«Не пролил ничьей крови»
— Мои предки из горских чеченцев, всех своих родных мы хороним только в горах, — говорит Сайпуддин. — Когда вернулись из депортации в 1959 году, поселились уже в Грозном, потому что жить тогда в горах нашей семье запретили. В Грозном я и родился. Рос в большой семье, у меня 8 братьев и 2 сестры. Жили мы в основном за счет хозяйства. Отец хотел, чтобы мы крепко стояли на ногах, поэтому настоял, чтобы мы получили рабочие специальности. После 8-го класса я пошел в профтехучилище, освоил профессию слесаря-монтажника нефтяного оборудования. А вскоре отправился в армию. Срочную службу проходил на космодроме «Байконур», а вернулся в 1989-м уже в другую республику.
В стране бушевала перестройка, которая потянула за собой хаос, безработицу, всеобщее обнищание, межнациональные конфликты. В Чечне активизировалось националистическое движение. С пьедестала полетел памятник царскому генералу Алексею Ермолову. А осенью 1991-го к власти пришел бывший генерал советских Военно-воздушных сил Джохар Дудаев.
«Чеченская революция» завершилась провозглашением Чеченской Республики (Нохчи-чо). Страну наводнили боевики. Были захвачены и разграблены военные склады. «Демократические процессы» обернулись разгулом уголовщины, погромами, железнодорожное сообщение было прервано из-за постоянных грабежей...
— Из тюрем выпустили уголовников. Началось преследование русских, которых отождествляли со сталинской властью, — говорит Сайпуддин. — Их грабили, у них отнимали дома и квартиры. Многие просто бесследно пропадали. Мы приходили на помощь своим соседям, как могли их оберегали. Русские были незащищенной стороной. Вскоре ситуация вообще вышла из-под контроля. Оставив все свое имущество, многие русские люди стали покидать республику. Уехало много моих друзей. Все понимали, что эта политика рано или поздно приведет к войне. Так это и случилось.
11 декабря 1994-го началась первая чеченская война. В кровавой мясорубке оказались не только обе стороны конфликта, но и гражданское население. На Грозный и его окрестности обрушились бомбовые и ракетные удары. Из республики потянулись тысячи беженцев. Дороги были блокированы боевиками. Кого-то почти контрабандой вывозили знакомые чеченцы.
— Страшное было время. Жители Грозного от бомбежек прятались в подвалах, пили дождевую воду, которая отдавала гарью, есть было нечего, поэтому ловили и ели голубей. У брата была ферма, как-то федералы целенаправленно расстреляли скотину. А когда мы с соседом, Игорем Мигуновым, начали таскать оттуда мясо, по нам открыли огонь. И я в свои молодые годы попал в ополчение. И вовсе не из-за Дудаева, как многие считают, а потому что видел много несправедливости со стороны федеральных войск по отношению к местному населению.
— У вас ведь русская жена, казачка — Светлана?
— Марьям (Света) жила по соседству. Добиваться ее внимания начал, когда пришел из армии. Мне было 20 лет, мир видел в розовом цвете. Почти год бегал за ней, пока она не согласилась прийти на свидание. Она боялась моей импульсивности. Потом мы познакомились поближе, стали встречаться. В конце концов решили пожениться. Родители с обеих сторон были против этого брака. Нас разлучили, Марьям (Светлану) отправили к родственникам в Крым. Мне начали в Чечне искать невесту. Но я поехал, тайно вывез любимую. Мы стали мужем и женой. Когда началась военная кампания, русские в Чечне стали вне закона, переживая за Марьям, ходил к ней через минные поля, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. За ночь, бывало, преодолевал пешком более 20 километров, днем нельзя было открыто передвигаться.
— Когда для вас закончилась война?
— Да почти сразу. Когда убили моего брата-ополченца Ахида Гучигова, я, желая отомстить, решил устроить засаду. Нарвался на военных, получил несколько ранений, сильнее всего пострадала рука. Раны долго не заживали, я лечился в Ингушетии. Этот братский народ немало помог мне в те дни. И не только мне, Ингушетия стала приютом для многих чеченцев в то время. А когда поправился, больше ни разу не взял в руки оружие. Слава богу, не пролил ничьей крови.
