Нас мало, нас много!
Мне позвонила Елена Романовна Мушкина.
Разговор начался традиционно.
— Ты жив? — спросила Елена.
— Вроде да. А ты?
— Если ты меня слышишь, значит, жива, — отрапортовала моя собеседница.
Елена Романовна Мушкина в московской журналистике занимает серьезное положение. У нее всего два места работы — редакция «Московского комсомольца» и газета «Неделя» (приложение к «Известиям»).
Елена Мушкина знаменита тем, что открывала службу знакомств в Москве. Именно благодаря ей многие нашли свое личное счастье.
Сегодня Лене 85 лет. Мы с ней на «ты», ибо знакомы со времен «Московского комсомольца», с начала 1960-х годов.
— А тебе еще не звонили из «Московского комсомольца»? — поинтересовался я.
— Звонили. Но что писать? Ведь никого же не осталось!
— Ну как не осталось? — начал я возражать. — Ты есть, я есть. Ты да я — уже два человека. А потом — давай вспомним: Лина Тархова жива?
— Жива Лина Тархова, жива, — подтвердила Лена.
— Точно. Я с ней виделся у Александра Щербакова, когда проводился день памяти его жены, писательницы Галины Щербаковой. Костя жив Щербаков? — спросил я.
— Костя жив.
Когда я в первый раз увидел Константина Щербакова, мой приятель Сергей Чудаков (он в «МК» не работал, но часто заходил в редакцию, и все его считали своим) сказал: «А Костя-то вылитый отец!»
И тут же я узнал многое про отца Константина Щербакова. Отец (Александр Сергеевич Щербаков) у него был действительно знаменит: политический деятель самого высокого уровня, секретарь Московского обкома партии, входил в первую двадцатку руководителей Советского Союза. После смерти Александра Щербакова его имя в Москве присвоили улице, району, станции метрополитена.
Обо всем этом мы с Леной вспомнили. Значит, нас уже четверо.
— А еще, — вспомнила Лена, — Степунина жива. Она же тоже из «Комсомольца». Потом долгое время работала в «Советской России», не так ли?
— Так, — подтвердил я. — А еще жив Женя Сидоров. Большую должность занимает нынче в Союзе писателей.
— Может быть, мы кого-то забыли? — спросила Лена.
— Ну как же: Игоря Бугаева не назвали. Он жив. А еще жив Юрий Изюмов. Он работал заместителем главного редактора в «МК». Вот смотри — уже восемь человек. Но самое главное, — продолжал я свои рассуждения, — нас, участников процесса, намного больше. Ведь живы огромное количество читателей «Московского комсомольца», которые поддерживали газету в 1960-е годы, принимали участие в устных выпусках, в «Клубе друзей кино» (был такой при газете). Да-да, нас много. Тех, кто помнит «Московский комсомолец» 1960-х годов…
Отдел культуры
Сначала я стал автором, а потом и сотрудником отдела культуры «МК». Руководил им Валентин Циоменко (он же Валентин Проталин), поэт.
Валентин сумел создать поразительную атмосферу в отделе. Не редакция, а клуб. Кого я только там не видел!
Часто приходил Леонид Жуховицкий. Он долго рассказывал, кого будут читать, а кого перестанут читать через сто лет.
К счастью, Леонид Жуховицкий жив. Выпускает книги. Сто лет с тех пор не прошло — всего лишь шестьдесят, но посмотрим, как будет через сорок лет.
Частым гостем редакции был Лев Аннинский, известнейший критик. Когда мы впервые встретились, ему не было и тридцати.
Он испытывал постоянно два состояния: либо на кого-то сердился, либо хохотал. Хохот и ворчание — это Лев Аннинский.
Алексей Флеровский
А еще Лев Аннинский относился с подчеркнутым почтением и уважением к Алексею Флеровскому, главному редактору «МК».
