Убеждены, что вирус — фейк? (Дескать, ясно же: и Трамп не занемог, а лишь прикидывается, чтобы вызвать жалость и вернуть расположение электората, победить на выборах.) Мы всегда презрительно относимся к тем, кто слишком хлопочет о своем здоровье.
Так или иначе, феномен игнорирования — факт очевидный, наблюдаемый и требующий понимания. Ведь не просто не носят, а не носят — с вызовом и демонстративно. Мой знакомый говорит, что ему оскорбительно, если кто-то при нем напяливает маску: «Я что, прокаженный?!»
Происходят стычки. В магазинах:
— Вы нас не уважаете. Подвергаете риску. Наденьте маску!
В транспорте:
— Не позволю вам сесть рядом, пока не наденете маску!
Тщетные требования. Но коленкор в данном случае представляется куда более глубоким и любопытным. Если прежде раскол общества проходил по разграничительным азимутам: бедность — богатство, сталинисты — демократы, крымнашисты — укропы, теперь конфигурация конфронтации резко переформировалась.
Среди тех, кто носит, — малообеспеченные и олигархи, среди тех, кто принципиально не надевает, — коммунисты и явлинковцы. Это — очень любопытный и весьма многозначительный симптом. Гамлетовско-британский вопрос «Быть или не быть?» получил неожиданную российскую прописку и окраску. Вот где, оказывается, коренится разногласие! Вот в чем кроется противостояние! Оселок-овраг-пропасть пролегли — не между революционерами и мастодонтами-ретроградами, а между европейской традицией рачительности, китайской жесткой дисциплинированностью и особым российским разудалым путем распоясанности и пофигизма: пропадай всё пропадом, а я не желаю подчиняться правилам!
Но ведь так было всегда. Однако сегодня особенности национального характера заиграли новыми гранями.
Невольно вспоминаются прежние (порой комические) нестыковки нашей и общецивилизованной практик бытия.
Вот записи из моих блокнотов — услышанные в разное время изречения соотечественников:
— В чем прелесть российской жизни? Никто ничего не знает и не хочет знать. А они берут памятку-методичку и сверяются: в будущем году наш завод перейдет на работу в новых условиях на новом оборудовании. Я буду выпускать такие-то детали повышенной сложности. Для этого мне нужно пройти курс усовершенствования и переподготовки… У нас подобного не было и не будет. Потому относимся к европейцам насмешливо: разве жизнь — когда знаешь все наперед?
* * *
— В Японии мой концертмейстер нашел на свалке выброшенный огромный холодильник. Раздобыл тачку и на этой тачке привез его в отель. И на лифте — в номер. Жили мы в первоклассном отеле. Я стала его стыдить. И предрекать, что заставят эту рухлядь из номера выкинуть. Он пошел на рецепцию спрашивать: имеет ли право держать в номере большой холодильник? Консьерж посмотрел в компьютер, у них в компьютере прописано буквально все, и сказал: имеет. Концертмейстер уточнил: огромный холодильник. Тот опять справился и сказал: можно. Приходит концертмейстер в номер, и тут служащие привозят огроменный холодильник, какой он якобы заказывал. Он их вытолкал, а рухлядь на пароходе привез маме. Она у него ветеран труда. С тех пор этот холодильник ни разу не ремонтировали.
* * *
— В Японии никто не верил, что я русский. Они мне говорят: вас, наверное, по магазинам провезти? А я говорю: нет, везите на Фудзияму. Они говорят: но там огорожено, и нельзя ходить. А я говорю: везите, это мои проблемы. Привезли, я снял ботинки и босиком прошел по склону, ни в какие магазины не поехал. Они на меня смотрели вот такими глазами.
(Искренность рассказа вызывает сомнение. Потому что японцы «вот такими глазами» смотреть не могут, их глаза шире щелочек не распахиваются.)
* * *
— На нудистских пляжах раздевался как все. Пересиливал себя. Но испытывал только стеснение. Листал порнографические журналы. Но не получал удовольствия. Обнажение тела — не в нашем, русском стиле. Для тех, кто живет в теплом климате, для негров и негритянок, которые трясут сиськами, это, может, естественно. Для европейцев — приемлемо, потому что у них мягкий демократический режим, и нечего опасаться за свою жизнь. Но для наших морозов… У нас — попробуй расслабься — мигом сцапают и голову отвинтят. Телу нельзя оставаться и пребывать без защиты — хотя бы даже такой слабой и ненадежной, как одежда. Нет, русское обнажение — другого свойства. На кухне, за рюмкой, открыть, излить душу. Душу свою обнажить. Вот это — русский стриптиз.
