Олег Иконников: баллада о ремне и медведице
«Я воровал, грабил и убивал. Затем сам схлопотал свинцового шмеля. Из навылет простреленной шеи текла мне под щеку моя, черная почему-то кровь. Некоторые преступления я совершал хладнокровно, на других адреналинило. Иногда совесть мучила сознание и душу, иногда нет. Взяли меня раненого, без сознания, иначе живым бы я не сдался». Олег Иконников.
По уголовному делу братьев Иконниковых можно писать историю криминальной России эпохи 90-х. Они были, по сути, первыми настоящими бандитами в Забайкалье.
Банда первомайцев (поселок, где жили в то время Иконниковы, называется Первомайск) была создана в 1991-ом году старшим братом Олегом, отмотавшим не один срок за кражи и грабежи. Входило в нее несколько человек, ранее отбывавших наказание, и бывший сотрудник ГАИ по имени Костя.
Чем занимались? Налеты на магазины, рэкетирование коммерсантов. В 1992-ом банда убила во время одного из налетов милиционера по фамилии Игнатьев. Он открыл черный список жертв ОПГ, в котором не меньше шести погибших (в основном коммерсанты, директора кооператива). Один из налетов - на турбазу «Березка» - стал для банды последним.
Вот как это было. В начале 1993-го к первомайцам приехали на серьезный разговор представители нескольких ОПГ из Читы. Просили помощи разобраться с чеченскими «боевиками» (так они их называли), которые хотели взять под контроль центральный городской рынок и аэропорт. Братья Иконнниковы согласились.
24 февраля 1993 года вооруженные до зубов, в том числе гранатами и автоматами (все это предоставили два читинских криминальных авторитета Княжев и Парыгин), они устроили налет на турбазу «Березка», где остановились представители чеченской диаспоры. Но кавказских бандитов там не было – их заранее предупредили о готовящемся налете. Так что первомайцы просто постреляли по номерам, бросили связку гранат в помещение, где должны были находиться «боевики». Ранили случайно одного отдыхающего китайца. Задело самого Олега - то ли рикошетом своей же пули, то ли «снял» снайпер с соседнего дома. Очнулся в реанимации – кругом милиция.
С тех пор Олег Иконников не покидал мест не столь отдаленных. Сменил несколько колоний, не так давно его перевели из «Черного дельфина» в «Снежинку», где я его и нашла.
- А вам сколько? Вы верующая? Вы крещенная? – забросал меня вопросами Олег Иконников, сидящий в клетке.
- Так это вы меня будете интервьюировать? - шучу я. Иконников улыбается, показывая ряд железных зубов.
- Расскажите лучше вы о себе.
- С самого начала, что ли? Вы книгу «Большая медведица» не читали? Там описано все, что вошло в мой смертный приговор. А рассказы? Прочитайте, прошу вас. Там все есть. Хотя, наверное, не все, еще многое предстоит написать. Знаете, какое у меня прозвище?
- Икона.
- Это позже было. А первое - Ремень. Вот как оно появилось. В тюрьму первый попал в 1972 году, и тогда законы у зэков были очень жесткие. Как сейчас помню: 6 сентября я зашел в камеру с матрасом. Раньше вообще было так вот: в дверях встаешь, тебе говорят не: «Здарова», а: «Статья какая? Негативная?».
- Изнасилование, например?
- Ну, допустим, изнасилование. Таких могли в приличную камеру даже не пустить. Но мне бояться нечего. Я и дальше никогда не совершал преступлений против женщин и детей, сексуальных случаев тем более не было. Я старой закваски.
Так вот, зашел в камеру, прокричал в ответ: «89-я. Часть третья». То есть магазин обокрал. Ну быстренько расстелился. Мне говорят: «Вот теперь кричи: «Тюрьма, тюрьма, дай кликуху». Я еще пацан такой. А они все мужики бывалые. Залез на нары и кричу в окно: «Тюрьма, тюрьма, дай кликуху». Ну, мне что только не придумывать стали. И там женщина одна...
