Ирина Ким, писатель, мать 11 детей, две недели назад вместе с четырьмя младшими ребятами прилетела в Крым из Самары к мужу-священнику. Супруг Ирины протоиерей Алексей Ким приехал на полуостров на несколько дней раньше на лечение от астмы.
— Главным условием лечения его очень тяжелой астмы является смена региона на период сезонного цветения, — рассказывает Ирина. — Аллергологом в нашем конкретном случае указан Крым, причем ЮБК или Евпатория. Но тут случился карантин. На семейном совете мы решили, что лучше всей семьей провести две недели на самоизоляции в Крыму, чем вынести нашего папу вперед ногами…
Алексей приехал на полуостров на машине с четырьмя старшими детьми за несколько дней до прилета супруги. На посту его без проблем пропустили по командировочному удостоверению. В Евпатории у Ирины и Алексея есть друг — известный детский писатель, который уже несколько лет принимает семью у себя. На полуострове супруги обычно оформляют временную регистрацию по месту пребывания.
Еще за несколько дней до поездки, по информации крымских властей, проезд на полуостров к близким родственникам был разрешен. Однако именно в день прилета Ирины с трехлетней Кристиной, четырехлетней Дарьей, шестилетним Алексеем и девятилетним Анастасием ситуация резко изменилась. По новым правилам все граждане без прописки и собственности о прибытии направляются в обсерватор. Далее мы публикуем рассказ Ирины о том, как развивались события по прилету на полуостров.
— О новых правилах мы даже не подозревали, поэтому по прилету бодренько прошлепали вслед за остальными к выходу. Никогда меня столько народу не встречало! В скафандрах, с тепловизором — видимо, медицина. Далее трое, в скафандрах же, помогали заполнить анкеты. Потом — люди в черном, много: Росгвардия, доблестные молодцы, «с ними дядька Черномор». «Черномор» сказал: не положено к мужу, временно зарегистрированному. Даже временно зарегистрированным не положено! Только владелец собственности или крымчанин с постоянной пропиской достоин ступить на священную землю!
Люди начали паниковать. На стуле плачет женщина и просит воды. Пожилая татарка пытается объяснить проверяющим, что приехала сидеть с внуками, пока дочь — в роддоме с очередным малышом. Парень говорит, что едет к родителям с учебы… И я с четырьмя детьми — все мы безуспешно пытаемся пробиться через стену людей в черном.
Дети сидят на полу и громко хотят в туалет. Я бегаю за представителем Роспотребнадзора, прошу поговорить по моему телефону с мужем, встречающим нас. Майор не хочет. Прошу хотя бы отдать детей мужу. Показываю справки, что мы осмотрены врачом, и контакта с инфицированными не было. Майор говорит всем одно и то же: «В обсервации разберутся. Пишите уведомление. Вы всех задерживаете».
Два часа нас держат на духоте в автобусе. Мы завтракали дома в 9 утра, в 10 утра выехали в аэропорт… Время — 18 часов. Наконец автобус отправляется в сторону детского санатория Евпатории, который переоборудовали под обсерватор.
Автобус подъезжает к воротам. У меня на руках спит ребенок. Одной из женщин плохо, она сердечник. Спрашивает, есть ли тут кардиолог. «Врач тут один — я!» — отвечает главврач в скафандре.
За ресепшном стоят три дамы, все в «защите». Предлагают женщине воды. Супруг стоит за воротами — в санаторий-обсерватор его не пускают. Главврач долго обзванивает всех кого может, чтобы хотя бы детей отдать отцу. Но глухо. Все обрубают фразой: «Мы на себя ответственность не берем! Мы вылетим со свистом и штрафами!»
Нас ведут в трехместный номер, санитарка заносит постельное белье, выходит и… запирает нас на ключ снаружи. Номер с удобствами, с балкона видно кусочек моря. В номере сыро, отопление не работает. Дети хотят есть и пить. На тумбочке — телевизор и чайник. Кипячу чайник, а что толку: стаканов нет никаких, никакой посуды. Есть пластиковая упаковка из-под сыра — наливаю в нее кипяток, чтобы остывал. У меня в рюкзачке вообще ничего, кроме документов, кошелька, билетов и расчески: мы же едем к папе, мы живем в этой квартире третье лето, все вещи там…
Горячей воды в кране нет. Иду сливать — может, давно не пользовались? Беленький прямоугольник в углу начинает орать: «Внимание! Пожарная тревога! Просьба покинуть помещение!» Мы заперты. Все заперты. Народ стучит в двери, женщины кричат. Дети бегают по номеру, громко молятся. Стас выскакивает на балкон и кричит, что пахнет дымом. Даша плачет, что боится умирать. Я пытаюсь утешить их, что это учебная тревога, но стук и крики в коридоре нагнетают! Наконец прямоугольник замолкает, но руки долго еще трясутся.
