Владислав Петрович, на самом деле, не был просто писателем, создателем фантастических (а, по сути, реалистических) миров. Нет, он являлся своего рода духовным наставником для тысяч людей. Пусть такая формулировка и старомодна – не важно.
Крапивина называют детским писателем. Да, это так во многом. Ведь он создавал книги для детей, но вот говорил в них по-взрослому и как со взрослыми. Сейчас сонмы психологов, дипломированных и так, учат родителей общаться со своими отпрысками серьёзно, как со сверстниками. Однако часто подобный диалог сводится к примитивно-потребительским, а подчас и дурным вещам. Крапивин же выстроил совсем иное общение: он задал уникальный по своей глубине и душевности формат, в котором дети понимали и принимали большие красивые ценности через приключения, через путешествия в мир, принадлежавший исключительно им.
Опять же старомодная точка зрения, как и формулировка, собственно, что писатель – инженер душ человеческих, кто-то вроде пророка или мессии. Пусть до торжества постмодернизма подобные воззрения и были распространены. Но как бы ни осмеивали их, такие формулировки и тезисы, они по-прежнему распространены в русском сознании. Даже сейчас, когда дети воспитываются не книгами и не родителями, а гаджетами и соцсетями.
Впрочем, не «даже», а именно сейчас. Ведь писателя, подобного Крапивину, нет сегодня. И близко нет. То, что предлагают нам под видом детской литературы – это продукт коммерческий, продукт на потребу, созданный не для воспитания, но для реализации. Я сейчас даже не говорю о столь рудиментарных вещах как доброта, самопожертвование, патриотизм, которые когда-то присутствовали в книгах. Суть в другом – в том, чтобы стать своим для ребёнка, чтобы говорить с ним одновременно поучительно (но без менторства), глубоко и увлекательно. Крапивин мог это делать. Мог, возможно, как никто другой.
Тысячи писем неслись автору с просьбой познакомиться с его героем Сергеем Каховским. Настолько убедительным и реальным казался этот мальчик со шпагой. И невозможно представить сейчас, как современные дети караулят крапивинский текст у почтового ящика, а после, добравшись до романтических букв, отгораживаются ото всех, погружаясь в совсем иной мир.
Да, времена ныне другие. И жить по крапивинским идеалам в них значит обречь себя на страдание, на борьбу с ветряными мельницами, которые, меж тем, ощетинившись насилием и меркантильностью, бьют больно, а подчас и убийственно. Потому нелегко пришлось тем, кто, впитав, вырос на книгах Владислава Петровича. Однако только так и должен идти по жизни русский человек, преображающий её материальную часть высшими идеалами. Иначе всё это бессмысленно, пусто, отвратно, тоскливо. Иначе и не жизнь это вовсе, а симулякр, обрекающий на угасание и распад.
Не знаю, с каких пор мы решили, что школа воспитывать не должна. В 90-е, наверное, да? Предоставлять услуги по получению знаний – так это теперь звучит. А позднее мы решили, что воспитывать в принципе никто никого не должен. Ради чего? И с таким подходом воспитательная функция исчезла и из литературы, и из кино, и из медиа. Остались только развлечения – и ничего больше. Пусть так удобнее, пусть так безопаснее, но разве есть смысл, ради которого стоило приблизиться к смерти в этой вяжущей бессодержательностью пустоте?
Владислав же Петрович своими книгами отправлял в путешествие по иному компасу, по другим координатам, сделав не меньше лучших педагогов страны – он именно что воспитал тысячи девчонок и мальчишек. «Воспитал» не в казённом, бюрократическом смысле, а в особенном полнокровном духе, когда дети начинали видеть мир и людей в нём во всём их многообразии. Только за это ему можно и нужно ставить памятники. За мистический опыт, облечённый во вполне осязаемую форму.
И ведь не только в литературе Владислав Петрович исполнил великую педагогическую миссию, реализовав свой дар. Ему удалось, казалось бы, невозможное – в советское время он создал отряд «Каравелла», проходивший в статусе отдельной пионерской дружины. По сути, движение это являлось автономным, что, ясное дело, вызывало немало нареканий. Шутка ли сказать, целый отряд, маршировавший отдельно от пионеров. И Владислав Петрович ведь не только создал, но и в будущем отстоял «Каравеллу».
Мне доводилось встречать людей, прошедших этот отряд. В нём они стали романтиками, но не в облачно-витающем смысле, а скорее в героическом, в сопереживающем и сострадающем. И во многом мечта, рождённая в «Каравелле», несмотря на все приземлённые мерзости жизни, помогала им двигаться вперёд, воспаряя над обыденностью расчётливости и тоски.
И вот ещё что важно сказать. При всём великом наследии Владислава Петровича есть люди, которые относятся к нему совсем по-особенному – это севастопольцы. Ведь множество произведений Крапивина связано с городом-героем – в них он описывает его улочки, лестницы, которые по-морскому называются трапы, скамейки, дома.
Оказывается, так бывает, да, когда писатель, родившийся в Тюмени, живший в Свердловске, воспел далёкий белокаменный город у Чёрного моря. И сделал это одновременно и фантастично, и реалистично. Ведь, с одной стороны, крапивинский Севастополь – могучий форпост, бастион, город-герой, выдержавший столько испытаний, а с другой - место сакральное и мистическое, прописанное в иной, почти магической реальности, вроде Макондо Гарсии Маркеса.
Именно в этот чудесный мир и стремились попасть сотни и тысячи людей со всей России, со всего русского пространства. Через книги Владислава Крапивина они влюблялись в Севастополь, проникались и очаровывались им. Я встречал десятки таких людей, известных и не очень, музыкантов и инженеров, писателей и строителей – их детская мечта исполнялась, когда они приезжали в город-герой. В веке девятнадцатом его канонизировал Толстой «Севастопольскими рассказами», а в веке двадцатом традицию своими книгами продолжил Крапивин.
И, к слову, в 2014 году Владислав Петрович, человек аполитичный, открыто поддержал возвращение города-героя в Россию. Тогда он, написавший до этого такие строки: "В погребах спрессован старый порох. Пусть он никогда не пригодится… Мальчики, храните белый город. Помните, что вы его частица", сказал о Крымской весне: «История показывает, что севастопольские мальчики разных поколений не разучились хранить свой Город». И подобные слова классика значили куда больше длинных патетических речей политиков.
Севастополь и Крапивин – они навечно связаны друг с другом. И мне видится единственно правильным - зафиксировать это не только в сознании, но и фактически. Несколько лет назад я предлагал дать Владиславу Петровичу Крапивину статус почётного гражданина города-героя Севастополя. К сожалению, эта идея не была поддержана должным образом – ни власть имущими, ни моими коллегами-писателями.
Что ж, возможно, теперь пришло время. И это будет важный шаг – один из – в увековечивании памяти о великом писателе, воспитателе, мистике и педагоге.