Захват заложников в городе Буденновске Ставропольского края был первым масштабным терактом в истории постсоветской России, преследовавшим политические цели.
С 14 июня 1995 года отряд террористов под командованием Шамиля Басаева удерживал в больнице Буденновска около двух тысяч местных жителей, требуя остановить войну в Чечне и вывести из республики войска.
17 июня спецподразделение «Альфа» ФСБ РФ безрезультатно штурмовало больницу, потеряв при этом троих бойцов. От пуль спецназовцев в ходе штурма погибло много заложников, но точное количество убитых ими мирных людей на тот момент было неизвестно.
Осознав бесперспективность силового решения, премьер-министр Черномырдин на следующий день согласился заключить с террористами соглашение о выводе войск из Чечни в обмен на освобождение заложников.
19 июня террористы уехали в Чечню. Оставшиеся в живых заложники были спасены. Первая чеченская война, однако, на этом не закончилась.
Все лето в Грозном шли переговоры о разведении сторон, а осенью боевые действия возобновились с прежней силой и продолжались больше года.
Но Буденновск, как пример того, что террором можно добиваться от власти уступок, пускай даже временных, аукался еще очень долго.
Если бы в июне 1995 года «Альфа» захватила больницу и обезвредила террористов, нашей стране, возможно, не пришлось бы пережить Кизляр, «Норд-Ост» и Беслан, взрывы домов в Москве и Волгодонске, теракты в метро и в аэропорту «Домодедово».
Если бы тогда, в 1995 году, российские власти не дали слабину, все вообще могло пойти иначе. И Путину, возможно, не пришлось бы десятилетиями доказывать потом всему миру, что нет никакой слабины и Россия сильна.
— Алексей Алексеевич, давайте начнем с главного. Почему «Альфа» не смогла взять штурмом больницу?
— С военной точки зрения это было не реально. Если бы мы дошли до конца — взяли больницу, — мы бы потеряли процентов 70 своих бойцов. А заложников убили бы половину. Остальные были бы взорваны террористами, заминировавшими здание. Какая же это операция по освобождению заложников?
— Да уж. Скорее, операция по уничтожению заложников. Но разве это было непонятно заранее? Больница стоит на открытом месте, подобраться к ней незаметно нельзя. Террористы — профессионалы с большим боевым опытом. Вооружены до зубов. Стрелять будут, прикрываясь заложниками. Как можно в таких условиях их освободить, не убивая?
— Все, кто там находились, понимали, что это полный абсурд. Штурмовать, чтобы освобождать заложников, невозможно. И Ерин (министр внутренних дел), и Егоров (замминистра внутренних дел, руководитель штаба в Буденновске), и Гусев (Александр Гусев, командир группы «Альфа») — все понимали и докладывали.
— Выходит, мнение профессионалов не имело значения при принятии решения о жизни или смерти двух тысяч человек?
— И тогда не имело, и в других случаях — тоже. В книге я цитирую Коржакова (руководитель Службы безопасности президента Ельцина). Я лично сам к нему ездил, брал интервью, и он мне рассказывал, как начиналась чеченская война. «Сидим, — говорил он, — я, Ельцин, Грачев (министр обороны), Черномырдин. Разговор о том, надо начинать боевые действия в Чечне или не надо. И Грачев говорит, что сейчас нельзя. Армия разрушена, деморализована, не готова к войне».
Это 1994 год, я служил в это время и могу сказать, Грачев был прав. Мы воевали тогда тем, что осталось от Советского Союза. Ни патронов, ни тренировок, ни формы. В этом Буденновске мы напоминали партизанский отряд. Кто во что одет. У нас даже тепловизоров не было, приборов ночного видения.
Так вот Грачев на том совещании говорит: «Не надо вводить в Чечню войска». А Черномырдин ему на это: «Паша, ты трус?»
Задел его на слабо, и Грачев ответил: «За три дня Грозный займу».
Чем это кончилось, мы знаем. Сколько там людей положили.
А со штурмом Буденновской больницы решение принял Ельцин.
Я спрашивал Коржакова: «Какая была реакция Ельцина, когда он узнал про захват заложников в Буденновске?» Коржаков сказал, реакция была такая, что вы, блин, задолбали. У вас каждый день кого-то захватывают. Решайте давайте быстрее.
По словам Коржакова, Ельцин всегда так реагировал, когда речь шла о простых людях, которые попали в беду. Ему по фигу было. Я думаю, он сказал так: «Я лечу в Канаду. К моему возвращению чтоб вопрос был решен».
