«Я знаю, о чем говорю, знаю, что означает жить сломанной жизнью. У меня нет будущего и, скорее всего, уже не будет», — считает Анастасия. Она живет в прекрасном южном городе, почти у самого моря. Вот только можно ли это назвать жизнью?
Настя считает, что ее будущее уничтожил не только педофил, но и наше «праведное» общество. То самое, которое вовсю распинает сейчас маму погибших в Рыбинске малышек.
Насте чуть за сорок. Очень привлекательная в юности, блондинка с голубыми глазами, она и сейчас обращает внимание на себя, но радуется тому, что «в силу возраста и лишнего веса» может спокойно выходить на улицу вечером, не опасаясь, что нападут, изнасилуют, покалечат. Хотя предугадать все, конечно, невозможно. И опасаться ей требуется не каких-то случайных незнакомцев, а человека, которого считала родным.
«Я знаю, как это страшно, — переживает женщина. — Но виноваты в этом почему-то оказались не система, защищающая агрессоров, не люди вокруг, размывающие в своем прекраснодушии понятия «убийца, насильник, садист», а женщины, которые лишены возможности проверить, насколько безопасен партнер», — признается она.
Мы познакомились с Настей в Интернете. Она талантливый дизайнер. И было совершенно непонятно, почему она экономит последние копейки, психологически надломлена, нервна, истощена, все время от кого-то прячется и не верит людям.
Я не знала о ее прошлом до того момента, когда в июле она бросила мне в личку: «Скажи как журналистка, если со мной что-то случится, ты будешь готова написать статью, если тебе передадут все материалы?»
— Что случилось?
— Он вернулся...
«От меня отвернулись все, а педофила пожалели»
«Он был моим вторым мужем. Мил, обаятелен, скромен, харизматичен, — начинает свой рассказ моя собеседница. — Прекрасно выглядел и со вкусом, хотя и несколько эпатажно, одевался, его обожали дети всех наших общих друзей, он нравился женщинам, с ним хотели дружить мужчины, у него было потрясающее качество — он умел подстраиваться под любого человека, с которым начинал общаться, под его интересы, увлечения, мелочи».
Они прожили вместе почти десять лет. Мир рухнул внезапно. Когда однажды Настя заметила включенный компьютер мужа. Заглянула на сайты, которые он читал, это было детское порно, нашла переписку с маленькими детьми на эротические темы, фото... Увы, все не ограничивалось просто письмами...
Как выяснилось позже на следствии, это «увлечение детьми» продолжалось примерно лет пять, то есть половину срока их счастливой семейной жизни. Никто и подумать бы не мог!
...Да, такое тоже бывает. В прошлом году я пережила подобное. Мой приятель, которого я прекрасно знала, с которым мы в буквальном смысле ходили в разведку и ездили вместе в «горячие точки», на которого я могла бы положиться как на саму себя, оказался развратителем маленьких девочек. Одну он продержал дома три дня. Ее освобождала полиция. Я поверить не могла, что это все о нем. Блестящий эрудит, умница, весельчак, патриот... Бог знает, как все это сочеталось в его голове. С тех пор я дала себе зарок не писать о педофилах. И не защищать их с чужих слов, мол, человек не мог, в жизни про него такое не подумаешь.
Чужая душа — потемки. И внутрь ни к кому не залезешь. Люди о самых близких-то не всегда понимают, что уж говорить о посторонних.
Когда Настя поняла, что происходит у нее под боком, она заскринила сообщения с компьютера и попыталась отследить перемещения супруга по городу, его встречи с жертвами. Но опыта настоящей оперативной работы у нее не было.
«Я искала помощи у правоохранителей, у профессионалов, имеющих полицейские чины, к которым приходила в слезах и с вопросом: «Как поступить?»
Ей ответили: беги. Сделай вид, что ничего не знаешь. А потом под любым выдуманным предлогом скрывайся. Брось работу, брось жилье, придумай такой повод, чтобы никто из знакомых не захотел тебя разыскивать.
Люди, которых она считала в тот момент друзьями, порекомендовали забить, сделать вид, что не в курсе происходящего. И продолжать жить так же, как жила. С ним. Ну... если очень любит. Или развестись. Если больше любит себя.
Идти в правоохранительные органы и писать заявление не посоветовал ни один.
