— Артур Николаевич, так уж повелось, что каждые юбилейные пять лет «МК» обязательно берет у вас интервью. Последний раз...
— Крайний раз… — уточняет легендарный исследователь.
— Да, крайний раз это произошло в 2014 году. С тех пор многое в мире изменилось. Поэтому сразу хочется задать коронный вопрос: Арктика — наша?
— Регион сейчас активно развивается. В марте 2019 года президент России Владимир Путин подписал указ, по которому министерство развития Дальнего Востока было переименовано в министерство развития Дальнего Востока и Арктики.
Мы представили нашу заявку по границе российского континентального шельфа Арктики, где прирастаем миллионом квадратных километров. Серьезная подготовка идет со стороны Минприроды, Министерства обороны, Гидрометслужбы, многих других структур. Если не вмешается политика, то мы должны обязательно отстоять наши притязания на расширение Арктического региона. Конечно, законодательно закрепляться там нужно. Прежде мы об этом и мечтать не могли.
— Разве может быть такое, чтобы Арктика — богатейшая кладовая мира, где нефть, газ, другие ресурсы, — вдруг оказалась вне большой политики? Это же вожделенный для всех кусок пирога, от которого каждый захочет отщипнуть свою долю.
— Международное сотрудничество в регионе не предусматривает политических конфронтаций. Мы работаем вместе для общего дела. Европейское сообщество создает международный проект MOSAiC (Многопрофильная дрейфующая обсерватория по изучению арктического климата. — Авт.), он предполагает уже в этом году заморозить в арктических льдах германский ледокол Polarstern. Российскую дрейфующую станцию, я надеюсь, удастся запустить в 2020-м. Она тоже будет международной. Да, европейцы нас несколько опередили. Но мы слишком поздно спохватились. Вернее сказать, трудно и долго доказывали, почему эту программу нужно финансировать. В ближайшем будущем планируем, смотря по ситуации и ледовой обстановке, «вморозить» в лед ледокол «Капитан Драницын» так, чтобы он осуществил дрейф в высоких широтах Ледовитого океана. Это поможет получить новые данные о гидрометеорологическом и ледовом режиме Арктики и в том числе обеспечивать безопасность плавания по трассе Северного морского пути.
— Вы сменили азарт исследователя на кресло депутата Госдумы. Затем перебрались в нефтяные структуры. Неужели, изучив весь мир вдоль и поперек, искали спокойствия и комфорта?
— Я пошел в «Роснефть» потому, что она вместе с Арктическим институтом стала активно заниматься арктическими проектами, один из которых транспортировка айсбергов. Это чисто практический интерес. Дело в том, что нефтяные платформы подвержены серьезной опасности столкновения с ледяными горами весом в десять миллионов тонн. Современные ученые рассчитывают, на какое расстояние следует сдвинуть айсберг, как изменить траекторию его движения, чтобы избежать катастрофы. Я знаю, что такое айсберг. Я сам зимовал на ледяном острове зимой 1969–1970 гг. и понимаю, в чем его опасность. Когда вроде бы сверхнадежное ледяное поле толщиной в 15 метров вдруг покрывается трещинами и раскалывается на части...
— В жизни вы столько раз рисковали собой. На другом конце земли, вдалеке от цивилизаций, от мирской суеты. О чем же думается в полном одиночестве среди безмолвных белых глыб?
— О женщинах.
— Гм-м-м. Неожиданно.
— Но это естественно: чем дольше ты находишься вдали от дома, тем дороже те женщины, о которых ты вспоминаешь. Непросто прожить год во льдах в экспедиции. Хотя ощущения разные. В Арктике все-таки есть чувство, что в случае ЧП тебя спасут. Так было на дрейфующей станции «Северный полюс-19», той самой, которая раскололась на части. Антарктида далеко, и там тяжело осознавать: если что-то случится, то рассчитывать придется только на себя.
— В августе 2007 года на подводном аппарате «Мир» вы опускались на дно Северного Ледовитого океана, в 2008-м возглавили экспедицию «Миры на Байкале», побывав в самой нижней точке самого большого в мире озера. Не возникало желания еще и в космос полететь?
— Была у нас одна программа, связанная с повторением экспедиции 1928 года к Северному полюсу на дирижабле «Италия» под командованием Умберто Нобиле. Мы даже нашли организацию, которая делает современные дирижабли. Думаю, что в будущем подобные летательные аппараты могут использоваться при активной транспортировке на дальние расстояния негабаритных грузов. Но проверить на практике пока не получается...
— А как же мечта о покорении Марианской впадины, самой глубокой точки земного шара — 10994 метра ниже уровня моря, — она так и осталась несбывшейся мечтой?
— Опыт строительства глубоководных аппаратов в нашей стране очень большой. Все предварительные работы были проведены. Но это же не просто взять и погрузиться до дна, это целая наука! Пока к этому проекту государство не готово. Есть определенные технические и финансовые трудности. Не исключено, что следует сразу строить такой аппарат, который даст возможность выйти в «глубокий космос» океана.
— Совершенно невероятный замысел! Я читала о том, что, когда вы искали средства на ваши предыдущие глубоководные проекты, за спиной люди руками разводили — не верили, что это возможно.
— Да, я знаю реакцию многих. Пальцем крутили у виска. Конечно, без гигантских инвестиций, в том числе и частных, подобные исследования нереальны. Приходится находить средства. Слава богу, что среди наших богатых людей есть те, кто загорается подобными идеями. Например, Леонид Михельсон (российский миллиардер. — Авт.), побывав в Антарктиде на станции «Восток», принял решение финансировать ее новое строительство.
— Получается, в нашем мире еще остаются увлекающиеся романтики с большими возможностями? А я думала, что это все осталось во временах вашего детства, только тогда простые советские мальчишки мечтали поголовно стать полярниками и челюскинцами.
— Что вы, внимание к этой теме огромно. Не только к Арктике, но и к Антарктике. Антарктика нужна нам, потому что мы великая морская держава. Восстанавливаются полярные станции, расширяется Севморпуть, строятся атомные ледоколы. Владимир Владимирович Путин, Дмитрий Анатольевич Медведев лично бывали на Шпицбергене. И я счастлив, что вижу это...