- Женщины тоже сидели?
- Под следствием? Конечно. Тогда не было отдельных СИЗО для женщин и мужчин. Так вот, она кричит: «Ему надо ремня дать и выгнать его из тюрьмы». Мне говорят: «Да, пацан, слышал? Теперь будешь Ремень». Вот так потихоньку оно ко мне и прицепилось.
А история моя, если коротко такая: задержали в феврале 1993 года при нападении на гостиницу в Читинской области. Вы знаете, нет?
- Знаю, но хочу от вас ее услышать.
- В Читу приехала группа лиц кавказской национальности, стали свои порядки устанавливать, все хотели взять под свой контроль. Я был тогда в ОПГ. И они нам предложили, мол, половину будете отдавать нам. И вот произошло нападение на турбазу «Березки».
Мы постреляли там с автоматов… Один китаец получил пулю случайно, потому что я сказал - в окна стрелять. Гранату бросили в комнату, где бородачи обычно собирались, - вырвало дверь и пол повалился. Меня ранило в голову (кто стрелял, я так и не понял). Там четыре группировки было в то время.
Комментарии экс-сотрудника МУРа:
"В Забайкальском крае в тот период действовали несколько крупных ОПГ. Первомайские во главе с Иконниковым, крючевские - с Костей Крючевским. Были еще Джекичановская банда (название получила от имени известного актера Джеки Чана, а ее руководители ездили по деревням, искали крепких ребят, которых потом обучали единоборствам) и Кошкаедовская (ее руководитель, сбежав из тюрьмы, от голода на воле первым делом съел кошку).
Но самой жестокой считалась Осиновская (лидер Игорь Осинцев по прозвищу Осина). Они и членов других банд, и своих убивали. Не исключаю, что у ее лидера началась паранойя. Осиновские убили тех двух авторитетов, которые вооружили Иконникова. Пытались убрать и его самого. Они вообще в разнос пошли.
Кстати, аресты членов Осиновской ОПГ проходили вплоть до 2012 года. Лидер ОПГ Осинцев жив, сидит во «Владимирском централе». Поразительно, но ему не дали пожизненного срока даже при том, что часть убийств была доказана. Он пошел на сделку со следствием, что-то пообещал…"
Я клиническую смерть пережил, про которую только в книгах читал. Видел себя сверху – как тело мое выносят из гостиницы. А потом вошел обратно в тело. И вот меня в больницу привезли, а когда очнулся в реанимации – уже вокруг милиция.
Я надеялся, что меня организованная преступность вытащит из больницы. Но вместо этого ко мне послали киллера. Это сделал Осина. Добить хотел - так, на всякий случай, чтобы я не дал показания. Осиновские потом убили наших. Вот почему я всегда говорю теперь молодым ребятам: в организованную преступность не лезьте никогда. Там только преступления совершают организованно, а дальше каждый спасается, как может. И там своих же убивают. Были киллеры, которые специализировались только на том, что «подчищали» неугодных лидеру.
- У одного из них я брала интервью - вот так же, в колонии для пожизненно осужденных…
- Плохая профессия у них. Они и детей, и женщин, и стариков могут убить, если будет приказ старшего. Я никогда ничего такого не совершал. Но меня приговорили в 1996 году к смертной казни.
- Как тогда она происходила?
- Я только видел, как забирают. Приходит прокурор, открывает камеру. Она называлась «могилой». Она вся узкая, темная, сырая, холодная. Вот в этих условиях через месяца четыре – готов человек. Я эту «могилу» называл «братская могила», так как сидел в этой камере вместе с родным братом. А потом уводят человека с концами.
- Жалели о том, что натворили?
- Я писал в книге о сожалении, что судьба моя сложилась так печально - кроме боли и зла людям больше ничего не дал. «Жалел я о прожитом и пролитом, жалел и вот, наконец, пришел тот день, когда мне стало стыдно. Стыдно, что шарил в чужих квартирах в поисках чужого добра. Что я там искал? Решетки и запретки, романтику уголовной жизни? Чушь все это собачья, сон рябой кобылы. Мою, уголовную хребтину сломал стыд». Эти свои строчки наизусть помню. Они выстраданы.