Но она не смогла промолчать. Возможно, потому что в детстве сама пережила подобное. Она не любит вспоминать об этом. О нападении. Как не могла признаться родным, что произошло, потому что было стыдно, потому что чувствовала себя виноватой и грязной... Узнав о том, с каким человеком она жила, ей показалось, что все возвращается, что ничего еще не закончилось, что снова и снова она попадает в одну и ту же временную петлю безнадежности и отчаяния.
«В этот раз я не спасовала и не забила. Я была взрослая и могла помочь другим детям, в отличие от того, как когда-то предали и бросили меня. Я сама собирала данные, доказательства, свидетельства... Я обратилась в Москву к небезызвестной Анне Левченко в ее проект «Сдай педофила», уже имея на руках все материалы. Но провинциальная южная история, без селебритис, совершенно рядовая — никого ж не убили, подумаешь, приставал к детям, — ее не заинтересовала. Максимум что мне предложили — получить консультацию у волонтеров о том, в какие правоохранительные органы в нашем городе надо обращаться. Это я знала и без них. Остальное — сама-сама-сама. Под свою ответственность».
Настя рассказывает, что первое, что сделали следователи, возбудившие это уголовное дело, сообщили предполагаемому подозреваемому, кто его сдал. И в случае, если бы ему удалось отмазаться, она вполне могла оказаться на нарах за клевету.
Сочувствующие успокаивали: «Как только его арестуют, то до суда не выпустят, а дальше его ждет огромный срок». Однако подозреваемого по статье 134 УК РФ «Половое сношение и иные действия сексуального характера с лицом, не достигшим шестнадцатилетнего возраста» выпустили через полсуток после ареста под подписку о невыезде.
«И еще целый год он как ни в чем не бывало ходил на работу, общался с друзьями, был рукопожатен. Ему собирали на адвокатов, ему дали квартиру, так как из нашей общей пришлось съехать, и новую, хорошо оплачиваемую работу. До сих пор в его соцсетях все старые друзья с ним! И это нормально. Меня же следствие с самого начала пыталось раскрутить на то, что бедолагу просто подставили и оговорили. Это я была — подлой предательницей. Следователь кричал: «Бабы совсем оборзели, устроили цирк с конями, лишь бы хорошего мужика засадить».
«Меня вызывали на опросы (не путать с допросами) в самое неожиданное время, чаще всего вечернее. Мне пришлось нанять адвоката, умную, пробивную даму. На нее ушли практически все имеющиеся тогда у меня деньги. Но сама я бы точно не справилась.
Я теряла работу, теряла силы, здоровье, финансы, круг общения. Так или иначе от меня потихоньку отползли все знакомые и приятели. Когда сталкиваешься с чем-то страшным, неминуемо оказываешься в социальном вакууме».
Ее уверяли: по такой статье ему грозит до 14 лет лишения свободы. Но обвинение запросило всего лишь четыре года.
О начале слушаний не оповестили. Ее показания просто зачитали в суде. А несовершеннолетняя жертва в итоге осталась всего одна, хотя первоначально в уголовном деле фигурировали десятки детей, их просто убрали из конечного варианта обвинения. Возможно, не захотели возиться... Возможно, посчитали, что для несовершеннолетних потерпевших будет лучше так. Закрытый процесс. Только подсудимый, судья, адвокат и прокурор. Что там происходило на самом деле, Настя не узнает, наверное, никогда.
«После вынесения приговора меня снова успокаивали: у тебя есть четыре года, он исчез из твоей жизни навсегда, да он сам тебя потом бояться будет... А я едва держалась на ногах, когда все закончилось...»
В этом июле, когда полиция постучалась к ней домой в поисках бывшего мужа, названивала в домофон и караулила под дверями, соседей сразу же оповестили, что происходит. Разумеется, им сообщили, что к данной гражданке в любой момент может наведаться преступник.
Оказалось, его выпустили. По УДО. За хорошее поведение. Назначили амбулаторное психиатрическое лечение, чтобы излечить от пагубных пристрастий к несовершеннолетним. Но лечиться он не стал. Зато, когда его отпускали, сообщил адрес Насти как свое постоянное место жительства. Хотя не был здесь прописан. Осужденный преступник вышел условно-досрочно на свободу и просто... исчез.
«Спасают только молодых и красивых»
«Я не успела заработать на какие-то меры охраны, на переезд в другой город... Я вообще ничего не успела. Время пролетело с неумолимой быстротой».
Защищать бывшую свидетельницу обвинения полицейские, само собой, не обязаны. Зато теперь все соседи узнали, что Настя — социально опасна, потому что ее бывший — педофил. То, что именно она его и поймала, ведь не объяснишь.