Рядом с ним был Барсуков (директор ФСБ), наш руководитель. Ему ничего не оставалось делать, как отдать приказ о штурме. Борис Николаевич был хоть и пьяницей, но достаточно жестким лидером. Слабых там не бывает. Барсуков взял под козырек, позвонил Гусеву (командир группы «Альфа»). Этот разговор я передаю в книге. Гусев тоже не счел возможным Барсукову перечить.
— Вы описываете в книге, что вам надо было стрелять не в террористов, а в заложников, которые стояли на окнах. Они махали простынями и умоляли не стрелять. При этом самих террористов вы не видели. Они прятались за заложниками и вели огонь за их спинами.
— Нас поставили в ситуацию, когда надо точно убить заложника и при этом, может быть, нейтрализовать боевика. А как человек, который убьет мирных гражданских людей, как он потом с этим жить будет? Одно дело, если ты гранатометчик или из танка стреляешь. Ты не видишь лица человека, по которому ведешь огонь. Гранатометчик стрельнул: куда-то там улетел заряд, через километр приземлился, кого-то убил. Но он их в лицо не видел — тех, кого убил его выстрел.
— Вы же все равно стреляли.
— Я для себя принял решение — я выбирал окно и работал по верхнему краю. Осколки от моей стрельбы разлетались, и заложники импульсивно приседали, пытались укрыться. Со мной работали два снайпера. Если в этот момент они четко видели за присевшими заложниками человека с оружием — в него стреляли.
— Почему такая тактика не сработала?
— Они нас превосходили в живой силе. У них тупо было больше стволов. Нас вышло 85 человек, и не все даже смогли найти точки для штурма. Я думаю, половина даже не была задействована. А их было порядка 150, и они сидели на заминированном дзоте, да еще с живым щитом. У них было нереальное преимущество.
Среди нас были ребята, которые штурмовал дворец Амина в Кабуле. Они говорили: плотность огня из больницы была в десять раз больше, чем там. По нам били со всего фасада. Из каждого окна стреляли по три человека.
— Когда вам стало ясно, что операция провалилась?
— Уже через час я понял, что до спасения заложников дело не доходит. Мне спасти надо моих товарищей, которые лежат раненые между моим укрытием и больницей и ждут, когда я им дам возможность вернуться.
— Про штурм в вашей книге рассказывают несколько человек. Вы сами видели, как все происходило, со стороны наступавших. Чеченец, который уже отсидел за Буденновск, — со стороны оборонявшихся. Заложник Евгений Ульшин стоял на окне, когда шел штурм. И хирург Анатолий Скворцов мог перемещаться по больнице и оказывал помощь раненым. Вы пишите, что со всеми встречались лично этой зимой и брали у них интервью. Почему вы решили не ограничиваться только собственными воспоминаниями?
— Мне хотелось, чтобы с разных сторон люди увидели эту трагедию.
Я являюсь экспертом по безопасности многие годы и всегда говорю, что террористами не рождаются. Чтобы не было терроризма, не надо создавать для него почву. И я в книге показываю, что политики своими руками создали эту проблему, которая прорвалась в Буденновске.
— Все рассказчики в вашей книге — очень искренние, наблюдательные и умные люди. Как вы нашли их?
— Мне с ними просто очень повезло. Ульшину я очень благодарен за образ барана. Мне кажется, это кульминация книги, когда он, бывший заложник, говорит, что чувствовал там себя бараном. Потому что это относится не только к Буденновску, а вообще к жизни.
Все мыслящие люди проходят через это «баранство». По крайней мере, мужики. Я за женщин не могу говорить, а мужики всегда чувствуют, когда что-то где-то они не могут сделать так, как надо, а делают так, как легче и проще.
Ульшин в книге рассказывает про вертолетчика, который попал в заложники и признал, что «летун». Не юлил, не оправдывался. Террористы его расстреляли. А другой был милиционер. Ему сказали: лезь под стол и кукарекай, тогда в живых оставим. Он все исполнил. И выжил. Потом даже его чем-то наградили, когда все закончилось.
— Поразительный эпизод рассказывает хирург Скворцов. Как он во время штурма заставил себя высунуться в окно — под обстрел, чтобы побороть страх.
— Скворцов никому не дает интервью уже лет десять. По моей просьбе одна журналистка подсунула ему мою первую книгу — «Люди «А». Он ее прочел за ночь. Ему понравилось, и он согласился со мной встретиться.
— Как вы вышли на чеченца, который был в банде Басаева?