— Вас ведь ваххабиты едва не расстреляли, когда вы встали на защиту семьи русской учительницы?
— Это было в ноябре 2000-го. Хасавюртовские соглашения не принесли мира в Чечню. Экономика оставалась исключительно криминальной, ваххабиты со стычками и стрельбой устанавливали в аулах власть ислама. Процветала работорговля. Однажды бандиты пришли забирать семью русской учительницы Раисы Митрофановны Климовой. До этого они увезли ее зятя и требовали за него выкуп. Потом приехали за остальными. Это происходило на глазах жителей Старопромысловского района Грозного. У меня до сих пор перед глазами стоит дочь учительницы, Ольга Климова, которая держалась за штакетник забора, и ее всю трясло от страха. Я встал рядом. Люди с бородами мне крикнули на чеченском: «Отойди от нее. Мы — шариатская гвардия, мы у себя дома. Будем стрелять». Я говорю: «Это мои соседи. Вы их не заберете». И заслонил Ольгу собой. В то же время местные жители стали по одному, по два человека подходить и вставать рядом с нами. В результате нас собралось человек 150–200. Мы отстояли эту семью. Потом с Русланом Акаевым вывезли Климовых в Ставропольский край и попросили: «Не возвращайтесь», — потому что тем людям, религиозным фанатикам, терять было нечего. Но семья Климовых через полгода, в сентябре 2000-го, вернулась домой. К ним ночью зашли и расстреляли их.
«Христом Богом молю, найди могилу моего отца»
В 2001 году, когда активная фаза боевых действий уже закончилась, Сайпуддину удалось вырваться из разрушенного Грозного в гости к младшему брату Саламо в Башкирию. И зайдя на сайт «Грозный виртуальный», он не мог оторваться от экрана компьютера двое суток.
— Грозный лежал весь в руинах, Интернета там не было. А тут я увидел форум о грозненцах, фото довоенного, еще процветающего города. Два дня и две ночи сидел, читал как завороженный, до рези в глазах, ничего не ел, только пил кофе. Познакомился со многими людьми, стал переписываться. Нашел знакомых, которых знал еще до войны. Мы стали общаться. Получилось так, что, вернувшись домой, я стал для многих единственной зацепкой, кто мог скинуть фотографии нынешнего Грозного. Время было еще неспокойное, частенько нужно было пересечь город, пройти через десятки постов, чтобы сфотографировать нужный дом или улицу.
Люди, вынужденные уехать в войну из Грозного, хотели увидеть родные места, школу, свой двор, дом, парк, кинотеатр, где прошло их детство. И Сайпуддин Гучигов стал их «поводырем». Делал фотографии, снимал ролики. В результате его нарекли «мэром виртуального Грозного».
— Год спустя, в 2002-м, ко мне обратился один товарищ с Дальнего Востока: «Христом Бога молю, найди могилу моего отца». Он хотел узнать, в каком она состоянии и осталось ли что-то от памятника? Я не смог ему отказать. Предварительно, конечно, спросил разрешения у отца, можно ли пойти на кладбище? Я должен был удостовериться, что не нарушаю никаких канонов. Отец сказал: «Иди! Помогай людям, слушай свое сердце, тебе это зачтется, но я дам тебе совет, берегись хвальбы, она разъедает человека изнутри». Он ведь сам никогда не видел могил своей матери и своего отца. Мой дед, как и его брат, были расстреляны в 1942 году как антисоветчики. Где покоится их прах, отец так и не узнал. Бабушка умерла на глазах отца от голода, когда их отправили в ссылку в Казахстан. Отец рассказывал, что тела умерших сложили в комнату без окон, а утром, когда они проснулись, его мамы уже не было. Потом сказали, что их забрали из барака специальные службы и закинули в шахту.
