Агрессия
Откуда в людях агрессия? Да очень ясно: любой выход на улицу из норы-квартиры — унижение. Попрание. Ценами, социальной и криминальной незащищенностью, хаосом происходящего, пренебрежением законами и элементарными нормами общежития, интуитивным ощущением — большинством населения — своей третьесортности.
Высокое качество жизни — когда не надо выпрашивать. А если постоянно клянчить — пособия, пенсии, никому не нужные гектары, материнский капитал, — тогда ущербность витает в воздухе, сгущается в пространстве. Вот никчемные и пытаются доказать и отстоять свои мнимые права — средствами и приемами, аналогичными тем, которыми их гнобят.
Разобщенность
Людям старшего возраста тяжело дается наступившая разобщенность. Они привыкли ходить в гости, чаевничать, бражничать, говорить по душам, их взрастил — коллективизм. Подразумевались всегдашняя взаимопомощь, взаимоподдержка, неравнодушие. Клеймили позицию «моя хата с краю». И вот — все хаты (тем паче особняки) огорожены — не только табачок, но и судьбы врозь, каждый уткнулся в свои сложности, радости, проблемы. Соединяют (да и то хлипко) деловые контакты, коммерческий интерес. Эта новая форма спаянности — на контрактной, непостоянной, зыбкой основе (кончился подряд — артель распалась) — вырабатывается со скрипом и закрепляется в сознании с натугой. За скобками остается неясно маячащий вопрос: «А как же будущее страны, Родины?»
Никак. Сия возвышенная идеология (пафосность?) уходит, размывается, отступает в тень, ибо каждый миг приносит и преподносит наглядные уроки торжества, превалирования частного над аморфностью глобального.
Ухватив добычу (крохотную или миллиардную), каждый тащит ее в свою конуру, в свою квартиру, предназначенную, возможно, для хранения миллиардных взяток. Ну а если кому-то позволено складировать штабеля взяток, то и мне что-нибудь эдакое запрещенное тоже разрешено. Если нарушать закон возбраняется номинально и выборочно, значит, правит неписаный принцип, лишь официально порицающийся. Мы сами не заметили, как изменилось отношение к высмеиваемым прежде постулатам: «Кто смел, тот и съел» и «А на воре и шапка пыжиковая».
Пример, казалось бы, не имеющий прямого отношения к затронутой душещипательности: во время перестрелки возле лубянской приемной ФСБ (вполне будничной, не из ряда вон выходящей, рутинной перестрелки) несколько сотрудников, не принимавших участие в операции по ликвидации террориста, праздновали свой профессиональный праздник внутри офиса и засняли происходившее на мобильники, после чего представили запись широкой публике. Благодаря утечке мы узнали скрываемые подробности случившегося. Но обращаю внимание на изменившуюся психологию твердокаменных чекистов: можно ли было вообразить — не только в сталинскую, но и брежневскую эпоху, — что службисты тайного ведомства отважатся поступиться корпоративной этикой, нарушат дисциплину, присягу и приказ (в помещениях секретных служб запрещено ношение телефонов с видеокамерами) и пойдут на контакт — страшно сказать! — со Всемирной паутиной!? Легкомыслие? Инфантилизм? Расхолаженность — под влиянием того, что позволено их же коллегам, допускающим небрежность за небрежностью при выполнении деликатных заданий за рубежом?
Отсутствие национальной идеи
Отсутствие так называемой национальной идеи (провозглашаемое публично с высоких трибун), популяризируемые на практике (беда с пресловутыми скрепами!) и потому торжествующие обратные нормам нравственности приоритеты (сколько ни возглашай необходимость патриотизма, во рту слаще не станет, а количество двойных гражданств не уменьшится) напоминают о себе повсеместно. Выясняется: допинговый скандал и прочие спортивные несуразицы тесно увязаны с господствующей наплевательской идеологией и вытекают все из того же постулата распада.
Тренеры
Вспоминаю: подходили на улицах одержимого вида — нет, не педофилы, а спортивные тренеры! — и зазывали в секции: баскетбола, гребли, легкой атлетики. И выковывались успехи в спорте мальчишек и девчонок, а если кто-то из них переставал посещать тренировки, наставники приезжали к ним домой, воспитательно беседовали, агитировали родителей, убеждали: у дочек и сыновей большое спортивное будущее.
Сейчас даже на международные соревнования дети едут за счет пап и мам. Государству нет дела. Нечего удивляться пораженческому духу, царящему в умах потенциальных чемпионов.
Раб и господин
Знатоки русской истории утверждали: Россия (вот почему ей легко будет притерпеться к социализму) тем и отличается от прочих цивилизованных стран, что в ней сильны общинные начала и инстинкты. Крепостное право выработало особый тип отношений между земледельцами и барином, крестьянами и помещиком. Идиллии, конечно, не было, но революция разрушила эти укоренившиеся связи. При насильственной коллективизации устоявшиеся отношения подверглись выкорчевыванию. А психология раба и господина сохранилась.
Позиции раба и рабовладельца одинаковы: как бы не вывели за ушко на солнышко, на чистую воду и не прознали о злоупотреблениях, нерадивости, нескончаемой лени, непрофессионализме. Поэтому не нужны работники, не нужны конкуренты, не нужны фонтанирующие свежими идеями экспериментаторы. Нужны в доску свои люди, которые не подставят, не выкинут неожиданный фортель, не превзойдут.
В неспокойных США выборы на любом уровне — это состязание. Смотр организаторских и интеллектуальных возможностей. Бывает, прорываются, просачиваются во власть дуроломы и долдоны, авантюристы и жулики, но на стадии соперничества каждый демонстрирует свои плюсы и таланты.
У нас — все то же радение своим человечкам, безликие одобрямсы состязаются в степени лояльности неколебимой власти и получают пропуска в высшие и низшие палаты по принципу молчалинской угодливости. Чацкие не ко двору.
Со всех сторон наступает цепенящий негатив. Замороченные люди верят насквозь коммерческой или политической рекламе, потому что больше нечему и некому верить.
Пятна нашего (раньше бы сказали: родимые пятна, пережитки капитализма — но нет, гниения!) проступают многочисленнее, чем на шкуре леопарда: полиция превратилась в свою противоположность — грабит и избивает, вместо того чтобы защищать. Лес горит, а нам начихать. Губернатор убивает спящего медведя и равнодушен к бедам разоренного наводнением населения, но руководителя не спешат увольнять.
Протестующие студенты, конечно, отличаются от дворян- бунтовщиков. У тех была концепция бунта — не бессмысленного, но беспощадного. Наши современники (будучи реалистами) не планируют выводить на площадь полки и предъявлять ультиматумы, их желания незатейливы до наивности. С такой программой до гонконгских побратимов дозревать и дозревать. Но как потенциальные искры, из которых может возгореться глобальный протест, они опасны власти. Их затаптывают, недвусмысленно сигнализируя остальным: лучше синичка в руках, ибо журавль высоко в небе. Он не про вас.