— Помог Владимир Попов, он в 1995 году был начальником отдела по борьбе с организованной преступностью УБОП при УВД Ставропольского края. В моей книге он рассказывает про план ликвидации в больнице Басаева, который предлагали сотрудничавшие с ним чеченцы.
План этот остался неосуществленным, потому что поступил приказ о штурме. Но если бы тогда Басаева удалось убрать, проблем в последующие годы было бы гораздо меньше. Он у них был самым талантливым полководцем. За всеми терактами стоял. Знал, где рискнуть, а где отойти. Все его операции — они очень качественно выполнены.
Чеченец, с которым меня свел Попов, рассказывал, какая у Басаева была идея: он выставляет условия российским властям о выводе войск из Чечни, а сам сидит в больнице с заложниками и ждет их реализации. Ждет, чтобы федералы закончили боевые действия. Потом ждет, чтобы вывели войска. Потом требует подписания Россией договора о капитуляции и признании Ичкерии независимым государством.
Если бы не вот этот наш неудачный штурм, он сидел бы в больнице хоть два месяца.
— Каким же образом Басаеву помешал штурм?
— Он продолжался четыре часа. У нас были убитые и раненые. Их необходимо было эвакуировать с поля боя. Для того чтобы их эвакуировать, мы устроили массированный обстрел стен больницы. Мы хотели забрать своих и отойти. А террористы поняли этот массированный обстрел как новый натиск. И его они уже отразить не смогли бы, потому что у них заканчивались боеприпасы. Поэтому они объявили, что временно прекращают огонь, чтобы отпустить рожениц и тяжелораненых.
Если бы штурм после этого возобновился, они бы уже не отстреливались, а взорвали больницу. Подвал был полностью заминирован.
Но и вынуждать нас исполнять их условия по сценарию Басаева они уже тоже не могли: запас боеприпасов был почти исчерпан.
Таким образом мы избавились от полного позора, который был бы неминуем, если бы затея Басаева исполнилась. И я не могу поэтому однозначно сказать, что руководители операции принимали неправильные решения.
Степашин (министр МВД) говорит у меня в книжке: «Для вас это поражение, вы не выполнили приказ, не освободили заложников. Но своим 4-часовым боем вы заставили Басаева отказаться от своего сценария, это главное».
— Почему вы дали такое название своей книге – «Буденновский рубеж»?
— Для меня это действительно был рубеж.
Я был 30-летним парнем. У меня было очень простое восприятие жизни. Я вырос в военном городке в семье военного. Мне все было понятно: где белое, а где черное.
Но после того, что я увидел в Буденновске, я понял, что слишком схематично воспринимал жизнь. И главное, понял, насколько плоха война. Настоящая. Когда заложники в 30 метрах от меня. У меня в руках убийственное оружие. По моим товарищам палят, пытаются их убить. А заложники просто стонут: «Не стреляйте». И это четыре часа продолжается.
И когда я все это увидел, во мне переворот произошел. Он, может, не сразу обозначился. Но я начал меняться. Через пять лет решил закончить с боевой активностью. Пошел в науку. Защитил диссертацию по психологическим особенностям освобождения заложников. Стал книги писать. И вот пришел к тому, что написал такую книгу о том, что не бывает белого и черного, и чтобы победить врага, надо понять, почему он врагом стал.
— Как все-таки следовало поступить с террористами в Буденновске? Взять больницу штурмом и не убить при этом заложников было нереально. Значит, надо было выполнять их условия и отпускать их? Или все-таки убивать вместе с заложниками?
— Мое мнение: их надо было ликвидировать по дороге, когда они уехали из больницы и двигались в Чечню.
— Почему этого не было сделано?
— Ответ на этот вопрос — у меня в книге. Мне было непросто его найти. Но все-таки удалось. Читайте и все узнаете.
— Но террористы уехали под прикрытием заложников. Они ведь взяли с собой из больницы 150 человек. И с ними были еще депутаты, журналисты, милиционеры. Они бы тоже погибли в таком случае.
— За время военной службы я пришел к тому, что ради спасения тысяч людей можно убить несколько десятков. Это философия ущербная, но она имеет место быть.
— Звучит логично, только если среди этих десятков нет собственных детей, родителей и супругов.
— Я допускаю, что останусь непреклонен, даже если мои дети окажутся в заложниках. Но я не уговариваю всех. Основная часть обычных людей — она просто падает в таких ситуациях и не может с собой совладать. Ноги не ходят. И я не требую от каждого пожертвовать своим ребенком. Но поймите позицию человека, который по службе этим занимается. Ему надо выбрать из двух зол меньшее. А несколько десятков человек — меньше, чем несколько тысяч.