Когда мне на глаза в самый разгар пандемии попался этот страшный пост про рак, я не сразу решилась связаться с Ведой. В семье 14 детей, 10 из них приемные, некоторые с непростыми диагнозами. А тут удар за ударом. Как это можно выдержать?
Дозвониться до Веды сложно: в шуме и гаме детских голосов, наполняющих квартиру, телефонная трель и звуки смс-оповещений не слышны. Но наконец в трубке знакомый голос, спокойный и приветливый, будто ничего не случилось!
Когда Валера упал с крыши, чудесным образом избежав смертельно опасного приземления на острые штыки арматуры, Веда примчалась к нему быстрее «скорой». В ближайшей больнице, куда она привезла мужа, был допотопный рентгеновский аппарат, и врачи не разглядели на снимках ни смещения в месте перелома, ни порванных сухожилий. Валере просто наложили гипс, и все, естественно, срослось неправильно.
— Только месяц спустя, когда мы обратились в крупный медицинский центр, выяснилось, что перелом на правой руке произошел с серьезным смещением — больше двух сантиметров. Теперь нужно все ломать и собирать кость заново, — говорит Веда. — Врачи тогда предупредили, что реабилитационный период займет около трех-четырех месяцев. Мы консультировались у разных специалистов, пять докторов сказали, что нужно оперироваться, а шестой посчитал, что можно жить и с такими руками. Валера за его мнение сразу ухватился и, как только начался строительный сезон, вернулся на стройку. У него цель — достроить дом.
Валера живет и работает на обезболивающих препаратах. Иначе никак. Утром колет себе укол, глотает горсть таблеток, а потом вкалывает с пяти утра до вечера, пока не стемнеет. В апреле он буквально поселился на стройке, чтобы не тратить время на дорогу из Нижнего Новгорода и обратно. Утеплил комнату, подвел туда свет, воду и Интернет. Есть самое необходимое: кровать, стол, плита и холодильник. Что еще нужно? Вот только семье папы не хватает, дети скучают без него.
За этот сезон Валера успел многое. Установил «умный» септик. Это не просто бетонный колодец, а автономная канализация, которая на выходе дает чистую воду. Потом отлил плиту весом 25 тонн, достроил купол, преодолев страх высоты после падения, провел гидроизоляцию, а сейчас занимается панорамным остеклением. Монтирует огромные стеклопакеты разной конфигурации. Все — самостоятельно. Теперь, наученный горьким опытом, он согласился пользоваться хорошей профессиональной страховкой.
— Летом, пока строение было не очень высокое, старшие сыновья помогали лепить блоки. Ведь у нас каждый кирпич сделан своими руками, — рассказывает Веда. — Но сейчас начался учебный год, дети в школе, да и не пустил бы их Валера на купол пятнадцатиметровой высоты. Если были бы у нас деньги, наняли бы рабочих, которые все бы сделали за 2–3 недели, а так копим по рублю и все делаем сами. Вот сейчас накопили на дверь, через месяц — еще на одну.
Этот долгострой они начали лет десять назад, когда в семье было «всего» шесть детей. В двухкомнатной квартире стало тесно. Купили участок, вырыли котлован, залили бетон и… остановились. Деньги кончились, зато дети продолжали прибывать. Как только дебет начал немножко сходиться с кредитом, стройка возобновилась и не прекращается вот уже четыре года.
Сейчас семья живет в съемной трехкомнатной квартире. Сто квадратных метров арендуют у городской администрации за вменяемые деньги, но все остальное — электричество, собственное отопление, вода — по договору коммерческого найма с управляющей компанией. Если все сложить, получается кругленькая сумма. Родители давно на удаленной работе, потому что за детьми нужен пригляд. Занимаются компьютерной версткой, делают визитки и разные красивые вещи.
* * *
Из блога Веды Ливадоновой в социальных сетях от 29 мая 2020 года: «Давайте я попробую подсластить пилюлю и немножко развеять мрачное слово «рак». Во-первых, он операбельный, во-вторых, неплохо поддается лечению, в-третьих, я не собираюсь сидеть сложа руки и лить слезы. Весь сегодняшний день я посвятила исследованию своего здоровья — сдавала кровь, делала КТ, МРТ, УЗИ, выполняя предписания врачей. И чем больше становилось известно, тем проще и понятнее становилось у меня на душе. По итогам сегодняшнего дня могу рассказать вот что: все не так плохо, как показалось утром, я точно знаю, где и как хотела бы лечиться — в центре эндокринологии Санкт-Петербурга, оперироваться планирую срочно и платно, по целому ряду причин, они на самом деле важные...