Тогда, в 2002-м, бродя несколько дней по заброшенному русскому кладбищу, где сорняки были по пояс, Сайпуддин нашел нужную могилу. С тех пор все больше времени он стал проводить на кладбищах: христианских, мусульманских, иудейских. Устраивал субботники, расчищал дорожки. Благодаря его усилиям на центральном кладбище Грозного был установлен большой православный крест, а на его мусульманской части — могильный камень.
Бывшие грозненцы, которых война раскидала по всему миру, просили найти могилы их близких. Сайпуддину звонили не только со всей России, но также из Америки, Израиля, Германии.
— Очень часто бывало так, я шел по кладбищу с телефоном в руках, а человек, который находился за несколько тысяч километров, подсказывал мне дорогу, вел меня. Но у него в памяти сохранилась картина еще ухоженного, довоенного кладбища. А оно в войну подвергалось массированным артиллерийским обстрелам, многие могилы оказались разрушенными, мы до сих пор там находим осколки и неразорвавшиеся снаряды.
Помню, один мужчина из Ставропольского края долго искал могилу матери. Вроде и жил недалеко, но боялся сюда приезжать. Я шел по кладбищу и представлял, как он на другом конце провода волнуется. Сообщал, такая вот фотография, описывал… И замолкал, зная, что он у себя дома сейчас плачет.
Мой отец ведь только в 1992 году, через 50 лет после 42-го, увидел на фотографии своего отца. Ему этот снимок принесли из тюремного архива. Отец был совсем маленьким, когда его забрали, совсем не помнил его лица. И десять дней тогда мы к нему в комнату не заходили, знали, что тревожить отца сейчас нельзя. К нему только заходила моя мама, приносила чай и печенье, есть отец не мог, настолько сильные эмоции его обуревали. Поэтому, когда находим нужную могилу, я даю людям возможность пережить эмоции, молчу или говорю, что перезвоню позднее.
Бывает, как говорит Сайпуддин, при поиске захоронения появляется некий знак. Как будто кто-то ведет свыше.
— Как-то с Еленой Комаровой мы искали могилу ее бабушки. Она приехал в Грозный вместе с пожилой мамой, которой было 82 года. Ходить по зарослям ей было тяжело. Решили сначала найти могилу, а потом прорубить к ней просеку. Старушка рассказала, что на кресте есть завитки, вспомнила, что токарь в свое время взял заготовку и выточил их на станке, крест стал фигурным. Я долго искал нужный крест. Нет его нигде! Присел, прочитал молитву, вдруг вижу вдалеке красный тюльпан. Пошел к нему и увидел похожий крест, который был подрублен осколком. Он держался только за счет туи, которая обвила его ветками. Таблички никакой не было. Прорубил просеку к могиле, пожилую женщину пришлось в нескольких местах переносить через оградки. Проходы были перекрыты могилами. Дочь с мамой, оказавшись на месте, увидели, что крест весь в осколках. Разгребая листву, нашли табличку из нержавейки, где были указаны все данные их бабушки.
Случалось, что бывшие грозненцы по нескольку лет искали могилы своих близких.
— Виктор и Люба из Новосибирска приезжали в Грозный два года подряд. У них здесь похоронен 12-летний сын. Первый год они искали могилу мальчика самостоятельно. В тот год приехала большая группа грозненцев, я был занят их расселением. А на следующий год я присоединился к поискам. Пришли на кладбище, смотрю, Люба мечется. Я ей говорю: «Любовь, вы мама, присядьте, мы пойдем с вашим мужем на поиски, а вы читайте молитву. Только верьте, вы найдете его!» Мы отошли буквально на сто метров, вдруг слышим, она зовет мужа. Когда подошли, она стояла у могилы сына. Поделилась: «Как только начала читать молитву, вдруг встала и пошла». Ноги сами ее привели к мальчику. Это какая-то особая энергия, которую мы не в силах объяснить. Мы сами эту могилу бы не нашли. Были повалены и оградка, и памятник.
