Это стихотворение Юнна Мориц написала в 2010 году и посвятила человеку, который никогда не был летчиком, зато перевозил оружие (по собственному признанию) или торговал им (об этом сказано в приговоре американского суда). Стихи были опубликованы, когда Бут уже был выдан из Таиланда в США, но, видимо, писались чуть раньше — когда исход дела уже можно было предсказать.
С тех пор Юнна Мориц опубликовала еще множество стихов, которые тяжело цитировать — они напоминают советский агитпроп, от которого поэтка (ее собственное определение, альтернативное официальной «поэтессе») всегда была далека. Ежик, щенок, кусачая собака, Дельфин Дельфиныч, трудолюбивая старушка, маленькая компания с большим секретом — все это было несовместимо с обличениями внутренних и внешних врагов Отечества. У былых почитателей возникает потребность в рациональном объяснении такой эволюции — и вначале тихо, а затем все громче стало звучать роковое слово «деменция». У кого с сарказмом, у кого с сожалением и признанием неэтичности дальнейших рассуждений по этому поводу — но вывод один.
И, как представляется, совершенно неверный. В этом случае обсуждение возможных мотивов становится этичным, так как о постановке произвольных диагнозов речи не идет. Тем более что тема общественно значимая и непростая, далеко выходящая за пределы судьбы конкретного человека.
Вначале еще одно необходимое предуведомление. Недавно я открыл для себя интереснейшую, несправедливо забытую книгу — в 1909 году либеральный священник Константин Аггеев опубликовал подробный анализ взглядов консервативного мыслителя Константина Леонтьева. Они расходились почти во всем — Аггеев считал, что охранительные воззрения Леонтьева противоречат гуманным христианским принципам. Но при этом он критиковал и многих куда более близких ему по духу либералов — за заранее негативное отношение к оппоненту, нежелание понять его мотивы (что вовсе не тождественно принятию его взглядов), за «узость при видимой свободе, неуменье смотреть «далее своей колокольни» при показной широте, странную нетерпимость при горячих нападках на нее». Священника Аггеева расстреляли красные в Крыму сто лет назад — в январе 1921-го, но его принцип уважительного отношения к оппоненту остается актуальным, хотя и не всегда востребованным.
Итак, если попробовать не обличать, а объяснить, то политическое стихотворчество Юнны Мориц, продолжающееся уже более двадцати лет, представляется мне своего рода опрощением — по аналогии с тем, как интеллигент в позапрошлом веке вдруг ощущал свою вину перед народом и желал деятельно раскаяться. Только тогда вина состояла в привилегированном положении в крестьянской стране с неграмотностью и нищетой, в возможности получить образование, недоступное абсолютному большинству его соотечественников. И человек стремился «слиться» с народом, отказавшись от достижений культуры; правда, народ посматривал на такого интеллигента с недоумением — мол, чудит барин. Самый яркий пример опрощения — Лев Толстой, который стал не только носить русское платье и заниматься сельхозработами, но и учить народ простыми словами, как надо вести нравственную жизнь и отвергать церковное учение. И тут уже священник Аггеев, один из многочисленных почитателей его творческого гения, уличает Толстого в непонимании элементарных христианских истин, с опровержением которых опростившийся граф пошел в народ.
Здесь же проблема в другом — в потере могущественной державы, которую веками собирали предки. И в осознании того факта, что именно ты со своим интеллектом не защитил, не сберег, а, наоборот, в чем-то подтолкнул. Такой тип людей не так уж и редок. Российские либералы и западники, охотно певшие про ракеты и Енисей, осуждавшие Сталина и аплодировавшие сносу Железного Феликса, исходили из того, что падение СССР — это никакая не драма, а, напротив, событие, влекущее за собой новые возможности. Потому что зашедший в тупик красный проект должен уступить место новому, условно белому, основанному на интеграции в цивилизованный мир (вспомним это некогда модное словосочетание) при трансформации Союза в нечто вроде конфедерации демократий, в которой Россия исторически, экономически, политически, культурно просто призвана доминировать. Разумеется, мягко и добро, цивилизованно и гуманно. А с друзьями из республик договоримся — в конце концов, мы все вместе рассказывали анекдоты про Брежнева и пели песни Окуджавы.
