается, «Ангел тишины» — тот, что за левым?
— Оба за правым. Просто теперь у меня счастливая пара ангелов.
— Вы по-разному строите с ними отношения?
— Конечно. «Ангел мой крылатый» — женщина, я с ней нежен, а «Ангел тишины» — мужчина, я делюсь с ним своими горестями.
— А с женщиной-ангелом горестями делиться нельзя?
— Боюсь, тогда ей будет тяжко летать.
— Если отвлечься от сценических образов, у вас есть ангел-хранитель?
— Да.
— Вера в него разве автоматически не является и верой в Бога?
— Не думаю, ведь вера в Бога не подразумевает философского или научного знания о предмете, это мировоззренческая позиция, которая представляет собой абсолютное принятие догматов церкви. Видимо, чтобы дойти до этого, надо провести большую душевную работу. Я ее не провел, во всяком случае, пока.
— Вы когда-нибудь исповедовались, причащались?
— Нет. Опять же, я считаю, пока человек сам не источил себя раскаянием в каком-то, может быть, одному ему известном грехе, который порой просто сомнение в чем-то или слабость, или душевная лень, или трусость, и сам, наконец, себя не простил и не отпустил это, вряд ли кто-то другой сможет утешить его. Даже если этот кто-то облачен в форменную одежду священника. Или такой человек поистине должен… иметь на то дар божий.
— То есть вы считаете грехом некие неприглядные душевные порывы?
— У каждого человека свои грехи. Кто-то голоден и украл хлеб. Наверное, он тоже раскаивается, мучается стыдом. Но такого рода грехов я за собой не знаю.
— Вы человек, безусловно, наделенный даром божьим, только откровенные лжецы могут не признавать этого. Вы ощущаете его в себе?
— Я ощущаю огромное желание делать то, что я делаю, и силы на это, и знания, как это надо делать. Я бы хотел верить, что это дар, который существует одновременно во мне и вне меня.
— Это пришло к вам или всегда в вас было?
— Я живу с этим всю свою жизнь.
«Только послевкусие дает точное представление о силе любви»
— Вы говорили, что тогда берете песню в репертуар, когда от нее мурашки по коже.
— Говорил.
— Мурашки — это ведь тогда, когда песня созвучна с вами, с вашими чувствами, событиями вашей жизни.
— Ну, я бы сказал: не всегда, но допустим, и?
— Песня «Ночной звонок» Владимира Евзерова на стихи Николая Денисова, которая вызывает такое неистовство публики на каждом концерте, откликается реальностью в вашем сердце?
— Не только в моем, учитывая ту реакцию в зале, которую ты сама описала.
— Кого вы вспоминаете, когда поете: «Кто тебе сказал, кто тебе сказал, что тоскую я, кто тебе сказал, кто тебе сказал, что люблю тебя»?
— Сколько раз я бывал любим и сколько раз разлюблен, столько раз и звучал в сердце этот ночной звонок... Я вспоминаю, вернее, переживаю вновь послевкусие. Ведь именно оно дает точное представление о силе испытанного чувства.
— Это когда и кем вы были разлюблены? Что-то я не припомню...
— Да я вот тоже с лету не скажу (смеется).
— То есть, получается, эта песня о любви к вам, а не о вашей любви к кому-то?
— Если человек любит, он должен добиться взаимности, я лично всегда делал и делаю именно так. Поэтому это песня, безусловно, о любви, которая состоялась. Другой вопрос, на какой промежуток времени.
— А если любовь не состоялась, что же, грош ей цена?
— У любви всегда высокая цена. И, как правило, у несложившейся она самая высокая. Обстоятельства бывают разные. Но все равно нужно добиваться.
— Сейчас в моде разные вызывающие песни, которые рвут общественное сознание. И вдруг в самый разгар этой вакханалии в молодежном контенте зазвучала ваша «Кончайте, девочки», написанная, дай бог памяти, в 1995 году. И тут же миллионные просмотры на Ютубе и комментарии: «Это лучшее, что случилось с отечественной музыкой за последние 30 лет, спасибо вам, Валерий Леонтьев, что помогли всем кончить», «Если бы секс был человеком, он выглядел бы именно так». В общем, хайпанули вы не по-детски, не знаю, как тогда, но сейчас уж точно. Что вы на это можете сказать?
— В СССР секса не было, а у меня был.
— А те, кто вас запрещал в то время, видимо, не просто не имели секса, а вообще были импотентами?
— Не знаю, но они точно были скучными. А скука — первый враг секса.
— Это песня за авторством Чернавского на стихи Маркевича с того самого знаменитого альбома, который был записан в США на всемирно известной студии A&M Records и лег в основу вашего супершоу «По дороге в Голливуд». Затем был альбом «Санта Барбара», записанный на такой же крутой студии Capitol Records. Сегодня вы не хотели бы повторить тот исполнительский, я бы сказала, подвиг?
