■ ■ ■
Родился русский поэт в одном из бесчисленных местечек на Украине в семье ремесленника Иоиля Шимона Гершановича, имевшего право жить за чертой оседлости. В губернском Владимире полиция записала его «одесским мещанином, комиссионером по продаже сахару». Жена содержала белошвейную мастерскую. Старший сын торговал в лавке сахарным песком и мукой. Младшего отец определил в губернскую гимназию, где старшеклассник попал в социал-демократический кружок. Репетитором по алгебре у гимназиста волею случая оказался студент Московского университета Павел Батурин, будущий комиссар дивизии легендарного Чапаева, погибший с ним в одном бою.
В гимназии сын комиссионера получил классическое образование, выучил немецкий и французский. Играл хорошо на рояле, пел и танцевал в зале Дворянского собрания под музыку полкового оркестра. Те, кто видел его тогда, запомнили на натертом до блеска паркете с упоением танцующего гимназиста «с большой шевелюрой зачесанных назад волос».
Из уроженцев местечек одни, спасаясь от погромов, эмигрировали, другие уходили под знамена революционных партий. В 18 лет в Киеве студента Коммерческого института приняли в запрещенную в Российской империи партию РСДРП — большевиков. В дни Февральской революции он бросил институт, вступил в отряд Красной гвардии, добывал оружие для восставших, захватывал почту и телеграф. 25 октября 1917 года юнкера 1-й Петергофской школы прапорщиков Гершановича назначили военным комиссаром станции Петергоф с приказом не пропускать в столицу защитников свергнутого Временного правительства.
Во Владимире двадцатилетний член партии вступил в комсомол. Его избрали секретарем губернского комитета. В комнате бывшего Дворянского собрания, в которой собирались первые комсомольцы, сохранились кожаные высокие стулья и «рояль — где Безыменский играл и пел одному ему понятные негритянские песни». В комсомольских журналах появились стихи за подписью А.Безыменский. Его избрали на первый съезд РКСМ в Москве, где делегатов принял Ленин.
В автобиографии Безыменский признался, что более сильное впечатление, чем первые напечатанные стихи, в день демонстрации 1918 года произвело на него пение его варианта французской Марсельезы. Вместо слов «Отречемся от старого мира» песня начиналась словами, не имевшими никакого отношения к жизни автора, танцевавшего в Дворянском собрании:
Всякой радости в жизни лишались
Мы от горя, насилий и бед.
Нашей юности мы и не знали,
Не видали мы солнечный свет.
Музыкально одаренный Безыменский прославился другим переводом — гимна австрийского Тироля середины ХIХ века. Его мелодия настолько хороша, что авторство приписывали Моцарту, и на нее неоднократно сочиняли разные слова. Безыменский сделал свой перевод в 1922 году, когда в Москве гостили германские комсомольцы, певшие на австрийскую мелодию немецкую песню «Юнге гарде». Ее перевел словами Наполеона, назвавшего своих юных солдат «молодой гвардией». Песню запели на собраниях, митингах, демонстрациях, съездах комсомола:
Вперед, заре навстречу,
Товарищи в борьбе!
Штыками и картечью
Проложим путь себе!
«Молодой гвардией» в СССР стали называть комсомол. Песня превратилась в гимн. С тех пор ее автор нигде не служил, жил постоянно в Москве по принципу «ни дня без строчки». Откликался на злобу дня, писал стихи и поэмы. Попал под влияние Маяковского, который гордился: «Я всю свою звонкую силу поэта тебе отдаю, атакующий класс!».
Подобно ему «атакующий класс» воспевал Безыменский:
Если не класс — то весь я не нужен!
Если не партия — к черту стихи!
Как в дни захвата почты и телеграфа, продолжал мечтать о мировой революции.
Ради нее «Юношеская правда» регулярно публиковала «Уроки немецкого языка». Тот, кто их учил, мог прочесть на немецком языке «выдержку из письма т. Троцкого в «Rote Fane», газете компартии Германии, хотевшей повторить наш Октябрь».
