У отца Ольги Карповой определили бронхит, при этом выписанных лекарств в аптеке не было. Пока пенсионер находился дома, никто из врачей ни разу не поинтересовался его состоянием. С температурой 39,9 его погнали в больницу делать тест, результат которого стал известен только через неделю.
Когда после скандала Виктор все-таки попал в стационар, рядом с ним на протяжении трех дней стояла пустующая койка.
Спасти мужчину не удалось. Время было упущено...
— В середине октября у папы появился кашель, он не мог спать ночами, — говорит Ольга. — Сначала мы подумали, что у него аллергия на холод, у него такое раньше бывало при резкой перемене погоды.
19 октября у папы подскочила температура, сбить которую с 39 градусов удавалось только до 38,3, а через полчаса она снова ползла вверх. Я позвонила в нашу «скорую», зная, что врачебных бригад не хватает, сказала, что мы сможем приехать сами. Мы с мужем забрали папу и поехали на подстанцию. Там его посмотрели, позвонили инфекционисту, сказали: «Идите, вас там ждут!»
Мы пошли в другой корпус, тамбур перед кабинетом был весь забит больными. Там сидели люди и с кашлем, и те, кому нужен больничный, и кто сдавал тесты. Я один раз заглянула к врачу, напомнила, что мы со «скорой». Люди в очереди начали возмущаться, кричать, что здесь все больные, мол, стойте, ждите.
Я второй раз заглянула в кабинет, сказала, что в папе 130 килограммов веса и спросила, если он упадет сейчас от высокой температуры, кто его будет здесь поднимать, кто мне поможет? Только после третьего раза, когда я зашла к врачу и сказала: «Вы понимаете, что человек может умереть около вашего кабинета?», мы, наконец, зашли.
У папы стали мерить уровень кислорода в крови. При высоченной температуре руки у него были ледяными. Я говорю: «Папа, ты потри руки, согрей их, пока тебя будут слушать». Сатурацию ему померить так и не смогли. Мы так поняли, что аппарат был неисправен.
Нас отправили на рентген. Папа уже еле шел, температура была под сорок, он едва не терял сознание, его всего трясло. А идти пришлось в другой корпус, надо было подняться в гору. Еле дошли, подошли к рентген-кабинету, а он оказался закрыт. У них там, как потом выяснилось, есть график для приема людей с температурой и для всех остальных. Когда мы пришли, они закрылись на санобработку.
— Медики попытались как-то сбить Виктору высокую температуру?
— Нет, этим были озабочены только мы сами. Я посадила папу на скамейку, сказала: «Ты посиди, а я зайду в терапевтическое отделение, возьму таблетку парацетамола». Подошла к терапевту, сказала, что у меня папа с температурой, попросила жаропонижающий препарат. На меня начали кричать: «Вы что сюда приперлись, хотите нас тут всех перезаражать?» Вытолкнули меня и заперли дверь.
Со второго этажа знакомая медсестра сбросили мне свою личную таблетку. Папе, между тем, становилось все хуже и хуже, сидеть он уже не мог, буквально взмолился: «Доченька, поехали домой, я хочу прилечь». Я посмотрела, что рентген-кабинет работает с 9 утра. Решила привести папу утром.
— В каком состоянии он был к тому времени?
— Когда привезли папу домой, у него упало давление до 100 на 60. Стали отпаивать его горячим чаем, дали жаропонижающее, он уснул. Утром приехали на рентген заранее, чтобы быть первыми. И услышали: «Таких как вы, с кашлем и температурой, мы принимаем с 10 до 11.30». Напрасно я говорила, что мы вторые сутки пытаемся пробиться в больницу. Пришлось ждать в холодном тамбуре своей очереди.
Потом со снимком пошли на прием к врачу, которая определила у папы бронхит. Выписала лекарства, которых нигде не было. Пришлось колесить из аптеки в аптеку, в результате нашли только аналоги выписанных лекарств.
— Тест на коронавирус у Виктора взяли?
— Вечером позвонила инфекционист, сказала: «Вы не могли бы завтра приехать в больницу, нам нужно взять у вашего папы мазок». У мужа была срочная работа, и папа сам, с температурой 39,9, сел за руль, и мы поехали сдавать тест. Представьте его состояние. Но и тут ему еще 40 минут пришлось стоять в коридоре, ждать, когда освободится медсестра. У папы взяли мазок и отправили его домой.
