- Настя, у тебя не было еще свидания с Мишей?
- Нет, я только на второй апелляции получила подпись судьи на разрешение свидания, но сейчас у них в СИЗО карантин, поэтому дата посещения пока не определена. Сейчас туда допускают только адвокатов. Мы состоим с Мишкой в активной переписке.
- Как часто ты пишешь ему письма?
- Письмо идет три дня, поэтому пишу примерно через день, по настроению. Когда Мишка служил в армии, я писала ему каждый день, потому что никак не могла к нему поехать – только что родила старшего сына. Он мои письма получал, как ежедневную газету.
- Судя по письмам, как он там?
- Он живой, не утратил чувства юмора. Вроде у него там нет доступа к Интернету, но он в курсе всего. Знает, что о нем пишут. У него есть мощные группы поддержки, в которых состоит несколько тысяч человек. Это – не считая блогеров, с которыми я в личном контакте. Он просил меня всем, поименно, передать от него привет и благодарность, чтобы я каждому сообщила об этом в личку. Пишу ему в мажорном ключе, передаю театральные сплетни, которые его очень интересуют. Его волнует судьба «Современника». Но больше всего брата тревожит судьба семьи и арестованные счета, к которым нет доступа. Все последнее время его жена Соня живет на свою зарплату. Хотя с голоду они, конечно, не умирают.
- Он что-нибудь просит передать?
- Нет. Я каждый раз спрашиваю, нужна ли теплая одежда или сигареты, но он отвечает, что у него все есть. Он такой смешной, пишет: «спасибо за письмо, за то, что приходишь на суды». Честно говоря, я даже не думала, что так его люблю, потому что в последние взрослые годы мы уже не так часто мы виделись, чувства мои сестринские никуда не ушли, но как-то подзабылись, что ли. Но с той секунды, когда показали кадры аварии и до момента, пока я не увидела его живого, кусок моего сердца точно умер. Я успела так испугаться, что до сих пор радуюсь, что он не погиб. У меня есть еще один повод для радости. Когда после апелляции был вброс в Интернет от очередной правозащитницы, что Мишу на следующей неделе этапируют в Красноярск. Как я тут инфаркт не словила, не знаю.Мозгами понимаю, что это незаконно, но я в судах достаточно нагляделась, что закон никому не писан и, в принципе, можно все. Представила себе, что моего младшего брата отправят на лесоповал, и я больше его никогда не увижу. Это была самая страшная ночь в моей жизни. Утром выяснилось, что Мишка остается в СИЗО, и даже в Чувашию не поедет. Этот вариант тоже рассматривался, но уж очень далеко. Соня с тремя детьми как смогла бы навещать его?
- Если он останется в «Воднике», ему придется работать в хозобслуге. Сможет ли он заниматься уборкой, разносить еду и т.д.? Он сноб по жизни?
- Господь с тобой! С него корона не упадет. Конечно, он не большой мастер уборки и разноса. Но вряд ли его станут использовать подобным образом, это просто нерентабельно!
- Писали, что он взял с собой в СИЗО пьесу и читает ее сокамерникам.
- Ему уже передали кучу пьес. Например, Ваня Охлобыстин сочинил пьесу буквально перед тем, как все произошло, он всегда пишет пьесы под Мишку. Там, насколько я знаю, действие происходит в Римской империи. Потом Людмила Стефановна Петрушевская просила лично Мише передать новый сборник своих пьес. Много людей звонит, пишет, хочет помочь.
- Вот эта нашумевшая новость с фаршированным яблоками гусем. В семье принято было такое блюдо подавать?
- Нет, это не семейное блюдо. Началось все с того, что очередной раз очередная местная газета написала, что об этом рассказала сестра Ефремова. Я нашла уже способ с этим бороться, вернее, не я, а правозащитница из группы поддержки, которая живет в Варшаве. Каждый раз, как появляется утверждение, «сестра Ефремова заявила», она тут же направляет заявление в Роспотребнадзор. После этого новость все равно повторяют, но уже без ссылки на меня. Толку мало, но хоть так…
- То есть ты не делала заявлений про гуся?