А когда выяснилось, что распад — это всерьез, никто на Западе не собирается признавать за Россией никаких сфер влияния, а элиты новых государств ощущают себя легитимным правящим классом в своих странах, независимых от Москвы, то у этих людей произошел срыв, основанный на сильнейшем разочаровании. Сама формулировка «цивилизованный мир» стала вызывать у них резкое отторжение. Америка из страны мечты стала предметом ненависти — особенно после войны в Югославии, которая сильно сказалась и на мироощущении Юнны Мориц. К этому времени относятся ее первые на моей памяти антизападные стихи:
Белград в огне. Его разрухе
Кто рукоплещет?.. Мозг веков?..
Альянс европской групповухи
Ублюдочней большевиков.
Это больше двух десятилетий назад, так что ни о каком медицинском диагнозе не может быть и речи. Так люди мыслили в условиях, когда ракеты с перекрытым Енисеем задним числом обрели самоценность, превратились в атрибуты утраченной Belle Époque. Охранительные аргументы, от которых раньше отмахивались — не раскачивай лодку, не тронь страну, а то развалится, — стали восприниматься как мудрость, которую вовремя не оценили.
Я не случайно из многочисленных стихов Юнны Мориц привел посвященное Буту — в нем говорится о том, что «нет страны», и звучит тоска по утраченному Союзу. Люди, еще недавно писавшие трогательные стихи или восхищавшиеся ими, читавшие их своим детям, стали ощущать себя потерянными на просторе исторической России, которую предыдущие поколения собирали, а они расточили. Потерявшись, они стали меняться. Тонкий эстет искренне говорит о фашизме, идущем на нас из ближнего зарубежья. Яркий интеллектуал трафаретно славит Сталина. Эксперт, презиравший агитпроп, воспроизводит худшие его образцы. Ироничный сатирик становится мизантропом. Поэтка пишет агитки.
Грех уныния приводил к жажде реванша и к забвению рациональных аргументов — о том, что распад СССР был связан с множеством объективных факторов и обусловлен катастрофическим запаздыванием с проведением необходимых реформ; что Россия — это европейская страна и для нее естественно взаимодействие с партнерами из Старого Света, а не роль «младшего брата» при Китае; что Милошевич действительно устроил этническую чистку в Косове и для современной Сербии он не герой… Но все эти аргументы не работают в условиях захлестывающих эмоций.
Причем такое опрощение, знаменующее разрыв с прежними идеалами, не просто происходит бескорыстно, но даже может вредить карьерам (о Юнне Мориц здесь речи не идет изначально — она и карьера несовместимы в принципе), так как даже весьма нелиберальные коллеги смотрят на таких опростившихся неофитов с изрядным недоумением, переходящим в раздражение. И видят истончение, а потом и исчезновение таланта, который, как оказалось, несовместим с опрощением и был связан с прошлой жизнью. Той самой — с ежиком, который шел на именины к щенку; в которой были мечты и надежды, пусть наивные и во многом не сбывшиеся.
Кстати, именно истончением таланта постсоветское опрощение не похоже на другой процесс — когда горожанин стремится помочь не угаснуть деревне. Иногда уезжает туда жить и пытается вернуться к истокам, заводя фермерское хозяйство (это иностранное слово как-то прижилось в России — не кулаком же называть нынешнего справного мужика, хотя фермерам и приходится непросто). Или помогает восстановить разоренный храм. Или по крупицам собирает историю района или села, стараясь, чтобы она не исчезла, а осталась потомкам. Наверное, здесь тоже есть некое ощущение «возврата долга», но без травмы, без стремления растоптать то, что было раньше дорого и значимо. Это «культурничество» основано на созидательном порыве и ставит перед собой реалистичные, общественно значимые цели — ему не только не свойственны, но противоположны моральное самоистязание и саморазрушение.
Как относиться к «опростившимся» людям? Для меня они никогда не будут в одном ряду с антисемитами, издевающимися над питерским ангелом, установленным в память о погибших в пандемию врачах, и с нациками, устроившими истерику по поводу делегирования Манижи на «Евровидение». Здесь много печали и воспоминаний о прошлом — там и этого нет.