За 19 лет поисков Сайпуддин многое увидел и многое впитал. Их были сотни, с кем они шли через заросли, прорубали просеки, находили могилы деда, мамы, отца, брата, дочери, сына… Люди со слезами на глазах обнимали этот холм, крест, памятник. А потом поворачивались, обнимали уже Сайпуддина и говорили: «Храни тебя Бог, дай Аллах здоровья тебе и твоим близким». Для него не было лучшей награды, чем эти слова.
«По очереди с братом охраняли старика»
Очень многие жители Грозного хотели увидеть тех, с кем они выросли, учились, работали. И Сайпуддин Гучигов со своей неизменной помощницей Галиной Луневой из Минеральных Вод, что в Ставропольском крае, стал организовывать встречи грозненцев. Так появилась идея создать организацию «Наш дом — город Грозный». Раньше встречи проходили на территории Кавказских Минеральных Вод, а в последние годы в том числе и в самом Грозном.
— Желающих посетить родину было очень много. В Одноклассниках есть одноименная группа «Наш дом — город Грозный», которая объединяет 20 тысяч человек. Мы все находимся на связи. Это так здорово — открывать для человека Грозный, который он потерял.
Еще мне иной раз пишут: «Я был в Чечне, воевал, могу я приехать, посмотреть город?» Я всегда в таком случае говорю: «Ради бога, приезжайте. Бойтесь только своей совести». Можно ведь честно исполнять свой долг, а можно заниматься мародерством.
Сейчас Сайпуддин и члены общественной организации «Наш дом — город Грозный» к 9 Мая 2020 года, 75-летию Победы, хотят привести в порядок тысячи могил ветеранов Великой Отечественной войны.
— Мы ищем волонтеров, пытаемся привлечь людей из других регионов. Кладбища в итоге имели бы просвет, а не сплошные заросли. Многие участники ВОВ, кто похоронен на грозненских кладбищах, выпали из базы данных. Это несправедливо по отношению к защитникам Родины. Мы хотим внести их имена в Книгу памяти. Поэтому через вашу газету просим откликнуться их родственников.
В то же время Сайпуддин подчеркивает, что облагораживание кладбищ — это только часть работы их общественной организации. Многое добровольцами делается для гармонизации межнациональных отношений.
— Мы сейчас живем в монокультурной республике, молодое поколение мало знает о культуре других народов России. Мы пытаемся восполнить этот пробел. Знакомим юношей и девушек с другими конфессиями, в частности с православием. Рассказываем о русских, которые жили в республике. Ведь часто русская речь у молодых ребят ассоциируется с военными, танками, зачистками. Мы пытаемся донести, что войны нужны политикам, чтобы любой ценой удержать власть, а страдает народ. Мы стараемся, чтобы ребята принимали участие в «круглых столах», форумах, конференциях в разных городах России.
А встречи порой преподносят немало сюрпризов.
— Однажды мы приехали по приглашению в колледж Нефтекумска, в Ставропольский край, ведущим на мероприятии был парень лет 20. Лицо студента мне показалось очень знакомым. Стал выяснять, кто он? И организатор мне сказала: «Это Женя Базилевский, вы не можете его знать, он — местный». После мероприятия я подошел к парню и поинтересовался: «У вас кто-нибудь жил в Грозном?» Он сказал: «Прадед». Я спрашиваю: «В городке Маяковского?» Он говорит: «Да». Я хорошо знал этого старика, он жил с нами на соседней улице. В годы войны, когда бандиты хотели отобрать у него дом, он в 89 лет прошел на костылях несколько остановок, чтобы попросить у нас помощи. К нам тогда многие обращались, просили защиты от беспредела. Были те, кто, уезжая, оставлял у нас документы на дома и квартиры. Старик Базилевский рассказал, что к нему в дом лезут бандиты. Отец послал меня и младшего брата, тогда оружие у всех было на руках. Мы по очереди ночевали у старика, охраняли его. Потом, когда из рейса вернулся на «КамАЗе» старший брат, отвез его к родственникам в Нефтекумск. И вот спустя 25 лет судьба столкнула меня с его правнуком!