* * *
— Приехали к египетским пирамидам. В одну из них можно войти. Длинный ход ведет в зал, где прежде лежала мумия. Перед экскурсией гид предупреждает: вход в пирамиду чреват — там, внутри, микробы, которым тысяча лет, они убивают человека безоговорочно. Это, он говорит, проклятие фараонов — за то, что нарушили их покой. Но быть возле пирамид — и не зайти внутрь? Не в моем характере. Я полез. Вошел в зал. Ничего интересного, мумию из него давно вытащили… И душно, не передать. Вентиляции никакой. А людей — масса, идут вереницей. Я, чтоб больше воздуха забрать, открыл рот пошире. И тут — можете представить — в него залетела муха. Представляете: микроб мог и не попасть в организм. А тут — скопище микробов. Я плевался и два пальца в рот совал — не выходит муха. Не вылетает. Чтоб ей пусто было! Ну, мне и посоветовали водкой нейтрализовать. С тех пор пью.
Ленин. Сценка на ту же тему
Он. Навязалась француженка на мою голову. Французы совершенно лишены юмора. Говорит: что смешного в анекдоте про Ленина? Ну, который я рассказал. (Подзывает Клоди.) Ну, вот ты представь: умер ваш вождь. Миттеран. Вы любите Миттерана?
Клоди. Уважаем.
Он. Уважаете. И вот он возьми и умри. После того как в него выстрелили отравленной пулей. Любящие граждане. А до этого он болел сифилисом.
Клоди. Миттеран не болел сифилисом.
Он. Ничего не понимают! Я говорю для примера: вот он умер, ваш вождь, любимый народом, подаривший вам счастье быть идиотами в течение семидесяти лет. И вот он умер. Так?
Клоди. Так.
Он. Ну, его разрезали, набили чучело сеном и положили в гробу на центральной площади, потому что не в силах с ним расстаться. Потому что любите его до умопомрачения и все время хотите на него смотреть.
Клоди. А зачем сено?
Он. Чтобы грудная клетка не провалилась. Чтоб он был красивым. И от него хорошо пахло. Как скошенная трава на лугу.
Клоди. Понятно.
Он. А люди валом валят посмотреть на своего дорогого набитого сеном вождя. Они его так любят, что все время хотят убедиться: это он, он самый, не произошло подмены, что его подлинное пораженное сифилисом тело лежит на общем обозрении. Их дорогого Миттерана. И все его щупают, мацают, за нос дергают, костюмчик на прочность проверяют, в ширинку норовят залезть. И вот для того, чтобы любимого Миттерана не растащили по кускам, накрыли тело стеклянным колпаком и выставили охрану. Стражу с автоматами. И она всех, кто хочет Миттерана за нос или за что-то другое схватить, отгоняет. А тут приехал крестьянин из Бургундии. Он всю жизнь мечтал на дорогого Ильича, то есть на Миттерана, посмотреть. Вот и прилип к застекленному гробу. Солдат ему: «Хватит зырить! Проходи! Не задерживай очередь!» А крестьянин: «Да это же Миттеран!» Он издалека приехал, ему обидно просто так сразу уходить, не насладившись зрелищем набитого сеном трупа. Но у солдата своя служба, он говорит: «Гражданин, проходите, не положено долго топтаться!» Но крестьянин из Бургундии не понимает такой черствости, у него не укладывается в голове: как это можно человека от гроба любимого вождя грубо прогонять? И он говорит солдату: «Да это же Миттеран. Я всю жизнь мечтал на него мертвого посмотреть». Солдат непреклонен: «Проходи, видишь, очередь быстро движется, а ты вцепился у гроба, и не оттащишь». А крестьянин: «Ну надо же, Миттеран!» И тут солдат вышел из себя и говорит: «Да фиг с ним, с Миттераном, проходи, тебе говорят, не задерживай».
Клоди. Теперь поняла. (Смеется.) Он не хотел, чтобы тот его за ширинку схватил, да? О, это русское слово мне понятно.