Дети замерзли, скулят: «Мы хотим кушать!». Не выдерживаю, включаю телевизор. Сидят, завернутые в один плед, смотрят мультики. Половина девятого вечера, я стучу в дверь, кричу, что дети хотят есть. Мы — на третьем этаже, никого из сотрудников нет — они все живут на первом этаже.
В девять часов заходят измерять температуру. Я напоминаю, что мы с утра не ели, и сообщаю, что нет горячей воды. Прошу обогреватель и дополнительные одеяла-подушки, если уж нет дополнительных спальных мест. Горячую воду мне организовали быстро, обогревателя нет. Через десять минут принесли три порции еды. Сотрудницы отдали свое: «Жалко котяточек». На нас не положено: поступили поздно. Принесли подушки и одеяла.
Муж все это время обзванивал всех кого можно, дошел до санитарного главного врача всех санаториев. Как результат, нам принесли обогреватель. В десять часов вечера дети укладывались спать. Двое сыновей — на односпалке, две младших дочки — со мной на большой кровати.
«Будем прыгать на кровати, чтобы нас отсюда выгнали!»
Просыпаемся. Дети полны надежд, что вот-вот распахнутся двери, и нам скажут: «На выход, с вещами!» Но двери тут открываются только в двух случаях — когда измеряют температуру и приносят еду. Даже мусор (вся эта одноразовая посуда) стоит в туалете, и никто пока за ней не приходил.
Завтрак. Каша — овсянка на воде, но вкусная. Булочка. Масло на 1 бутерброд, прозрачный ломтик сыра — все по-домашнему. Чай — ай-ай-ай-ай… Пролили чай. Тряпок нет. Промокнула полотенцем, застирала по свежему.
Гуляли на балконе. Солнышко. Попрыгали, поорали неприлично. Познакомились с соседями снизу. С четвертого этажа пытался сбежать человек. Думаю, жильцы под нами — на очереди.
В коридоре в свою дверь долго стучали соседи. Когда наконец отреагировали сотрудники, оказалось, что кому-то в этой комнате нужен врач.
«Космонавты» принесли обед. Суп харчо, на второе — макароны, куриная котлета, щепотка салата из свежих овощей, яблоко и компот. Компот, правда, пролился в пакеты — он был в стаканчиках, как кофе навынос. Все вполне съедобно, только холодное.
После обеда отключили свет. Чай попить не успели. Обогреватель не работает, дети греются прыганьем по кровати.
В восемь часов вечера пришли мыть полы и забирать мусор. При свете фонарика. Через пять минут сообщили: «Многодетная мамочка, собираем вещи, переезжаем!»
Переехали на пятый этаж. Комната (номер? палата? камера?) — такая же, как была и на третьем этаже, только мебель новая. Завтракали на балконе, постелив на пол одеяло в два слоя. Потом писала жалобы, а дети смотрели мультики, радостно сбивая с мысли.
Обед. Новое развлечение — распаковочка. Быстро распаковать пять пакетов, пока компот не полился на пол. Компот — в размокших бумажных стаканчиках, закрытых крышечками…
Пластиковые тарелки с обедом — на столе, пакеты — в раковине: пусть стекает. Приспособилась кормить детей первым: сливаешь аккуратненько жидкость до гущи — получается детская порция. Кормлю троих младших с ложечки. У детей стресс, все хотят на ручки. Придумали игру «Летающая крышка» — запускают прозрачные крышки от одноразовых тарелок.
Поймала себя на мысли, что я не боюсь находиться в «чумном бараке». Парадокс. Два месяца тряслась, что в магазине пройду мимо «контактного», а теперь живу в обсерваторе, без маски и перчаток, вокруг «космонавты», считающих нас самих марсианскими бактериями, — и ничего! А смысл бояться? Терять нечего.
Мальчики доигрались. Звонили доктору, просили приложить лед на шишку. Даша строит замок из одноразовых стаканчиков и всем входящим в палату сообщает, что у нее тут, в Крыму, розовый самокатик со светящимися колесами. И то, что завтра нас выпустят, тоже говорит всем.
«Папа позвонил в Роспозор, нас скоро отпустят!»
Муж бегает по Евпатории, обивает чиновничьи пороги. Единственное, что он смог узнать, — это то, что временная регистрация прибывшего является законным поводом пребывания на самоизоляции, а не в обсерваторе.
Муж просил главврача отпустить меня с паспортом для временной регистрации на полчаса под залог четырех детей, удерживаемых в обсерваторе. Главврач дал добро, Роспотребнадзор — нет. Не положено. И без моего личного присутствия никто регистрацию не сделает, таков закон.
