Потом пошли холщово-трафаретные сумки (Пугачева-Боярский) и цветные пакеты по три рубля (Marlboro-Kent), впариваемые лохам по пять-семь.
В спецухе (средне-специальном заведении) — ставки выше. Началась эпоха большого мена.
Одёжа — фирменные рубахи-джинсы-полароиды. Кроссовки-часы-кассетники. Это была тяжелая работа. Кое-кто из приятелей-«менял» шустро улетел на нары, и надолго.
Особой популярностью пользовалась эстрадная аппаратура — отечественная, импортная. Попадалось, естественно, и ворованное. Посему менты трудились не покладая рук. Выцепляли подобных нам спекулянтов. Желательно — с товаром и непосредственно при перепродаже. Иначе статью не пришить.
Отсюда — крайняя степень конспирации. Оборот частного предпринимательства проистекал лишь «через своих». Товар передавался из рук в руки, из кармана в карман. Баш на баш. (Так, невзирая на огромное число обвиняемых (больше 15 тыс.) по продуктовому «елисеевскому» делу, сонмы «низовых» спекулей сумели отвертеться от наказания. К тому же Андропову нужна была тогда в основном «преступная проворовавшаяся верхушка».)
Когда пошло все по серьезке и с приличной денежной массой, над каждым «деловым» чувачком повис дамоклов меч: статья от 10 лет и вплоть до вышки. Имеются в виду валютка, подделка документов, автомобили, квартиры. (Молчу, конечно, про грузинский расклад. Там — абсолютно коррумпированный соцкапитализм: андреевское Беловодье. Но это — совсем другая история.)
Спросите, зачем подделка документов? Да полно было вопросов с неисчислимым количеством советских справок, каких-то писулек, доверенностей, разрешений. Которых в открытую, законно, попросту не найти. Оттого люди прибегали к помощи доморощенных «нотариусов»-решал. (Государственных нотариусов — раз-два и обчелся на весь город. И очереди там зависали — мама не горюй! Ведь все писалось-печаталось вручную…)
Между прочим, отвечу на распространенный тезис: «Мои родители — обычные учителя. Много работали. И у них все было. И всем довольны». Это вранье!
Все, что вы лицезрели в счастливом совковом детстве у своих любимых родаков, далось невыносимо, безмерно тяжко. Уж поверьте.
Все эти «доступные» кооперативные квартиры добыты каторжным трудом с нескончаемо нудными годами экономии, дичайшим прением в длиннющих очередях и подорванным здоровьем. С жесткими отцовскими ночными выгрузками вагонов. И летними шабашками в стройотрядах. Остановиться нельзя ни на минуту! Сменить кафедру, фабрику, место жительства — смерти подобно. Я уж не говорю о реальном «колхозно-паспортном» рабстве до 1974 г.
Посему писаки, восхваляющие времена шипящей газировки с горячим пончиком по три копейки, тривиально не вдавались в суть проблемы под названием «Счастье в СССР».
Да, лозунгово-парадное, празднично-салатное счастье — практиковалось. Тому способствовали несчетные плакаты, лозунги, стенгазеты — да вообще вся гигантская машина коммунистической госпропаганды.
А знаете, что было на самом деле?.. Сядьте-ка поудобней.
Возможно, не до конца (во всяком случае, не все) изучили своих предков. Их заботы и пристрастия в молодости — еще до того, как на свет появились вы. И поскольку первый раз отцом я, собственно, стал при достославном Союзе — поведаю кое-что из обыкновенной человеческой жизни.
Многие наши мамы трудились на двух-трех работах. Если бы могли — корячились бы на четырех, да сил столько не сыскать. Это и шитье, и мытье посуды, полов, и уход за соседским ребенком за «копеечку». Думаете, деньги на жилищный кооператив с неба капали?..
По ночам — чтение тетрадок. Утром — в школу, универ. Вечером, отгоняя неумолимый сон, — вторая смена. И так — годами. В режиме нон-стоп. Не проплатил взнос — вылетел из очереди на хату к чертям собачьим.
Одна отдушина — южно-курортный отдых. Да, на семью отпускных хватало вполне. Но, скажем, со вторым, третьим ребенком вожделенный крымский юг, увы, отдалялся. Если вовсе не вычеркивался из календаря.
