ПЕТР ШЕСТЁРКИН
Петр Васильевич Шестёркин (1912–2015) , родился в Оренбургской области. Политрук, воевал на Волховском фронте, попал в плен летом 1942 г. Позднее он вспоминал: «Построили нас, человек 70 оставшихся в живых, в шеренгу по двое. Последовала команда: «Жиды, коммунисты и комиссары — три шага вперед!» Никто из строя не вышел…». Находился в концлагерях и на шахтах в Германии. Здесь выявленных «комиссаров расстреливали на месте, а на евреев надевали ермолку, запрягали в бочку с нечистотами и заставляли возить», — рассказывал П.Шестёркин. 23 февраля 1943г. бежал, оказался в Бельгии, подпольщики помогли получить паспорт на имя Жана-Августа Пьери. Затем переправили в партизанский отряд. Так он стал бойцом секретной партизанской армии Бельгии (так называли себя партизаны), где из бывших советских военнопленных была создана Русская бригада. «Когда в Бельгию вошли союзники, они были очень удивлены, увидев вооруженных людей с красными флагами», — вспоминал Петр Васильевич. Прошел проверку и был назначен уполномоченным по репатриации в Бельгии, затем во Францию. На Родину вернулся лишь в сентябре 45-го. А дома его ждала… похоронка. Но советский офицер и бельгийский партизан дожил до 100 лет, работал в г. Темникове в Мордовии. И как самую дорогую реликвию хранил благодарственное письмо командира Бельгийской секретной армии в провинции Лимбург А.Ламбрехта.
13 апреля 1945 г.
Командир секретной армии в провинции Лимбург объявляет, что старший лейтенант Шестёркин, командир Русской бригады сектора Рекем, оказал неоценимую помощь и содействие секретной армии в провинции Лимбург. Сражаясь с немцами всеми способами, он также содействовал освобождению других военнопленных В качестве офицера секретной армии он участвовал в парашютировании союзников, амуниции и вооружения силами секретной армии.
Мы поздравляем старшего лейтенанта Шестёркина за его блестящее поведение, неоценимую помощь, которую он всегда оказывал секретной армии».
ЛЕВ ГОРОДЕНСКИЙ
И действительно, двадцатилетний младший сержант Лев Маркович Городенский, сражавшийся на 1-м Белорусском, в тот день мог насладиться относительным затишьем. Позади — ровно два года службы. Успел побывать в «штрафниках». Пять раз был ранен. В одном из писем родителям в Москву он как-то даже похвастался четырьмя нашивками за ранения и точно предсказал получение пятой. Лев настолько привык к реалиям передовой, что легко шутил и о своих ранах, и о смерти. Нормальная мирная жизнь в Москве, учеба на журфаке Полиграфического института остались в какой-то другой, довоенной, реальности.
Впрочем, журналистская жилка у Льва Городенского давала о себе знать и на фронте. Так, во время своего последнего пребывания в госпитале именно он писал боевые листки, пересказывал товарищам сводки Совинформбюро. На передовой он всегда подмечал интересные детали, которые красочно передавал в письмах домой.
13 апреля, во время короткого затишья, Лев ретроспективно вспоминал Польшу и реакцию поляков, встречавших своих освободителей, сравнивал ее с теперешней реакцией на советских солдат у немецкого населения. В этом лишь наполовину сохранившемся письме проскользнули и накопившееся ожесточение, и намек на качество жизни немцев, и горькая ирония о расстояниях до Москвы и Берлина.
13 апреля.
Это письмо я вам пишу с территории Германии. До Берлина — 150 км, до вас — 1600 км. Сами видите, что до Берлина в 10 раз ближе, чем до вас. Мне пришлось пройти всю Польшу и часть Германии. В Польше на нас, бойцов Красной армии, смотрели как на освободителей от немецкой каторги, делились воспоминаниями о пяти годах мученической жизни, везде принимали как родных. Даже мы не успевали отвечать на приветствия населения.
Другое дело здесь, на земле немецкой. Население смотрит на нас с боязнью, несмотря на то, что мы к ним даже не притрагиваемся. Мы добьемся того, «чтобы немцев из поколения поколение бросало в дрожь при упоминании о Красной армии». Зато мы себя все чувствуем хозяевами, все, что осталось, — все наше. Мы живем сейчас в одном городе, дом целый, обстановка, посуда, топливо, вода, скотина, запасы продуктов — все цело. Живем так, как не жили дома. Можете мне поверить. Целый день жарим, варим то, что любит каждый, — я жарю котлеты с картошкой, пьем кофе с вареньем, заелись прямо до невозможности.
Пока кончаю. По этому адресу не пишите. Когда будет точный адрес, я вам его сообщу в письме.