Валера с Артуром остаются с детьми, со мной в Питер летит Саша. Наверное, на некоторое время на нашей страничке не будет новостей, но, друзья... не пугайтесь, пожалуйста, раньше времени. Мы улетим, чтобы прооперироваться и вернуться как можно скорее. Несколько трудных дней, и мы будем дома...
Не уверена, что смогу ответить на все комментарии. У нас был сложный день, сейчас нужно набраться сил...
Я не знаю, как просить помощи для себя, но... да, предстоит много платных анализов, и сама операция стоит приличных денег, плюс билеты туда и обратно, проживание в Питере...»
О том, что у нее рак, Веда узнала случайно. У нее нет времени рассматривать себя в зеркале — асимметрию шеи заметил сын. С одной стороны горло выросло в объеме.
— Из-за карантина по COVID я не могла попасть в поликлинику, поэтому решила сделать МРТ на платной основе. Мне сразу сказали, что опухоль, скорее всего, злокачественная, к тому же приличного размера, а в лимфоузлах, скорей всего, метастазы, которые с током крови разносятся по всему организму, — вспоминает Веда.
— Диагноз стал шоком?
— У меня был опыт. От рака умерла моя мама. Я видела, как это страшно и тяжело, а с другой стороны, чего руки-то опускать? Надо побороться. Собрать как можно больше информации о врачах, которые специализируются на этом заболевании, о возможностях терапии. Примерно неделю мы со старшими детьми потратили на то, что сидели и вычитывали о лечении рака щитовидной железы. А потом немедленно отправились в Санкт-Петербург на операцию.
— Чужой город, за сотни километров от дома, где ни родных, ни друзей…
— Оказалось, у нас там есть друзья по социальным сетям, которые немедленно протянули руку. Потрясающая девушка Екатерина встретила нас на вокзале, привезла в квартиру и накормила вкусным завтраком. Показала, где постельное белье и кофеварка. Оказалось, в этом городе живут невероятно сердечные люди, которые предугадали все, что нам было нужно. Купили бутылку красного вина, обняли и сказали: «Это все, конечно, страшно и ужасно, но давайте сегодня посмотрим на ночной город, постоим у Невы, дождемся, когда разведут мосты».
Они полночи гуляли по городу, смотрели на спящую реку и открытые скобки мостов. Веда старалась не думать о том, что завтра ей ложиться на тяжелую операцию.
— Сначала оперировали тех, у кого проблема была проще, а меня, как самый сложный случай, оставили напоследок. Операция шла почти 5 часов. В связи с COVID выписали уже на следующий день. Встретили новые друзья, отвезли к себе. Там я провалялась больше недели. С лечащим врачом я была на связи по скайпу, и, если бы возникли проблемы, до больницы 15 минут езды на машине.
— Как было самочувствие?
— Было так тяжело, что мозг все заблокировал — почти ничего не помню, кроме того, что из-за пареза горла я не умела пить, не умела есть и не умела дышать. Говорить получалось шепотом и всему пришлось учиться заново.
— Но надо же было как-то есть и пить…
— А никак. Хочешь попить — пьешь в легкие, хочешь поесть — ешь туда же, хочешь подышать — дышишь в желудок. Но это временные неудобства, которые можно перетерпеть. Через несколько дней после удаления щитовидки начинается гормональный бардак. Была терапия радиоактивным йодом и уколы тирогена, из-за этого начались проблемы с памятью, когда забываешь, куда и зачем идешь, и не можешь вспомнить, где записка, куда я все это записала. А горло очень быстро восстановилось. Более-менее говорить я смогла через две недели, а месяца через полтора уже и голос окреп. Мне очень повезло с хирургом.
— Кто вас встречал в Нижнем Новгороде?
— Никто. Конечно, хотелось всех обнять, но я лежала в больнице, где был COVID, путешествовала по вокзалам, где также могла подхватить инфекцию, поэтому сразу поехала в деревню и просидела на карантине две недели. Я не могла рисковать детьми, потому что некоторые в очень серьезной группе риска по ковиду.
— Веда, как вышло, что вы запустили рак? Наверное, надо было раньше обратиться к врачу?
— На самом деле, мне удалось запрыгнуть в последний вагон. Понимаете, папиллярный рак щитовидки — это такая штука, которая может расти и год, и пять, и даже десять лет, никак не проявляя себя. Он не мешает жить, дышать, потому что опухоль не агрессивная, а скорее вялотекущая. Если бы еще прошло время, я бы сейчас дышала и ела через трубочку.
— Что вы сказали детям?
— Младшим я объяснила, что немножко приболела и надо в больнице полежать, а старшим пришлось сказать правду. Они еще помнят, как уходила моя мама.
— Как Валера пережил этот удар?