Под «Уроками немецкого языка» я увидел отрывок из поэмы Безыменского «Комсомолия», пронизанной идей мировой революции:
В «Комсомолии» Безыменский хотел превзойти Маяковского:
Даешь борьбу! И мы заставим
Греметь и биться каждый слог.
Мы Маяковскому поставим
Пятьсот очок.
На что Владимир Владимирович резко ответил:
Надо, чтоб поэт и в жизни был мастак.
Мы крепки, как спирт в полтавском штофе.
Ну а что вот Безыменский?!
Так… ничего… морковный кофе.
Иначе оценил «морковный кофе» Лев Троцкий, все еще всесильный член Политбюро и вождь Красной Армии: «Из всех наших поэтов, писавших о революции, для революции, по поводу революции, Безыменский наиболее органически к ней подходит, ибо он от ее плоти, сын революции. Октябревич».
Сына Льва, ставшего известным историком, знатоком Германии, молодой отец назвал в честь вождя. Подобно редактору «Юношеской правды» Борису Трейвасу, Безыменский поддержал «Новый курс» Троцкого. Что с годами вышло боком «Октябревичу».
А пока слава Безыменского росла и не уступала славе Маяковского и Есенина. Их часто приглашали выступать вместе. «Первым читал стихи Маяковский. Это был, как всегда, подлинный триумф... Когда я шел на авансцену, Владимир Владимирович дружески сжал мне локоть и ободряюще кивнул головой... Есенин оглядывал зал, прохаживаясь по сцене, а затем неожиданно заложил два пальца в рот и так свистнул, что люстры задрожали…. Но публика мигом затихла, когда золотоволосый красавец поэт прочитал первые строки стихов. Овации были нескончаемыми», — вспоминал Безыменский о выступлении в Большом зале Московской консерватории.
Александр знал наизусть стихи Сергея, хотел быть его другом:
Еще прибавлю я, любя,
Что ты, растрепанный, колючий,
Выдумываешь сам себя,
Но ты, не выдуманный, — лучше.
Безыменского не волновало, будут ли его читать потомки. Вдохновлялся тем, чем жили современники. Его стихи учили наизусть, печатали в газетах, читали по радио и на концертах. За десять лет, с 1920 по 1930 год, тираж сборников его поэзии достиг миллиона экземпляров, то есть каждый год выходило сто тысяч книг.
Безыменского радовало, что происходило в стране, начавшей индустриализацию. Пять лет подряд, когда сооружался Днепрогэс, два-три месяца проводил там. Побывал до рокового для него 1937 года на 19 заводах и стройках. Писал стихи, эпиграммы, фельетоны, подписи под карикатурами, частушки, песни. Его воображение поразила случайно увиденная заметка об «ударной бригаде», которая в рекордные сроки отремонтировала трамвайный вагон. Отложив все дела, поспешил к ударникам на Украину «и после трехмесячной работы в трамвайном парке написал в течение года пьесу «Выстрел».
«Московский комсомолец» 5 сентября 1929 года на «Литературной странице», редактируемой Осипом Мандельштамом, напечатал «Стычку» — сцену из седьмой картины пьесы «Выстрел».
За неделю до публикации в «Московском комсомольце» орган ЦК партии «Правда» опубликовал сцену из «Выстрела». В ней рабочий рассказывает, как офицер «запрятал длинноствольный револьвер»… На вопрос: «Кто был этот сукин сын?» — отвечает в рифму: «Полковник Алексей Турбин». Так звали героя пьесы «Дни Турбиных», с триумфом шедшей во МХАТе. Казалось бы, после такого выпада «Правды» участь пьесы решена. Но «Дни Турбиных» 20 раз смотрел Сталин. Исполнителю роли полковника Турбина актеру Николаю Хмелеву признался: «Хорошо играете Алексея. Мне даже снятся ваши черные усики»...
Тогда же Всеволод Мейерхольд ставит «Выстрел» с подобным успехом у зрителей. Но не у критики, обвинившей автора в «мелкобуржуазности» и «антипартийности». Многим, включая Маяковского, спектакль не понравился:
Томов гробовых камень веский,
На камне надпись — «Безыменский»….