Спросила главврача, нельзя ли детям побегать возле корпуса на огромной безлюдной территории закрытого санатория, под конвоем Росгвардии, а то стали прыгать по стульям, с подоконника на кровать, травматизм пошел… Тот пообещал походатайствовать. Пришел искренне расстроенный. Не разрешили. На мой вопрос, что за девушка в хиджабе гуляет по вечерам, объяснил, что это единственный человек, которому разрешили. Прилетела после ЭКО, подсадка удачная, а сейчас любые застойные явления в малом тазу — и будет срыв. Система не щадит никого — ни детей, ни беременных женщин.
Главврач все время успокаивает: «Пожалуйста, только не нервничайте, чтобы не пошла психосоматика! Отсюда только две дороги. Первая — на 14-й день домой со справкой, вторая — с проблемами в инфекционку».
По сравнению с первым днем многое изменилось. Нам сообщили, что мы на привилегированном положении: у нас обогреватель. Разрешили запирать дверь изнутри, мусор выставлять в коридор. Просто периодически заглядывают, пересчитывают. Сегодня по моей просьбе пришел электрик и «вытащил кишки» из нашего громкоговорителя, чтобы не орал про пожар.
Деточки перестали бояться «космонавтов», спокойно подставляют лоб под «пистолет». Главврача ждут, зовут «дедушкой Вовой».
Нас боятся. У тех, кто за забором, страх просто панический: понаехавшие «отдыхайки» погубят Крым, мы все умрем!
Дети ко всему относятся проще. Играют. Стас открыл «спа-салон», делает бутылочный массаж Алешке — постукивает по спине пластиковыми бутылками. Кристина нянчит бутылку, завернутую в полотенце.
Муж дозвонился на «горячую линию» Роспотребнадзора. Сказали, что временная регистрация отца дает право детям и жене пребывать на самоизоляции дома. Позвонил мне, обрадовал. Я бросилась собирать вещи, звонить врачу… Врач говорит, что или бумагу надо, или чтоб ему самому позвонили. Муж перезванивает в Роспотреб, попадает на другого собеседника. Ему отвечают, что нет, что только моя временная регистрация избавила бы нас от обсерватора.
Расстроилась, но вещи разбирать не буду. Врач готов отпустить нас, если на 10-й день будет отрицательный мазок. Тогда на 12-й мы пойдем домой. Вот только сегодня всего пятый… Живем дальше, считаем дни.
Узнала, куда делись другие задержанные с нашего рейса, а их было немало. Пять тысяч в паспорте дают право пройти мимо полиции к встречающим родственникам. Это я новости полезла читать про обсерваторы. Лучше бы не читала эти новости…
— Завтра возьму ваш мазок. Будет отрицательный — домой пойдете, — утром 2 июня наконец обнадежил меня главврач.
Пришли мазки брать. Молча. Это значит только одно. Доктор наш — решительный человек, которого не может сломать система. Уважаю. Зашел к нам сегодня, на лбу — бисеринки пота. Триста с лишним человек, и все считают, что их пребывание здесь — ошибка! Спрашиваю про наш тест: когда будет известно?
— Ждем вечера. Звонят только на положительный результат. Примерно с 20 часов до 23, чтобы вызвали инфекционистов на перевозку. Если не позвонили — значит, утром сам звоню в Симферополь и прошу задиктовать номера ваших анализов. И отпускаю домой.
Уложила детей и до 23 часов сидела ждала. Никто не пришел. Значит, отрицательный.
С утра в последний день попросила книгу отзывов, чтобы сказать спасибо нашему главврачу и санитаркам, которым «жалко котяточек». Система не может сломать человека с большим сердцем, но она делает его живым мучеником.
В шесть вечера за нами пришли. «Космонавты» вывели нас, проводили до ворот обсерватора. Полицейский, бегущий следом, убедился, что все законно, проверил справки, пересчитал детей… Двое с овчаркой выпустили нас на свободу.
За воротами — наш папа, он подхватывает на руки обеих малышек… и мы идем к морю. Все позади… Нет! Все впереди! Впереди — длинное лето, теплое и доброе. Ура! Крым наш!
P.S. Но это был еще не финал. Когда в обсерваторе я узнала, что это будет платно и что 25 тысяч с носа, это был удар ниже пояса. Мой мозг судорожно стал подсчитывать, сколько с нас «взыщут в судебном порядке». При том, что у нас средства ограничены: я откладываю все, что заработала, в течение всего года, живем весь год на зарплату мужа, и на питание в Крыму семьи из 10 человек уходит примерно 1–1,5 тыс. рублей в сутки, по опыту прошлых лет.
Хорошо, что юридически грамотные друзья подсказали, что мы ничего не должны, что закон вступает в силу с момента официальной публикации, а не с момента подписания указа, как растрезвонили СМИ. Но нигде, кроме госпортала, не было указано даты официальной публикации. Сами врачи и чиновники ничего не знают, они говорят: «Мы ждем устного указания. Нам звонят».