Он исчез, но, кроме как у самой Насти, его нигде больше не ищут.
«Его продержали всего ничего и выпустили со справочкой, что он псих и ему все можно. И если он завтра кого-нибудь убьет, меня или детей, которые случайно встретятся на его пути, то кого прежде всего в этом обвинят?»
Настя не знает, что делать. Он может объявиться в любой день или ночь, встретить на улице...
У женщины нет средств даже на то, чтобы поставить элементарную сигнализацию и видеонаблюдение в квартиру. На это уйдет, как она подсчитала, ее зарплата за полтора года — сейчас она получает 15 тысяч рублей в месяц, средний заработок женщины в городе. Комплекс защиты стоит порядка двухсот тысяч...
Он выжидает. Ему совершенно некуда торопиться. А ей?
У нее нет материальных ресурсов, способных поддержать на плаву какое-то время, нет друзей, готовых рисковать собой ради ее спасения, нет молодости и, увы, нет того здоровья, что прежде.
Она не умеет доить коров и не способна заниматься физическим трудом, чтобы содержать себя в глухой и безлюдной деревне, где он ее точно никогда не найдет... Опрос, который Анастасия по своей инициативе провела в Интернете среди женщин, оказавшихся в похожей жизненной ситуации (она наивно полагала, что упускает что-то, какой-то идеальный способ начать жизнь заново, который не знает она, но зато знают другие), показал: в лучшем случае — дают бесполезные советы, чаще всего учат жизни, застегнув на все пуговицы пресловутое «белое пальто».
Из советов бывалых
«На вашем месте я бы сдала квартиру. Номер телефона надо поменять, желательно — на подставное лицо. Найти подработку с проживанием. Нужно сделать все, чтобы вас было не отследить. Поменять привычные маршруты. Это обязательно».
«Пришло в голову — уходите в монастырь. Монастырь не имеет права никого выдавать. Другое дело, что в женском монастыре процент суицидов равен проценту суицидов в женской колонии. Собственно, это и есть женская колония, только закрывается изнутри».
«Перейти границу, купить паспорт и дипломы по профессии. Первое время я бы продержалась на ставках на спорт. Прятаться в России от кого угодно нереально, мне кажется, найдут все равно. Самое простое: устроиться помощницей по хозяйству в семью. Если вид приличный, может получиться».
«Сибирь, Алтай, Байкал, Бурятия, Тува, Дальний Восток... Хрен найдешь! На Алтае ферм разных много. И везде в перечисленных районах экопоселения и родовые поместья. Обжилась бы там, занималась бы сбором трав, натуральной косметикой».
«Выйти замуж за обеспеченного иностранца и эмигрировать» — ага, ну так заграничных миллионеров, мечтающих осчастливить проблемную во всех отношениях женщину средних лет, просто завались!
— Последний, поразивший меня, совет я получила буквально вчера. Мне предложили спровоцировать агрессора, когда он появится (убить его, как я понимаю), а потом «пройти все судебные процедуры» и таким образом решить свою проблему раз и навсегда, — грустно усмехается моя героиня.
Тупик. Все, что смогла посоветовать ей я, журналистка, это попробовать написать книгу лайфаков, как распознать педофила и вовремя от него убежать. Но куда?
«Он же еще никого не убил»
«Почему она его так боится, ведь в конце концов он ее еще не убил?» — спрашивают многие. А что, надо ждать, пока убьет?
Извращенцы начинают с малого. И если не получили должного наказания, если чувствуют, что обществу по большому счету плевать, что они творят, то с каждым разом становятся все наглее и злее. Увы, как говорят психологи, раз начав, они почти никогда не останавливаются сами.
В конце концов все когда-то случается в первый раз... И Анастасии совершенно не хочется стать у своего бывшего такой вот первой.
«Если бы кто-то вовремя понял, что собой представляет Виталий Молчанов, если бы после выхода на свободу его жизнь отслеживали, эти две девочки наверняка остались бы живы, — уверена Настя. — Но большинству наших сограждан нет и дела до того, что происходит рядом, а я, сдав педофила, фактически стала изгоем среди своих, мне некуда бежать и не у кого искать спасения».
В России не действуют охранные ордера. Нет способа и законов для защиты свидетелей преступлений, когда суд уже закончен.
