— Давид Георгиевич, как вы познакомились с Евгением Максимовичем?
— Мы оба — выходцы из Тбилиси. Люди, приехавшие в Москву из других городов, в свое время формировали что-то типа землячеств. Такое же землячество было и у тбилисцев, его собрал вокруг себя мой великий учитель Владимир Бураковский. Когда в 70-х годах прошлого века Евгений Максимович переехал в Москву, он оказался в нашем сообществе, и постепенно между нами родилась дружба, которая со временем переросла в нечто большее. Он стал для меня старшим братом. Очень достойным братом. В Москве даже завидовали нашему содружеству, в которое входили режиссеры Лев Кулиджанов, Гия Данелия, Марлен Хуциев, журналист-международник Николай Шишлин, известный журналист Томас Колесниченко, сотрудник партийного аппарата Лев Оников — все мы приехали из Тбилиси. Это были порядочные, высокопрофессиональные люди, среди нас не было ни одного бездельника. Все мы были влюблены в свое дело, и это нас объединяло. Мы были влюблены и в свой родной город, и в свои родные традиции. Может быть, как раз поэтому Евгений Максимович не был подвержен мании величия. Высокие должности его не меняли, не делали высокомерным. Потому что в Тбилиси в наше время такое поведение «не котировалось», не считалось достойным.
Конечно, у нас были друзья и из других городов, и мы часто проводили кавказские застолья, где говорилось много хороших слов, выпивалось немало хороших вин, где мы обменивались новой интересной информацией. Евгений Максимович никогда не делал вид, что он трезвенник, хотя и пьяным я его не видел никогда. Многие, наблюдая публичную деятельность Примакова, считали его хмурым человеком, эдаким сухарем. Однако среди своих он был совершенно другим — обаятельным, открытым, с хорошим чувством юмора, обожал рассказывать анекдоты. Я точно знаю о его очень добрых и доверительных взаимоотношениях с президентом В.В.Путиным.
— Каким он был в рабочем окружении?
— Примаков никогда не кричал о любви к родине, не бил себя в грудь, но при этом каждым своим поступком доказывал, что он патриот своей страны. Самым удивительным в Евгении Примакове было то, что, оставаясь патриотом, он умел поддерживать добрые отношения с самыми разными людьми — Мадлен Олбрайт, Генри Киссинджером, Джорджем Шульцем; благодаря ему я с ними тоже познакомился и видел их общение вблизи. Никто не предавал интересов страны, все было на уровне высокой дипломатии, никогда не было напряжения на тему «напротив сидит враг». Однако когда было нужно, Примаков проявлял крайнюю принципиальность — все помнят, как в 1999 году он развернул самолет над океаном, выразив протест России против начавшейся военной операции НАТО в отношении Югославии.
— Как относились к Примакову в других странах?
— Мы вместе много ездили по России и по миру, отдыхали с нашими семьями за рубежом. И я видел, что даже за границей выстраивались очереди из людей, которые просто хотели сказать ему доброе слово. Поскольку он был востоковедом, прекрасно знал арабский язык, мы любили путешествовать по восточным странам. Нередко бывали в Болгарии, Черногории, Сербии. Везде Примакова хорошо знали и высказывали в его адрес только слова восхищения. Это действительно был редкий человек, последний из могикан. Его кристальная честность порой граничила с наивностью. Если какой-то человек говорил ему «даю вам честное слово», он даже представить не мог, что он способен лукавить. Если он сам давал честное слово, непременно выполнял его. И я никогда не слышал от него плохих слов в адрес кого бы то ни было, даже если этот кто-то их заслуживал. Это не значит, что не было людей, которых он не любил. Просто он избегал общения с ними, никогда не сближался с теми, кто ему неприятен. Единственным, пожалуй, кого он пожурил, да и то мягко, был Борис Березовский, развернувший против него грязную кампанию в СМИ, когда Евгений Максимович заявил о намерении баллотироваться в президенты. Доходило до самых гнусных вещей: с экранов ТВ говорилось о смертельных диагнозах Примакова, его инвалидности, это была неприкрытая травля.
