СЛОВАРИК «МК»
- Слайс (от англ. slice) — тонкий (обязательно плоский!) кусок или ломтик.
- Шерить (от англ. to share) — делиться, давать другому доступ, распространять внутри компании.
- Лук (от англ. look) — образ, наряд, продуманный ансамбль из одежды.
- Бранч — от слияния слов breakfast (завтрак) и lunch (обед). Поздний завтрак, плавно переходящий в легкий обед.
- Токсичность — термин из психотерапии: обобщающее слово для неприятных особенностей поведения других людей.
- Травма — термин из психологии: обобщающее слово для событий в жизни человека, которые вызвали сильные эмоциональные реакции и спровоцировали проблемы в будущем.
- Абьюз (от англ. abuze) — плохое обращение с человеком, физическое или моральное.
— В течение последнего месяца появилось множество списков: мол, главные слова 2010-х годов. Среди них: «токсичность», «осознанность», «травма», «аутентичность»... На ваш взгляд, это действительно новые слова?
— Слова, которые вы перечисляете, я слышу крайне редко. Их не используют ни мои друзья, ни двадцатилетний сын, ни студенты, по крайней мере в общении со мной. Могу сказать, что довольно часто мы принимаем за новые тенденции в языке одну большую старую тенденцию — жаргонизацию. Жаргоны существовали еще в XVIII веке, они очень мобильны — меняются от поколения к поколению, если не чаще. Поэтому нередко, когда нам кажется, что в языке появились «новые слова», на самом деле они появились ненадолго и существуют только для ограниченной группы людей. Что я вижу нового — жаргоны групп, которые базируются в Интернете, раньше этого не было по понятным причинам. Однако клубы по интересам были всегда.
Проверяем все эти слова по Национальному корпусу русского языка. Что получается? «Осознанность» — используется с 1940-х годов, активизируется в 1990-х. «Аутентичность» — с 1990-х. «Бранч» и «дедлайн» — с конца 1990-х. Получается, что это постсоветские слова, но никак не новации 2015-го или 2019 года. При этом, безусловно, происходит формирование новых жаргонов, например фанатов ЗОЖ. Тогда слова приобретают отсутствовавшие прежде смысловые оттенки. Главное — понимать, что все это довольно поверхностно: будет новая мода, появится новый подъязык.
Еще могу вспомнить использование слова «правильный»: например, правильная девушка в правильном ресторане ест правильный стейк. Возможно, часто такое словоупотребление нарочито, но, когда речь идет о еде, можно допустить, что «правильный» — это приготовленный по всем правилам. Тогда конструкция вполне верная, она передает нужный смысл. Эта новация, кстати, кажется мне довольно милой — здесь проявляется народная смекалка.
— Нельзя не обращать внимания на язык социальных сетей. Часто там мелькают выражения вроде «кошка делает кусь» (это стало едва ли не общеупотребительным!) и такие же конструкции на все случаи жизни — например «плак-плак» как жалоба или «фыр-фыр» как обозначение нежности. Как все это трактовать?
— Слова такого типа были в русском языке и раньше: мы говорим «с печки бряк», а также «буль-буль». Вспомним хотя бы «Обыкновенное чудо»: там, как мы помним, «бабочка крылышками бяк-бяк-бяк, а за ней воробушек прыг-прыг-прыг...» Но сегодня на «бяк» и «прыг» возникла мода. Скорее всего, это специфическая речь пользователей определенных групп в социальных сетях. Остается вопрос: массово ли это явление или затрагивает только довольно узкий слой городской обеспеченной молодежи? Возможно, это некая инфантилизация языка, подражание детской речи — ведь «буль-буль» обычно используют, когда говорят с ребенком.
Я бы сказала, что современное использование двигает эти слова в сторону существительных: никто никогда не говорил «делать буль», а вот «делать кусь» появилось. Это можно объяснить английским влиянием — возможно, таково воздействие сочетаний вроде make love, ведь русский глагол более самодостаточен. Для нас конструкции с расщепленным сказуемым — например, «проводить подготовку» или «осуществлять набор» — признак скорее бюрократического языка. В английском все по-другому.
— Получается, образовалась новая грамматическая норма?
— Пока не норма. Но со временем подобные обороты могут войти в литературный язык. Однако если уж мы заговорили о грамматике, гораздо больше тревоги и интереса у меня вызывает применяемая некстати конструкция «то, что». Мои студенты часто говорят: «Я сейчас расскажу то, что как это делать». Другие примеры: «Этот ресторан не про еду, а про атмосферу», «Вот это вот все», а также «Я немножко умею в программировании» или «Кто сегодня все успел, тот я!». В этом я вижу шаг к изменению общей нормы, хотя допускаю, что часть говорящих употребляет подобные обороты с улыбкой, это игра для образованных.
Я предполагаю, что начало таким конструкциям дает языковая игра. Возможно, это пошло от некой группы интеллигенции, которая говорила так в шутку. Например, мой коллега очень любит приводить в пример конструкцию «имеет место быть», которая изначально родилась как ироничное, пародийное соединение выражений «имеет место» и «имеет быть» (в значении «предстоит»), использовавшихся в начале ХХ века. Сейчас почти никто уже не понимает, что это была насмешка над неграмотной речью. Или, например, слово «крайний» в значении «последний» — интеллигенция может говорить так в шутку, но простой народ часто использует это слово в таком значении всерьез.
— Все-таки такие конструкции чаще встречаются в письменной речи, в социальных сетях, а не в устной. Отсюда следующий вопрос: можно ли говорить о том, что в 2010-х годах письменная речь взяла верх над устной — ведь все чаще мы общаемся в переписке, а звонок по телефону стал считаться чем-то очень интимным и дерзким?