— Подвиг — не подвиг, но, цитируя бургомистра из «Того самого Мюнхгаузена», «что-то героическое в этом есть», то есть было. Нет, сегодня не хотел бы. Даже тогда эта несоизмеримо масштабная по тем временам работа не дошла до массового зрителя. Люди в целом любят песни попроще, чтобы можно было в караоке их попеть. Пройдя очень долгий сценический путь, я прекрасно это понимаю и не осуждаю — люди имеют право веселиться и развлекаться «под попсу». Но те песни мне жалко, тот факт, что они не дошли до каждого человека, меня расстраивает — я вложил в них очень большую часть своей души.
— Конечно, ни «Маленький отель», ни «Вот и все», ни «Анжела», ни «Пьяное такси», ни другие песни с этих альбомов не могут звучать «из каждого утюга». Как и ваши арии из рок-оперы Лоры Квинт «Джордано», где вы играли сразу три роли: Шута, Сатаны и Джордано Бруно, кстати, они ничем не уступали, а может, и превосходили знаменитую «Юнону» и «Авось» Рыбникова. Исполненные вами куплеты Мефистофеля из оперы Гуно «Фауст». Вокализ на тему Моцарта. И песни на стихи Ахматовой, Цветаевой, Блока, Пастернака, я уже молчу про композицию «Жираф» на знаменитые строчки «Озера Чад» Гумилева. Все перечисленное петь во время пьяного застолья уж точно не будешь. Но ведь именно эти работы подняли ваше имя над суетой шоу-бизнеса и сделали его самым настоящим эталоном качества.
— Хочется верить, что это так. И мне все перечисленное тобой бесконечно дорого. Но за последние два десятка лет все составляющие человеческого бытия, включая восприятие музыки и стихов, упростились еще сильнее. Да уже и Голливуд не тот, его «покоцали» политические страсти.
— Кстати, да! Вот вы, как человек, пришедший к звездам в том числе и через тернии цензуры, что можете посоветовать первым лицам Голливуда, чьи судьбы сегодня ломают просто как сушки в угоду искусственным ограничениям?
— Беги, Депп, беги, и Джеймс Ганн тоже.
— На юбилей у вас был совершенно потрясающий сольный концерт «Я вернусь…», видеоверсия которого сейчас вышла на диске, который оформлен не только великолепными фотографиями, но и картинами, на которых вы и необычные героини. Это ваша дизайнерская идея?
— Эти картины были представлены на международной выставке, я случайно увидел, и мне они понравились.
— Через месяц там же, в Кремле, также юбилейный концерт был у Аллы Пугачевой. Она была у вас в зале, вы — у нее. Потом, когда делились впечатлениями, восхищались друг другом или делали замечания?
— Восхищались, никаких замечаний не нашлось.
— Пугачева играла роль лирической героини в вашем клипе на песню «Чья-то женщина чужая», эта композиция посвящена ей?
— Отчасти, может быть, да.
— Вас связывали с Пугачевой романтические отношения?
— Почему связывали? Они нас и связывают.
— Близкие отношения?
—Для меня этот вопрос провокационный: ведь не только признание близости, но и ее отрицание может прозвучать обидным для женщины, так что переадресую этот вопрос Алле.
— Кто по жизни может сделать вам какое-то замечание?
— Моя жена Люся. Близкий человек не должен заваливать тебя одними комплиментами, иначе откуда ты узнаешь правду? В самом искреннем восхищении, конечно, нет лжи, но может присутствовать определенная слепота. Она тоже очень ценная, потому что наполняет тебя уверенностью. Но и замечания важны, они не дают забыть о критическом восприятии, так сказать, прицельно сбивают корону.
— Я знаю вас много лет и ни разу в жизни не замечала на вас короны.
— Я самоед, это в чем-то помогает, в чем-то мешает, но корона, да, мне всегда жала и жмет сейчас, поэтому и не ношу.
«Долги и налоги плачу вовремя»
— Давайте поговорим о «желтом»…
— Песню «Бреду по желтым склонам» Давида Тухманова мы записали еще в самом начале нашего совместного творчества, я был совсем молодым, непризнанным, встреченным в штыки властью певцом, но пластинка сразу разошлась миллионным тиражом…
— Мне очень нравится ваша тухмановская «Ненаглядная сторона», вот бы вы ее перепели сегодня. Но под «желтым» я подразумевала другое…
— Долги и налоги я плачу вовремя (смеется).
— Про секс и любовь мы уже поговорили… И все-таки что в вашей жизни было самого «желтого»?
— Во время гастролей у меня часто пропадали части туалета, особенно нижнее белье.
— Как вы на это реагировали?
— Следил, чтобы эти вещи всегда были очень дорогими, вызывающе красивыми и обязательно безупречно чистыми.
— Вы сохраняете молодость и физическую, и творческую: на ваших концертах много молодежи, вам по-прежнему признаются в любви, мечтают о вас, даже грезят. Как вам удается замедлять время?
— Я не заключал сделок с дьяволом, моя душа принадлежит моему зрителю. Наверное, не только темные силы, но и светлая любовь имеет власть над временем. И, соответственно, надо мной.