— Как проходил ваш совместный отдых?
— Начать с того, что Евгений Максимович был трудоголиком. Что такое для него был отдых? Утром мы просыпались, шли на море, Евгений Максимович плавал. И хотя Примаков был не очень спортивного вида, в воде он просто преображался — плавал он великолепно, хотя ходить не очень любил. Выдыхались даже его охранники, а он не уставал. Потом мы шли завтракать, а после завтрака он запирался в номере и работал до вечера. Писал. Первыми его читателями были мы — вечером он читал нам, а мы слушали. И иногда даже позволяли себе делать замечания. Он очень много писал, издал много книг. И даже на посту премьер-министра все свои речи и доклады писал сам. Не все знают, что он писал стихи — а на них даже написаны песни.
Интересна история его знакомства со второй женой (первая, к сожалению, рано ушла из жизни). Когда он стал членом Политбюро, ему предложили на выбор личного врача: реаниматолога, гигиениста или терапевта. Примаков стал советоваться с друзьями, и я сказал ему: «Зачем тебе реаниматолог? Если случится что-то серьезное, все равно придется обращаться в больницу. Гигиенист — тоже сомнительно. Выбирай терапевта». Так в его жизни появилась Ирина. Она, конечно, долго привыкала к нашим традициям, застольям. Как-то, когда Евгения Максимовича прооперировали по поводу заболевания щитовидной железы, мы приехали его навестить. Бураковский достал бутылку. Ирина в ужасе всплеснула руками: он же только что после наркоза! А Бураковский сказал ей: «Ты врач, а я академик. Я говорю — можно пить. Значит, можно!»
— Каким он был другом?
— Великим. Он был эталоном друга. И это без преувеличения. Я был одним из немногих его близких друзей, с которыми он не был связан по работе. Однако при всей своей занятости, загруженности он всегда находил время на друзей. И если с кем-то, не дай бог, случалось несчастье, трагедия, да просто неприятность — он первым приходил на помощь. Ему можно было позвонить и ночью, и рано утром. Он всегда был доступен и очень доброжелателен. В жизни он видел много и хорошего, и плохого, работал во власти, но его ничто не испортило. Он оставался чистым человеком, искренне желал приносить пользу обществу. Всего за 9 месяцев премьерства ему удалось сделать для страны очень многое: страна вышла из кризиса, отодвинулась от пропасти, на краю которой была.
Многие люди, которых назначают на высокие посты, меняются, создают дистанцию с окружающими. А он оставался сверхмудрым и неизменным. У нас была сплоченная компания, и примерно раз в неделю мы встречались. Когда Евгения назначили премьер-министром, у нас все сразу решили: всё, мы его потеряли. Однако не было ни одной посиделки, чтобы он не пришел! Как-то раз встречались у меня, я с утра побежал на рынок, возвращаюсь в свой московский двор — а из него убрали все машины. Ко мне тоже подходят и говорят: здесь парковаться сегодня нельзя. Мне пришлось сказать, что человек, ради которого они стараются, идет ко мне в гости. И все равно: мне разрешили разгрузиться и попросили убрать машину из двора.
...Примаков умел делать добрые дела тихо, никому не говоря. Иногда лишь через годы я узнавал от кого-то из общих друзей, что он сделал для меня что-то хорошее. А он об этом даже и не заикался — это великое качество. Мне очень повезло в жизни, что у меня был такой друг, — и чем больше времени проходит, тем тяжелее становится без него. Мы провели вместе больше сорока лет, и не проходит и дня, чтобы я его не вспоминал. Это огромная потеря для меня. Я всем желаю иметь хотя бы одного такого друга — тогда можно будет сказать, что жизнь прожита не зря. Светлая память Евгению Максимовичу.