— Письменная речь начала активно влиять на устную после революции и ликвидации безграмотности. Вспомним старомосковскую норму произношения — «булошная». Она превратилась в «булочную» (со звуком «ч»), потому что люди стали произносить так, как написано. Говорить о приоритете письменной речи у нас нет оснований, и я думаю, никогда не будет. Тем более что сейчас вместо телефонных звонков появились аудиосообщения, и они набирают обороты. Устная речь всегда остается первичной, ведь здоровый человек, взрослея, сначала учится говорить и лишь потом — писать. Есть еще один нюанс: письменная речь более, так сказать, «разоблачительна» — она фиксирует проявление эмоций или использование каких-то конструкций, которые в устной речи ушли бы вместе с моментом. К написанному же всегда можно вернуться.
— Явление 2010-х годов, о котором нельзя не сказать, — феминитивы.
— Что касается феминитивов, то я склонна думать, что как концепт они гораздо активнее, чем как практика. Феминитивы скорее живут в речи лингвистов и социологов, которые их обсуждают, а не в живых разговорах обыкновенных людей. Мы чаще обсуждаем приход феминитивов, чем всерьез говорим «авторка» или «дизайнерка». На письме же они могут использоваться как стратегия, выражение редакционной политики или демонстрация принципов. Лично мне это кажется безвкусицей, и я не готова прогнозировать их успех.
То же можно сказать о прилагательном «токсичный»: хотя оно признано словом 2018 года, в живом разговоре мы вряд ли его услышим. Можно прочесть в СМИ материал: например «Как вести себя с токсичным начальником». Но когда ты будешь рассказывать о нем друзьям, ты скорее назовешь его противным, мерзким, плохим человеком, а не «абьюзером».
— Ну а как быть с англицизмами? Они присутствуют равно и в устной, и в письменной речи. Над «митболлами» давно уже все посмеялись, но есть и другое. «Салат со слайсами редиски» в меню в ресторане, «Брали пиццу и шерили на всех» в описании похода в кафе.
— Да, это действительно происходит. Наша речь становится похожа на эмигрантскую — я помню, как в девяностые годы в США недавние соотечественники спрашивали: «Вам колбасу наслайсить?» В этом опять же нет ничего нового: вспомним упомянутую А.С.Грибоедовым смесь французского с нижегородским! Недостаток вкуса, недостаток образования, желание показаться умнее или «продвинутее», пустить пыль в глаза — вот и все причины появления таких слов. Причем чаще всего люди, которые так выражаются, не владеют английским в достаточной мере. Мы уже упомянули подражание детской речи, здесь тоже можно ее вспомнить. Когда дети-билингвы путают языки, это выглядит мило, а когда так делает взрослый — неумно и вульгарно.
К слову «лук» в значении «образ» мы вроде бы уже привыкли, однако омонимия все равно дает комический эффект. Когда говорят «модный лук», невозможно не представить себе кошелку, из которой торчат перья зеленого лука. Тем более что в русском языке есть полноценные замены этому слову: образ, облик, внешний вид.
Слово «митболлы» простительнее — они могут отличаться от тефтелей или фрикаделек особенностями рецепта, к тому же слово «тефтели» скомпрометировано не слишком качественным советским общепитом. Среди названий блюд всегда было много заимствований, и это нормально.
— Значит, инфантилизация языка все-таки есть?
— Как мы выяснили, эта инфантилизация — скорее американизация. Кстати, есть еще один яркий пример — использование уменьшительных имен в публичном пространстве. Много лет назад мы смеялись, когда читали что-то вроде «Леонид Ильич Брежнев и американский президент Джимми Картер», но для американцев такие диминутивы — это нормально, официальное лицо может зваться не Джеймс, а Джимми. Сейчас все больше медийных персон в России выбирают для себя сокращенное имя — например, Нюта Федермессер, Гоша Куценко или Вася Ложкин. Они представляются именно так, и эта традиция — новаторская по сравнению с немного унылой и мрачноватой советской, где обязательны были имена-отчества. Впрочем, русская коммуникативная традиция вообще довольно мрачна. Ну а что касается имен — у американцев, например, еще есть привычка использовать в речи инициалы: «позвонить А.А.», «спросить С.С.» и так далее. Для нас это пока редкость — если мы и говорим о человеке «ВВП», то скорее в ироническом контексте.
— Так что насчет мрачности русской коммуникативной традиции?
— Она действительно мрачновата, точнее, не русская, а советская. Советский человек априори угрюм, он представляется по имени-отчеству, не здоровается с соседями, пробегает мимо с озабоченным видом. Живость и фамильярность ему не свойственны. Культурное явление, о котором я хотела бы упомянуть, — новая, постсоветская вежливость. Люди стали массово говорить «Хорошего дня!», причем речь не только о кассирах или официантах, но и о случайных попутчиках — например, о человеке, с которым вместе едешь в лифте. Проще говоря, наш народ отвыкает ходить с каменным лицом. Вежливость выходит за пределы сферы услуг, и это позитивное изменение, даже если оно формальное.
— В начале нашей беседы вы сказали, что крайне редко слышите слова, которые кто-то считает главными языковыми приметами эпохи. Неизбежно возникает вопрос: можно ли вообще говорить об общем языке десятилетия?
— Нельзя не сказать о социальном расслоении, которое влечет за собой и расслоение языка. Мне кажется, мы не можем делать выводы о тенденциях развития языка в целом за десять лет — изученного материала пока недостаточно. Чтобы языковое явление коснулось многих миллионов людей, оно должно прожить гораздо дольше.