— Вам повезло, — говорил он всегда сотрудникам «МК». — Ваш начальник разбирается в литературе и поддерживает все интересное, важное, нужное, полезное, умное. Ваш руководитель знает и чувствует поэзию. Ну кто еще из московских редакторов может наизусть читать Андрея Белого, Бориса Пастернака, Сашу Черного, Павла Когана, Павла Антокольского, Наума Коржавина, Давида Самойлова, Бориса Слуцкого, Самуила Маршака и замечательнейшего Велимира Хлебникова? Никто!
Да, Алексей Флеровский действительно знал, понимал, ценил настоящую поэзию и настаивал, чтобы печаталось как можно больше молодых талантливых поэтов. Он был предан газете, обладал обостренным чувством языка и по мере возможностей вымарывал из многих статей казенщину.
Худой, с проницательным взглядом, постоянно курил. Говорил всегда быстро, словно боялся не успеть что-то сказать. Я не помню Алексея Флеровского, чтобы он спокойно что-то обсуждал. Все делал на бегу.
Алексей Флеровский был влюблен в газету — абсолютно влюблен.
Над «МК» все время сгущались тучи. Все это понимали.
С одной стороны, изданию позволялось писать о том, о чем не позволялось другим газетам — скажем, той же «Вечерней Москве», «Московской правде», «Ленинскому знамени», а с другой — у «Московского комсомольца» кураторов было всегда больше, чем у любого другого издания. «МК» курировали Московский обком и горком комсомола, ЦК ВЛКСМ, а также обком партии, горком партии и ЦК КПСС.
«Бездельники просятся на Парнас»
В горкоме комсомола работал некий Юшин. Как его звали, не помню.
Он курировал газету и поэтому знакомился со всеми сотрудниками «МК». Насколько я помню, он защищал газету и многие спорные публикации.
Однажды сидели мы с ним в редакционном буфете и долго обсуждали, какой газета будет в ближайшие десять лет. Совершенно случайно я упомянул имя Александра Гинзбурга. Как сказали бы сегодня, он был известным правозащитником, несмотря на молодость лет, а в то время его называли диссидентом.
Юшин предложил мне вместе сходить с ним к Александру (Алику) Гинзбургу посидеть, попить чаю и поговорить о жизни.
— Ну, что, может быть, мы найдем ему интересное дело, он перестанет отрицать все на белом свете? Ведь добром это не кончится. Посадят его, посадят, — сказал мне Юшин.
Я созвонился с Аликом Гинзбургом. Он назначил нам время встречи. Мы пришли, но его дома не оказалось. Так было три раза.
Потом мне Алик сказал:
— Я хотел бы встретиться, но не верю им, этим всем комсомольским вождям…
Алик продолжал свою правозащитную работу. В газете «Известия» появилось два материала. Боюсь, неточно передам их названия. Кажется, «Бездельники просятся на Парнас» или что-то про «Синтаксис». Обе статьи довольно известного журналиста рассказывали о губительной работе Алика Гинзбурга.
За него вступился Илья Эренбург. В защиту Алика Гинзбурга писал письма и Константин Паустовский.
Но Алика все равно посадили.
Когда отмечали очередной юбилей «МК» в Государственном Кремлевском дворце, мы с Аликом Гинзбургом оказались за одним столом: я с сыном, и он — со своим сыном.
Алик посмотрел на моего сына, потом на своего и сказал:
— Слушай, Шах, а ведь наши дети сейчас в том возрасте, в котором мы с тобой познакомились. А помнишь, ты хотел ко мне прийти с комсомольским функционером? Так вот, я жалею, что мы не встретились. Говорят, твой комсомольский вождь весьма был приличным человеком и, к сожалению, рано умер…
Алик Гинзбург прожил сложнейшую жизнь. Он всю жизнь боролся за свободу.
В «МК» он работал недолго, но воспоминания о том времени у него остались на всю жизнь.
Продолжение в следующую пятницу.