Трехчасовой унылый «Выстрел»
Конец несчастного убыстрил.
Безыменский в отчаянии пишет письмо Сталину: «…Может, действительно мой творческий пыл оборачивается объективным лицом контрреволюционной концепции. Не скажу, чтобы это меня не волновало. В моей творческой и человеческой судьбе это имеет немаловажное значение — особенно Ваше мнение, Ваш ответ. Он мне нужен как хлеб, как воздух, ибо я хочу работать, а лучше уж ничего не делать, чем работать не на дело партии».
Хлеб и воздух он получил. «С комм. приветом» пришел из Кремля ответ, датированный 19 марта 1930 года:
…«Пишу с опозданием. Я не знаток литературы и, конечно, не критик. Тем не менее, ввиду Ваших настояний могу сообщить Вам свое личное мнение. Читал и «Выстрел» и «День нашей жизни».… Ничего ни «мелкобуржуазного», ни «антипартийного» в этих произведениях нет. И то, и другое, особенно «Выстрел», можно считать образцами революционного пролетарского искусства для настоящего времени».
«Выстрел» прошел в Москве с аншлагом сто раз. В Ленинграде спектакль показал известный тогда ТРАМ, Театр рабочей молодежи, на музыку Шостаковича. Наш автор был желанным в президиумах самых престижных заседаний. С речью в стихах выступил на XVI съезде партии о «связи писателя с жизнью». Его стихи слушали на съезде Советов и на съезде комсомола. В Большом театре произнес речь в столетнюю годовщину со дня гибели Пушкина. Под овации зала закончил здравицей:
Да здравствует гений бессмертный ума! И жизнь, о которой столетья мечтали! Да здравствует Ленин! Да здравствует Сталин!
Да здравствует солнце, да скроется тьма!
Торжественное заседание в Большом театре состоялось 10 февраля 1937 года. А через полгода, 10 августа, «Литературная газета» сообщила»: «А.Безыменский исключен из партии». За что? За то, что «А.Безыменский был активным троцкистом еще в 1923 году, отражал троцкистские настроения не только в этот период, но и в последующие годы».
Для того, кто жизнь не представлял вне партии, это был сокрушительный удар. Однако ареста не последовало. Сталин не дал расстрелять своего адресата, как поступил с первыми комсомольцами, его друзьями. Но из списка писателей, представленных к награждению орденами, вычеркнул собственноручно.
Началась вторая половина жизни — без съездов, речей в стихах, симфоний и премьер. На финской войне заслужил боевой орден Красной Звезды. В Отечественную войну прошел путь от Москвы до Праги журналистом газет «За честь Родины» и «Во славу Родины». Домой вернулся с орденом Боевого Красного Знамени. Луч славы осветил его, как в молодые годы, когда написал стихотворение, актуальное в наши дни:
Я брал Париж. И в этом нету чуда!
Его твердыни были мне сданы!
Я брал Париж издалека. Отсюда.
На всех фронтах родной моей страны…
По случаю 75-летия получил член партии с 1916 года, бравший почту и телеграф в 1917 году, самый дорогой для него орден Октябрьской Революции. Конечно, он знал эпиграмму Маяковского: «Уберите от меня этого бородатого комсомольца…» До него дошла эпиграмма: «Волосы дыбом, уши торчком, старый дурак с комсомольским значком». Но, невзирая на все, обещал: «Я буду сед, но комсомольцем, юный, останусь навсегда…»
…В Центральном доме журналиста перед вечером в честь неописуемой красоты героини Гражданской войны и писательницы Ларисы Рейснер я пригласил Александра Ильича выступить. Чему он обрадовался. Безыменский мог бы вспомнить, как по ее просьбе тайком узнал размеры обуви поэтов-комсомольцев, как со словами: «стихи у вас хорошие, но выглядите вы не фешенебельно» — Лариса попросила принять ее подарок, туфли и брюки…
Но перед началом собрания попросил «передать привет товарищам!». И не пришел.