Я счастлив, что брат освободился и сейчас живет нормально. Недавно начальник колонии пришел ко мне и говорит: «Твой брат уже в ютубе засветился. Стоит на крыше и поет». Лучших слов и не слышал я.
- А вы как открыли в себе писательский талант?
- Меня содержали в тюрьме ФСБ в Хабаровске. Кстати, все время только на легковых машинах перевозили, я никогда не ездил в воронке. И один раз меня из ФСБ привезли на аэродром. Подъехали к самолету, зашли туда, сели в кресло. И вот один из сотрудников ФСБ (буду его называть «ушастый») попросил меня написать про мои похождения. Он нормально ко мне относился, просил обращаться к нему по имени. И я, представляете, приехал в тюрьму и начал писать.
И когда книгу писал, еще молодой был, 36 лет всего. Без черновика вообще, и удовольствие получал. Опубликовали. А потом уже рассказы пошли. Больше ста. И я не один год подряд был лауреатом некоторых конкурсов.
Сейчас мои рукописи не пропускают на волю почему-то. Я назвал свою последнюю повесть «Долгая дорогая». Я, когда сидел в «Черном дельфине», молил Бога: «Забери меня отсюда, я уже не могу». Не забирал. Через 10 лет меня осенило, я понял, что такие, как я, оказывается, смерть не заслуживают. И тогда я стал просить Бога о другом: «Облегчи мне страдания». Прошло 8 лет, и Бог меня услышал. Сейчас легче.
— Это потому, что этапировали в «Снежинку»?
- Да. Вот я прямо говорю. И не потому, что тут расслабуха, а потому, что здесь все адекватно. Тут начальник учреждения все делает по букве закона. Вот это мне и надо. С таким, как я, самое главное - это когда закон исполняют, а я себя ощущаю человеком нормальным. Чтобы сотрудники мне тут выбили зубы – это еще надо выпросить.
-Рекламируете тюрьму. И себя заодно.
- Я всем доволен. Вот я бы с удовольствием написал про тюрьму. Но к чему писать про решетки и кирпичи? Я бы написал про людей, которые здесь работают. Представляете, здесь больше двухсот человек.
- Я же говорил: «Вы пишите, мы почитаем», - вмешался в наш разговор «гражданин начальник». И мы стали прощаться с Олегом.
- Вы брата моего найдите, прошу! - прокричал Иконников-старший, когда его уводили. - Поговорите с ним. Талант!
Эдуард Иконников: музыка под расстрелом
- Когда Олег сел в первый раз, ему было 14 лет, а мне четыре года, - начинает Эдуард. - Я помню, как мы приехали с мамой к нему на длительное свидание на «малолетку». Трое суток мы жили в специальном помещении на зоне в Читинской области. Я понимал тогда, что это – тюрьма. Но не понимал, почему брат должен жить там, а не дома с нами.
- За что он тогда сел?
- За кражу. Мы жили в бедном районе под названием Жилучасток. Кругом ветхие двухэтажки. А рядом был колхоз и там магазин. Вот Олег с друзьями и «вынес» его.
После кражи они купили у цыган золотые печатки и шоколадки, уговорили кого-то из взрослых мужиков купить им шампанское и билеты на поезд до Москвы. И вот представьте себе картину: едут в вагоне пацанята все в золоте, пьют шампанское и закусывают шоколадом. Проводница или кто-то из пассажиров вызвали милицию, и их сняли с поезда на одной из станций. Ну и тут же посадили…
Потом он еще и второй срок получил тоже за кражу. Меня всегда удивляло, что к нему заявляются какие-то друзья в наколках, что он постоянно куда-то уходит гулять. Ну а потом он вроде остепенился, познакомился с Леной, сын родился. Долгое время работал водителем. Когда с деньгами стало туго, уехал в артель в Иркутск на заработки. Ну и я вскоре к нему приехал.