И потом нам ни разу никто не позвонил, не поинтересовался его самочувствием, в стационар попасть было невозможно.
Моя дочь в Саратове стала бить во все колокола, звонила и писала во все инстанции. Только после этого, в воскресенье, со мной связалась главный врач нашей районной Лысогорской больнице Ситенкова, и, не поздоровавшись, поинтересовалась: «Кем вам приходится Виктор Цезаревич Сливинский?» Услышав, что это мой отец, сказала: «Готовьте его на госпитализацию». Я спросила: «Свободная койка в больнице есть?» Главврач сказала: «Не знаю. Мне эту информацию нужно уточнить».
Мы сами привезли папу на подстанцию «скорой», там ему сделали кардиограмму, вызвали инфекциониста и рентгенолога. На снимке уже видна была двухсторонняя пневмония. Папу забрали в инфекционное отделение. Это было 25 октября. Меня туда уже не пустили. Вечером позвонила ему, спросила: «Ты лежишь в коридоре?» Он говорит: «Нет, мы в трехместной палате лежим вдвоем». Его соседа — молодого парня — готовили к выписке.
Третья койка оставалась пустой на протяжении трех дней, то есть места были, в то время как люди с инфекцией лежали дома, задыхались, не могли найти лекарства. А им говорили, что мест в больнице нет. Вот эту койку держали для кого-то в резерве. Это как?!
— Когда стал известен результат теста у Виктора?
— В больнице папе стали ставить капельницы, давать таблетки, делать в живот уколы, разжижающие кровь. И пришел, наконец, его тест, который делали неделю. У папы подтвердился коронавирус. Он мне позвонил и сказал: «Меня переводят в Саратов». Это было 28 октября.
В саратовской больнице ему сделали КТ, которая показала 60% поражения легких. Начали лечить, но время было упущено. У папы начался отек легких. Он попал в реанимацию, его подключили к аппарату искусственной вентиляции легких, а вскоре он умер. Если бы папа получил помощь в 20-х числах, когда мы обратились к медикам, я думаю, что его можно было спасти.
Папа 23 года отслужил на Байконуре, помогал выпускать космические корабли, творил историю. И с ним так обошлись… И это не единичный случай.
Мы хоронили папу в закрытом гробу, нас предупредили, что ни в коем случае нельзя открывать крышку. Из морга мы сразу поехали на кладбище.
— У вас, как у контактного лица, взяли тест на коронавирус?
— Я ушла на самоизоляцию. Мне позвонили из Центра санэпидемнадзора в Калининском районе, сказали, что со мной свяжутся медики нашей больницы, на 8 и 14 сутки приедут ко мне и сделают тест. Никто со мной, конечно, не связался.
Через неделю я сама позвонила в поликлинику и услышала: «Вам закроют больничный только после отрицательного теста». И предложили мне самой приехать сдать мазок. Я говорю: «А ничего, что я — контактное лицо, сижу на изоляции, не могу выйти в магазин, чтобы купить себе буханку хлеба?» Мне говорят: «Ну, вы наденьте масочку, перчатки и приезжайте». Приехала и еще 40 минут там ждала пока у меня возьмут тест. Результат, слава Богу, оказался отрицательный.
Когда после папиных похорон и закрытия своего больничного я попросила в регистратуре дать мне его медицинскую карточку, мне отказали. Что там написано — остается секретом.
— Чем объяснили отказ?
— Сказали: «Мы не имеем права этого делать. Карта лежит в архиве, ее в любой момент могут запросить либо страховая компания, либо другие инстанции».
Вот такая история одного человека и сельской больницы, которая находится на отшибе и никем не проверяется. Я считаю, что папу убило равнодушие медиков. Я хочу, чтобы власти обратили внимание на нашу районную больницу и дали оценку действиям главврача, которая абсолютно не владела информацией даже о наличие свободных коек.
У нас нет узких специалистов, в частности — окулиста и лора. У нас нет роддома. Все жители поселка Лысые горы и окрестных деревень сейчас надеются, что я пойду до конца и все-таки в нашей Лысогорский больнице наведут порядок.