— Валера продолжал строить. Сидеть сложа руки и переживать еще хуже. Он смог перебороть себя. Я помнила, что мне нужно позвонить из больницы и сказать своим, что у меня все нормально. Мне никто не звонил вечерами и не говорил сладким голосом: «Держись, не отчаивайся!» Мы поддерживаем друг друга. Мой рак достаточно медленный, но я знаю, что иногда бывает не по учебнику. И кому-то не везет. Мне нужно регулярно сдавать кровь и смотреть онкомаркеры. Через год-полтора буду знать, повезло нам или все-таки не очень. Поэтому мне бы очень хотелось, чтобы дом достроился. Потому что, если я рассыплюсь, перед Валерой встанет нереальная задача — одновременно растить такое количество детей и строить дом не под силу никому. Ему нужно успеть, хотя мы, конечно, окопались со всех сторон. Мои прабабушка и прадедушка были педагогами, бабушка работала в детском доме, мама занималась трудными подростками — она больше ста ребят вытащила из адского пекла. И старшие дети пошли учиться на педагогов. Так что Валера не один. И если все начнет лететь в тартарары, наши подхватят детей.
* * *
— Веда, вы сводите концы с концами? Дети готовы к зиме? У них есть теплая одежда?
— Конечно! Мы обеспечены с головы до пят. У людей есть представление, что в многодетных семьях нет ни джинсиков, ни маечек! Мы сами можем помогать окружающим — поделиться куртками, ботинками, книжками. У всех детей есть телефоны, компьютеры.
— А чего у них нет? О чем мечтают ваши дети?
— Наши дети не были на море. Может быть, когда-нибудь удастся купить маленький-маленький домик на берегу моря и вывозить туда детей. Идею подала наша приемная дочка. Она попала в нашу семью неожиданно. Несколько лет назад мне позвонили из опеки: «Веда Викторовна, приходите кофе пить!». Я сразу поняла: появился отказной ребенок. Нас зовут, когда край. Выяснилось, что приемные родители отказались от девочки-подростка и ребенок находится в приюте-распределителе. У нее заболевание — гепатит B. Болезнь неизлечимая, высокий риск смерти от цирроза и рака печени. Если цирроз перейдет в гепатит D, это практически приговор. Кто-то из врачей ей сказал, что ей осталось жить года полтора. И девочка сорвалась: гуляла, употребляла все подряд. Приемная семья от нее отказалась.
— И вы не побоялись взять ребенка с таким диагнозом в семью?
— Честно скажу, что сначала было страшновато, но из медицинской литературы я узнала, что достаточно соблюдать некоторые санитарные правила. Когда мы познакомились и я поняла, что девочку надо брать, она мне заявила: «Мама, может быть, ты кого-то другого возьмешь? Мне недолго осталось. А вдруг я кого-нибудь заражу?» Мы очень сблизились с ней в последнее время. Она думает о том, что где-то в детском доме тоже есть девочка с тяжелым диагнозом, за которой вряд ли кто придет; спрашивает: «Мама, может быть, мы с тобой придем за ней? Человек, которому страшно и одиноко, не должен быть один».
— А жуткий прогноз врачей не оправдался?
— Дочь уже четвертый год у нас. Конечно, мы постоянно наблюдаемся у специалистов. Недавно сидели с ней вдвоем, вдруг она говорит: «Мам, у тебя неизлечимое заболевание, и у меня тоже. А давай съездим на море! Мы же должны успеть увидеть море».
— Вы не выбирали детей — брали кого дают, в том числе отказных, с которыми не справились в другой приемной семье. От некоторых и сейчас стонут в школе, а вы никогда не жалуетесь на их поведение дома. И пироги пекут, и младшим помогают. Как это удается?
— Любой человек чувствует отношение к себе. Это и в школе работает, когда учитель любит ребенка. Мне стало легко любить детей. В самом начале, когда мы только начинали путь приемных родителей, не сразу получалось полюбить. Чужой ребенок по-другому смотрит, у него запах иной. Привыкали друг к другу, притирались, но на это требовалось время. А сейчас, если ребенок приходит в семью и говорит «мама», он быстро становится родным, буквально через несколько дней. Я очень люблю своих детей. Доминирующее качество моего характера — равновесие и терпение.
Из блога Веды Ливадоновой от 30 июня 2020 года: «Валера строит детям дом. С раннего утра до позднего вечера. Друзья... это выглядит совершенно немыслимо, снимки не передают... На земном шаре пандемия коронавируса, я серьезно заболела, у самого Валерки после падения сильно болят руки, потому что переломы срослись со смещением, и... не представляю, что у него на душе из-за меня. Он строит. Это мужество, сила воли и очень большая любовь…»