«Я не подхожу ни под одну программу защиты. Потому что я не ребенок, не инвалид, не престарелая, даже жертвой насилия не считаюсь. Отказы от различных фондов я получала десятками. Юридическая помощь от государства для таких, как я, невозможна тоже, ведь преступник уже отбыл свой срок. Теперь он вполне добропорядочный гражданин и пока не совершил что-то еще, не убил кого-то, не изнасиловал, никто не кинется рыть землю ради его поимки...»
Неконвенционная, средневозрастная, одинокая, безденежная женщина — со временем эти характеристики только ухудшатся.
«Зато у меня на руках теперь есть целое исследование о том, что, по мнению социума, такая как я, попавшая в беду, должна делать, чтобы спасти себя, — улыбается Настя. — Она просто обязана обладать навыками суперагента, выглядеть как девушка Бонда, чтобы другие мужчины сочли ее достойной того, чтобы за нее заступиться, должна иметь солидный капитал, несколько образований и востребованную обществом профессию. Должна влегкую за пару дней найти приличного иностранца, способного на ней жениться и увезти к себе. При этом нужно быть готовой одновременно жить и с бомжами, работать проституткой на трассе за еду и гувернанткой за проживание, записаться в секту, вырыть нору в лесу и зимовать там с медведями...
«Я не хочу больше бояться»
Настя дошла до последней степени отчаяния, когда нет сил даже открывать глаза по утрам. «Я столько хейта и агрессии заполучила за последние месяцы, мне навязывается постоянное чувство вины и необходимость бесконечно оправдываться. Это очень мерзко».
Защитив несколько десятков детей ценой собственной нормальной жизни, она теперь в бесконечном ожидании неминуемой встречи с тем, кто считает ее виновницей всех своих бед. «Я знаю, что высокофункциональные социопаты тоже умеют выжидать. Умеют стратегически мыслить. Строить и приводить в исполнение свои замыслы с отдаленными результатами. Теперь я понимаю, что боялась его и ждала чего-то подобного, еще когда мы были вместе. А сейчас я осталась один на один со всем этим кошмаром. Перед неизвестностью. До самого конца. Моего или его», — заключает Настя.
Среди тех, кто будет читать эту статью, вполне могут быть родители будущих потенциальных жертв ее бывшего мужа. И не важно, в каком эти люди проживают городе, не важно, мальчик у них или девочка.
«Если вы молодая женщина и у вас есть маленькие дочки, он может стать вашим коллегой по работе, куда вы их иногда приводите. Или обаятельным соседом, которого обожает малышня. Или даже мужчиной мечты, — объясняет Настя. — Вы никогда в жизни не догадаетесь о его прошлом. И никто вам о нем не расскажет. И мне самой заткнули рот».
«Он, а не я и не вы, находится под защитой наших чрезвычайно гуманных законов, — не может прийти в себя женщина. — Я не имею возможности даже назвать его настоящее имя, потому что у отсидевших преступников тоже есть права, их покой и личная жизнь охраняются. Скажите «спасибо» отсутствию открытого реестра педофилов. Сколько я ни пыталась выяснить у юристов, в том числе по уголовному праву, — точно ли именно мне, в моем варианте произошедшего, нельзя озвучить его данные в прессе? И не смогла найти никого, кто бы сказал, что такая откровенность ничем не грозит».
* * *
Ах, не смейте создавать открытый реестр педофилов! Не смейте раскрывать личности отбывших наказание преступников! Это стигматизация, это нарушение их прав! Из-за этого их не возьмут на работу, с ними не станут создавать семьи, не захотят дружить.
Убивающие, насилующие, травмирующие других людей... О таких вот разгуливающих среди нас педофилах, маньяках и социопатах все предпочитают забывать, пока не происходит очередная трагедия, подобная той, что случилась в Рыбинске.
«Мне говорят, что я слабая, да, — резюмирует Настя. — Дескать, у меня позиция жертвы, вечное нытье. У меня никак не включается инстинкт самосохранения, который даст мне силы на подвиг во имя спасения себя и на то, чтобы в очередной раз поймать педофила, которого снова никто не ищет».
Она говорит, что не жалеет о том, что совершила когда-то. Хотя вспоминать об этом очень тяжело. «Я девочка, я не хочу платьице. Я хочу просто жить без страха. Но больше всего я хочу, чтобы все поскорее закончилось. Не видеть. Не слышать. Не быть. Да, я не жалею о том, что сделала тогда. Но жалею, что после всего случившегося не сделала шаг с балкона».