Ученый, журналист, дипломат, глава разведки, министр иностранных дел, премьер-министр... Уроженец Киева, мужавший в Тбилиси и Баку, покоривший Москву, истоптавший своими ногами Каир и Багдад, бывавший в партизанских лагерях иракских курдов, сидевший в президиумах и шедший — когда надо — на конфликты с начальством.
Есть и у меня свой Примаков. Например, тот, который в дефолтном 1998‑м возглавил правительство — и перед этим грузным, спокойным человеком страх всеобщего хаоса и сползания в пропасть отступил. У меня, во всяком случае, точно. Пусть там говорят, что просто изменилась конъюнктура на нефтяном рынке, но даже психологически фигура антикризисного менеджера оказалась полезной.
Или тот, который в 1999‑м совершил знаменитый разворот над Атлантикой. Это было, я бы сказал, по-гусарски. Красиво и изящно. И без истерик и позерства. Немногие на это способны.
Изящный тяжеловес Примаков был не только политиком-практиком, но и одним из крупнейших теоретиков международных отношений. И трудно не согласиться с мнением, что после кончины Евгения Максимовича конгениальных ему фигур в мире — по уровню анализа и сделанных на основе его выводов — почти не осталось. Разве что Генри Киссинджер. Помню, как пару лет назад патриарх американской дипломатии Киссинджер выступал в Москве на Примаковских чтениях и рассказывал о том, что с Евгением Примаковым они были близкими друзьями. Киссинджер говорил о том, что, будучи соперниками и находясь по разные стороны стола во время переговоров, они имели общее убеждение в том, что проблемы между нашими странами должны решаться путем переговоров, что необходимо двигаться к достижению общего видения будущего. А когда в 1996 году Примакова назначили министром иностранных дел России, Киссинджера спросили, как он относится к этому назначению. На что бывший госсекретарь США ответил: «Мне всегда было проще иметь дело с теми, кто понимает свои национальные интересы».
Во вторник в Москве откроется памятник Евгению Максимовичу к 90‑летию. И это очень здорово. Но память о великом государственном деятеле и ученом жива не только в изваянии.
Как-то мне пришлось побывать на презентации интереснейшей книги Примакова про Ближний Восток. Спросил его, собирается ли он писать еще. Евгений Максимович посетовал на нехватку времени и возраст. И все-таки, несмотря на то и на другое, он успел издать еще несколько книг на актуальные для России и мира темы. Эти работы тоже стали памятником мыслителю и государственному деятелю.
Я очень рад, что Институт мировой экономики и международных отношений РАН, с которым я связал судьбу в 1994 году, поступив туда в аспирантуру, носит имя Примакова, возглавлявшего этот «мозговой центр» в 1980‑е годы. И очень рад, что проводимые институтом Примаковские чтения уже несколько лет подряд входят в десятку ведущих международных конференций мира по рейтингу Университета Пенсильвании. И это, без сомнения, тоже памятник Евгению Максимовичу — живой, действующий.
Как и его стихи:
Я много грешил, но никогда не предал
Ни дела, чем живу, ни дома, ни людей.
Я много проскакал, но не оседлан,
Хоть сам умею понукать коней...