- Нет, конечно, я вообще не общаюсь с прессой. За все это время дала только два интервью – тебе и Ольге Плетеневой. Больше я не говорила ни слова никому! Да, я общаюсь с телевидением, но только с Первым каналом. Может быть, что-то вырежут, но, главное, ничего не добавят. Хотя при сегодняшних технических возможностях и это, наверное, возможно. Гусь за 6 тысяч? Ну и что? У Мишки там есть свой счет, и тысячи людей меня замучили просьбами хоть как-то принять их финансовую помощь. Соня категорически отказывается от денег, она говорит: «Всем сейчас тяжело, не надо собирать деньги!» Но не последнее же от себя отрывают! Хочет человек 100 рублей прислать, и ему уже будет легче, он почувствует, что смог что-то сделать для Миши. Эти группы поддержки очень деятельные,они пишут петиции, декларации составляют, деньги собирают,чтобы нанять каких-то своих адвокатов. Я их даже боюсь. У меня есть фонд, но директор сказал категорически: «Нет, нас замучают проверками!»
- Как Михаилу тюремная еда? Вряд ли ему она нравится. Слышала, он каждый день заказывает блюда из ресторана.
- Он вообще не гурман. Это не он заказывает! Ему заказывает Таня Беркович, которая сама ресторатор. И это не какие-нибудь деликатесы, а простая полезная пища. Таня следит за тем, чтобы у него были овощи – капуста, морковка, фрукты, хотя не уверена, что он их ест. Поэтому я не знаю, что там было с гусем, кроме того, что это стало прозвищем Добровинского, которого, как это ни смешно, сначала «съели», а потом тут же лишили адвокатского статуса.
- А с Мишиной женой Соней ты общаешься?
- Мы виделись на последнем суде. Она молодец, держится! Я ею любуюсь. Сони нет в Интернете, она ни с кем не общается.Перед твоим звонком у меня высветились контакты какой-то очередной группы, что составлена декларация, обращенная к родственникам Ефремова – оказывается, мы во всем виноваты. Пока был Пашаев, его называли главным злодеем. Теперь и другие адвокаты их не устраивают.
- У тебя есть чувство, что Миша сидит за кого-то другого?
- Ты о том, что сейчас несет Пашаев? Мне не представляется, что Миша знает, кто был с ним в машине. Кого только ни сажали за этот руль! Никиту Высоцкого, Харатьяна, Гармаша. Но я тебе могу сказать одно: Миша не сел сознательно, лишь бы не выдать кого-то. Он реально не помнит событий. Все эти расследования в Интернете – кого они могут убедить? Мы мучительно пытаемся нащупать, как его оттуда вытащить. Мы все равно ничего не докажем. Можно жизнь посвятить этому. Это как драма на перевале Дятлова – десятилетия минули, а до сих пор никто не знает, что там произошло. Мы будем биться за то, чтобы Мишу нам вернули. И не важно, на каких условиях, унизительных или нет.
- Его упрекают в неискренности…
- Да, все в один голос говорят: вот он какой-то неискренний! А у нас искренность – категория правосудия? Надо, чтобы на коленях он стоял, у позорного столба? У меня есть стойкое ощущение, что это заказ. Добровинский этого не скрывал. Он чудесно оговорился: «У меня было задание доказать, что Ефремов виновен». Это многие слышали. Он это задание выполнил. От всей этой несправедливости у меня просто судороги! Кто-то сказал, что, когда объявили приговор, раздался смех в зале. Это был мой смех. Как же они над Мишей глумились! Я только в кино такое видела. Как может быть, чтобы против одного человека выступали шестеро! Это не адвокаты, а прокуроры. Вставали и говорили, что приговор очень хороший. Да люди ли они? Очень надеюсь, что они станут нерукопожатными, чтобы их не сажали за столики в ресторане, а машины не заправляли на заправках.
- Ты сейчас очень корректно выражаешься…
- Я убрала тот пост, но Мишке успели о нем рассказать. Что делать, если эти люди не читали Стивенсона и не поняли, что Мишка имел в виду, когда сказал: «С трудом узнаю себя. Комментировать это преждевременно, мистер Хайд». Они также не читали Ильфа и Петрова и не знают фразы: «Я дам вам парабеллум».
- Это было не про потерпевших, надеюсь?
- Нет, именно про адвокатов. Я была на Первом канале со старшим сыном погибшего Захарова. Нормальный парень. Вроде даже хотел со мной поговорить, но не вышло. Я имела в виду эту четверку, ангажированную, проплаченную, которая пела в один голос, что Мишка якобы кого-то унижал, оскорблял. Не было этого, лично могу подтвердить!
- Михаила поддерживают не только его поклонники, но и многие известные люди.
- Когда в суд принесли письмо, где было 40 подписей народных артистов, Добровинский ухитрился сказать: «Не приобщайте это письмо к материалам дела, потому что оно не заверено и не может являться документом!» Если для кассации потребуется расширить список, он будет увеличен в разы. Нормальные люди понимают, что происходит.