Связь была на самом деле непрерывной. Сайпуддин Гучигов со своими соратниками все эти годы ухаживал за братской могилой, в которой были похоронены шесть альпинистов, которые в 1976 году погибли при восхождении на пик Пушкина в Кабардино-Балкарии. Среди тех, кого накрыла тогда лавина, был Борис Базилевский, сын того старика, который студенту Жене Базилевскому приходится дедом.
Под их опекой также — братская могила пожарников, которые сложили головы в годы Великой Отечественной войны, братская могила спасателей, которые погибли при взрыве на химзаводе в Грозном еще в советское время.
Также Сайпуддин с помощниками опекает русских одиноких стариков, которые остались жить в Грозном.
— Мы как можем пытаемся им помочь, ищем их родственников в других городах, а когда они умирают, хороним за свой счет, — говорит Сайпуддин. — Только в прошлом году предали земле по всем православным правилам шесть таких стариков.
А недавно, по рассказам Сайпуддина, прямо на кладбище кто-то подкинул сначала одного русского старика, а потом и второго.
— Мы предполагаем, что их привезли из Дагестана, где пожилые люди без определенного места жительства работали на кирпичных заводах и фермах, а когда они стали немощными и нетрудоспособными, их просто отвезли куда подальше и оставили на улице.
Когда мы подняли шум, обратились в Общественную палату, разместили в Интернете статью, появилась информация по поводу одного «подкидыша». Выяснилось, что он родом из Йошкар-Олы, 15 лет назад уехал в Москву на заработки и после драки пропал. Мы нашли его родственников. Пока они ехали за ним, этот человек опять пропал.
У другого «подкидыша» была нарушена дикция, он не мог объяснить, как попал на кладбище. Ходить он не мог, только лежал. Добровольцы поместили его в больницу, где его выходили, а потом пристроили в интернат в Ставропольском крае.
За свою общественную деятельность Сайпуддин Гучигов отмечен многочисленными наградами, среди которых орден «Долг и честь», медаль Александра Невского «Защитник земли русской», медаль «Патриот России», «За службу перед Казачеством России», «За сбережение народа» и многие другие.
Вместе со своей командой он несколько раз подавал документы на получение правительственного гранта, но безуспешно. Их общественную организацию поддерживают преимущественно частные лица.
Чтобы продолжать помогать людям и раздать накопившиеся долги, Сайпуддин продал квартиру, участок земли, свой небольшой бизнес, связанный с компьютерным классом.
— Все запустил туда, — говорит мой собеседник. — Работать сложно, но мы стараемся двигаться вперед. Нам помогает Бог и мой брат-бизнесмен. Когда мы с семьей остались без жилья, он подарил нам дом. Тысяч 10–15 нам подкидывает Магомед Ашаханов, который руководит бригадой по ремонтно-восстановительным работам. Этот человек уже много лет прибирается на детских могилах, которых немало на наших кладбищах.
Всецело на стороне мужа и жена Сайпуддина — Марьям (Светлана), которая поддерживает его во всех начинаниях.
— Мы живем в исламе, молимся тому же творцу, которому молятся все. Многие недоумевают, когда узнают, что у меня жена не чеченка. Мы — одно целое. Она до последних дней выхаживала моих старых родителей. А когда из жизни ушла моя мама, вместе с ее сестрой обмывала тело и готовила его в последний путь. У нас двое детей, сыну — 18 лет, дочери — 19, больше Бог не дал. Надеюсь, что сын пойдет по моей стезе и принесет немало пользы людям.
— Бывает, что у вас опускаются руки?
— Очень часто, когда, например, пишут гадости, мол, «этот человек зарабатывает на могилах», «он — предатель ислама». Мне за 19 лет пришлось через многое пройти, мне не раз угрожали, всячески запугивали. Но это несоизмеримо с тем количеством «спасибо» и «Храни Господь», что приходится слышать. Это и дает энергию. Пока я живу — буду идти путем мира. Дал мукъ лахъ.