А тут случилась девальвация, зарплату никому не выплатили. Вот тогда и стали зарабатывать темными делами и делишками. Но это не было, как в фильмах – мол, давайте банду создадим. Нет. Это все само собой получилось…
В Иркутске магазины грабили. Потом волна рэкета из Москвы докатилась до нас. В том смысле, что и мы стали рэкетирами. Человек 12 нас было и на всех пара пистолетов. Коммерсанты платили дань, кто отказывался – тот страдал... Тяжело вспоминать.
- Так ведь четверть века прошло, даже больше!
- А я до сих пор переживаю. Эти 90-е и правда лихие были, кровавые. Все, что мы тогда делали, — это …неестественно что ли. Три года длились наши похождения, пока мы все не оказались за решеткой. Прокурор мне запрашивал 15 лет изначально, но суд вынес одинаковый приговор и мне, и брату. Смертная казнь. Прозвучало, будто гвоздь вбили в крышку гроба.
- Брат переживал, что втянул вас во все это?
- Да, потом к нему пришло осознание. Мы ведь в одной камере сидели, представляете?
- Как так вышло?
- Я написал судье прошение. Поскольку мы все равно под расстрелом, то просил, чтобы побыли вместе перед смертью. Она удовлетворила.
- Помните эти дни ожидания, когда выведут на расстрел?
- Такое не забудешь. Каждый день ждали. А там ведь как было – при нас из соседней камеры двоих вывели - вроде как на свидание. И они уже не вернулись…
Мы старались с братом о казни не говорить, просто общались на отвлеченные темы. Но в камере будто пахло смертью. Она словно в воздухе была. Как бы вам объяснить… Мысль о скорой смерти в тебе поселяется и постоянно с тобой. Отдыхаешь от нее только, когда спишь.
Я тогда очень жалел, что прожил так свою жизнь бессмысленно, глупо. Уверовал там тогда. Мне было страшно, что приведут в исполнение приговор - а я не крещеный. И я позвал священника. А Олег уверовал и крестился только несколько лет спустя в «Черном дельфине».
Я написал в той камере «смертников» стихотворение. Оно потом стало песней, я даже клип снял:
Опять на небе луна
Зовёт меня в путь,
Зовёт меня в путь.
А я сижу у окна
И не могу уснуть.
Когда-нибудь по весне
Я поднимусь
И в далеке от земли
Я Богу помолюсь.
И бесконечная жизнь,
Как бурная река,
И я плыву на ладье
Плыву из далека...
Но вообще это долгий разговор. А мораль такова: те, с кем мы общаемся, определяют наш путь. Выбирайте окружение. Но, кстати, сама криминальная романтика мне никогда не нравилась – у меня даже нет наколок.
- Где отбывали наказание?
- Из 15 лет, на которые мне заменили пожизненный срок (а его в свою очередь дали указом о помиловании президента), большую часть я отбывал на «крытке» в Енисейске. Это такая тюрьма строгая, где сидишь все время в камере. Там я написал песню:
Здесь снегами заметает лагеря
Для южан здесь всегда непогода.
Я 12 уже отмотал,
И до дома осталось три года.
Покрывало здесь стелет зима
Белоснежные ростом в метра.
Здесь морозы за срок всегда
И для слабых здесь точно не место
Гитары в тюрьме не было, так что не мог музыку сочинить. А потом перевели на зону в Читу. Там и режим мягче, и гитара была. Можно было приходить в клуб, поиграть. Там я песню «накидал». Уже после освобождения весь ушел в творчество. У меня несколько альбомов вышло. Лирика, шансон.
- Про тюрьму там есть?
- Есть, но больше про жизнь на воле. Я ведь давно живу другой жизнью. У меня трое детей растет.
- Брат вам звонит? Прошлое вспоминаете?
- Звонит регулярно. Он рад за меня. Рад, что я на воле. А прошлое вспоминать некогда – звонки - они ведь по 5-10 минут, так что успеть бы наговориться про настоящее. Жизнь идет. У меня - тут, у него - там. Но она идет.