Отец, как правило, отвечал в семье за техническое обеспечение: телевизор, утюг, стиралка, пластинки. Все доставалось со скрипом — через кредиты, займы, кассы взаимопомощи. И — мены, мены, мены…
А если батя еще и книгочей — все, считай, пропало. Книгообмен в СССР — целая индустрия. Иная, потусторонняя жизнь. Вселенная! Очереди за подписными изданиями. Взятки за очередь. Подкуп того, кто дает взятки на очередь…
Формировалась серая обменная биржа книг, произведений искусства вообще, антиквариата-драгметаллов в частности. Второй половиной исполинского остова сей всеобъемлющий черный рынок уходил глубоко в подполье, разветвляясь от Прибалтики до Закавказья. Само собой, благоденствовали мошенничество, кидки, подставы, заказные убийства.
Криминал не сидел сложа руки. В СССР процветали воровство, грабежи, кражи автотранспорта — квартиры-то «не закрывались», как обожают присовокупить грамотеи-псевдознайки. Да, по убийствам официальная статистика невелика. Но, скорее всего, от закрытости доступа к информации. Оттого — кажущееся писакам благополучие, спокойствие. Вечный праздник с «Зарницами» и пионерскими горнами.
Но ежели пойти от противного и взглянуть статистику по заключенным, все становится на свои места. По тюрьмам парилась уйма народу. В принципе создавалось впечатление: мол, во дворах мужики только и делали, что возвращались оттуда — и готовились обратно туда умчать. Меж срокáми (ударение поставлено «по-блатному») страшно бухáя, матерясь. Бýхая во дворе костяшками домино о свежевыструганный стол. В кровь раздирая по коммунальным вечерам друг другу морды.
Да, вам повезло, коль ваш отец, как и мама, педагог. Или непьющий прораб на заводе, как зеницу ока ждущий заводскую квартиру (и дождется!). Полагаете, сие избавляло отцов от советских комплексов «дожития»? Да ничего подобного!
Как тысячи сверстников вокруг, они с упоением резались с таким же «засекреченным» педсоставом-профессурой либо инженерским составом в преферанс. Аккуратно и любя рисуя пульку на четверых. Кто-то — элементарно да по-пацански: в храп, секу, буру. Проигрывая от аванса до получки. Иногда и наоборот, почему нет. Фарт есть фарт. Пресловутое «зеро» — манит. Хотя везло, знамо, единицам.
Немало энергичных, предприимчивых папаш были задействованы в разовых, случайных «тайных операциях». Связанных с неведомыми и невидимыми обывательскому глазу преступными группировками. И при дальнейшем их раскрытии не все низовые звенья выявлялись — по причине их невовлеченности в большой многомиллионный «производственный процесс», такой, как расстрельные «рыбное дело», «золотое», «меховое», «хлопковое». Далее — до бесконечности: криминал в совке косил бабки абсолютно на всем — ведь этого «всего» в госторговле не достать.
Мебели нет — вот вам теневой рынок мебели. Шуб нету — извольте. Путассу-салака-консервы, украшения-тачки-фото, забугорная техника…
И суетные неспокойные отцы, напоив будущих бытописателей в шортиках сладкой газировкой, шли туда, о чем не принято было говорить.
Вот прикиньте, разве мог ваш батя — в гараже — спиливать номера со стащенного намедни мотороллера «Электрон», брошенного без присмотра в ближайшей лесополосе (наверняка хозяин, и не один, уполз в кусты заниматься чем-то нехорошим, чего в СССР не было), дабы втихаря толкнуть с напарником агрегат на воскресной барахолке?
Или приторговывать вынесенными с завода дефицитными батарейками?
Или менять редкие (не проштампованные знакомой чувихой в библиотеке) институтские книжки на столь нужную подборку Сервантеса?
Или после смены в цеху вытачивать с Петровичем чрезвычайно необходимые, постоянно ломающиеся в стиралке «Вятка» штуцера? (Идущие у домохозяек влет, на ура, хоть точи их без продыху вахтовым методом.)
Разумеется, мог — отвечу. Мог! И стащить, и перепродать, и обхитрить, и выклянчить подешевле. И в морду сунуть зарвавшемуся рыночному барыге-жульбану…
Потому что этот батя — я.