«Я наполовину белорус, и моя вторая родина была оккупирована немцами с первых часов войны. В 1941 году моей бабушке Инне Семеновне Тюриной было всего 8 лет. Ее отец с первых дней ушел в подполье и дома не появлялся (кроме нескольких тайных встреч). Инна с младшим братом Эдиком играли во дворе в мяч, когда по улицам поехали люди на мотоциклах в военной форме, крича на непонятном для нее языке: «Juda kaput!».
Так для маленькой Инны началась война — жестокая и непредсказуемая. По всей Белоруссии стали создаваться партизанские движения. Моя бабушка была очень смышленой девочкой, поэтому именно ей поручили относить записки партизанам в лес. Инну снаряжали в лес под предлогом, что идет собирать грибы, она оставляла записки в дупле дерева. Записки прятали в корзинку, в обувь, в волосы (они у девочки были очень густые и длинные). Солдаты охраняли вход в лес, взрослых не пускали. Немцы и детей подозревали, орали: «Киндер-партизан!». Но доказательств не находили. Один раз немецкий солдат избил Инну сапогами, которые были обиты железом. Однажды отец Инны тайно пришел домой за зимними вещами и едой и шепнул ей: «За тобой следят, берегись!». И тут же в дом постучали полицаи — отца предали, никто толком не успел попрощаться. Больше прадедушку никто не видел. Его расстреляли.
В сентябре 1943 года мою бабушку, ее брата Эдика и маму Зину принудительно забрали на высылку в Германию (как им сказали). Привезли на грузовике на станцию, посадили в холодный забитый досками вагон товарного поезда и повезли куда-то. Как потом выяснилось, на границу с Польшей. Ехали долго, много дней, из вагона не выпускали, стояла ужасная, тошнотворная вонь. По приезде всем евреям сказали выходить, но вещи не брать. Объявили, что ведут их в бани мыться с дороги. Все запротестовали: «Почему именно евреи первые?» Место, в которое они приехали, называлось Аушвиц, или Освенцим, лагерь смерти.
Бабушку с мамой и братом готовили для опытов. Постоянно брали кровь. Они все время слышали крики детей, которых забирали на «исследования». И маленький Эдик жалобно спрашивал: «Мамочка, почему детки так страшно кричат?» Мама Зина прижимала к себе Инну и Эдика и не знала, что отвечать. А мимо них проносили огромные, тяжелые мешки, из которых постоянно сочилась кровь.
И вот однажды, через несколько месяцев пребывания в Освенциме, к ним подошел какой-то немецкий господин и схватил маму Зину за плечо, потащил к грузовику. Зина схватила детей и говорит: «Не берите меня одну, возьмите с детьми». Их и многих других посадили в машину и повезли в какое-то другое место. Фактически так они спаслись от неминуемой смерти — их перевели в трудовой лагерь.
Мама работала на фабрике, Инна на кухне, Эдик в каменоломне, добывал уголь. Все жили в деревянных бараках. Один раз у Эдика порвалась корзина с углем, и надзиратель обвинил Эдика в том, что он хочет украсть уголь, чтобы отапливать барак. Для него придумали наказание — избили железными палками до полусмерти.
Однажды к маме Зине, которая работала на фабрике, сверлила отверстия в деталях, подошел надзиратель и спрашивает: «Почему не работаешь?» У нее что-то случилось со станком. Она ответила: «У меня аппарат не работает». «Давай проверим», — сказал надзиратель и приказал положить руку внутрь станка. Немец включил машину, и ладонь просверлили насквозь... Она упала в обморок, фашист выхватил пистолет и хотел выстрелить. Внезапно его остановила немка-переводчица, которая пронзительно закричала: «Цвай киндер, цвай киндер!». И надзиратель не выстрелил.
Маленькая Инна работала на кухне. Один раз завезли капусту, она счистила листья с ползающими белыми жирными червяками в помойное ведро. На проверку пришел надзиратель и спросил: где капустные листья? Инна, опустив голову, показала на ведро. Тогда он достал все листья из помойки. Собрал червей в свой огромный волосатый кулак, взял Инну за волосы и насильно запихнул их ей в рот. После этого ее рвало кровью, и она перестала есть. Некоторые отдавали ей свой кусок хлеба, потому что знали, что девочка умирает. Инна таяла на глазах, перестала ходить. До сих пор удивляется, как она не умерла. Когда лагерь освобождали французы, не могла выйти на улицу. Французский солдат забрался к ней на нары, бережно достал ее и вынес на руках на улицу. Он все время кричал: «Бонжур, камерад! Мы победили!».
Только через год они смогли вернуться на родину. Детей, у которых умерли родители, помещали в детские дома, и долго-долго они рисовали вместо ярких рисунков разбитые черные самолеты, остатки разрушенных домов, школы, которые сгорели дотла... Со временем жизнь пошла своим чередом.
Инна после войны пошла наконец-то в школу, причем сразу в 3-й класс. В классе было много таких переростков, все возвращались кто откуда. Инна стала самой лучшей ученицей — у нее не было ни одной «четверки», не говоря уже о «тройках» и «двойках». Вскоре ее маму Зинаиду Мартыновну разбил паралич — последствия тяжелых работ в концлагере. И сестры забрали ее в Москву. Эдика, как сына павшего смертью храбрых на полях сражений Великой Отечественной, приняли в Суворовское училище.
Инна осталась одна в Белоруссии. Ее приютили соседи, отвели ей угол, и там, за занавесочкой, она жила. Перед кроватью стояла табуретка, на которой девочка делала уроки. Бабушка была гордой и не хотела просить никого о помощи, она покупала на рынке какие-то овощи и фрукты, потом шла на железнодорожную станцию и продавала на вокзале. Поезда на станции Орша стояли по полчаса, никакой другой еды в те голодные годы не было, поэтому пассажиры поездов охотно все раскупали. Бабушка рассказывала, что особой популярностью пользовались «петушки» на палочке.
После окончания школы Инна уехала в Москву. Она поступила в МИИГАиК, который окончила с красным дипломом. В дальнейшем благодаря своим деловым качествам пользовалась огромным уважением и почетом на работе. Даже потом, когда она вышла на пенсию, к ней часто обращались за советами.
Как-то бабушка Инна ездила в Белоруссию (мы все продолжаем именно так звать нашу вторую родину) и ходила по местам боевой славы. Обнаружила то самое дерево, в дупле которого оставляла записочки партизанам.
В День Победы я всегда поздравляю бабушку, и она рассказывает мне истории войны. А потом мы отправляемся гулять. Мы часто говорим о войне, смотрим вместе военные фильмы. Бабушка Инна их комментирует и говорит, что было в действительности, а чего не было. Я часто примеряю роли героев на себя: а смог бы? Обсуждаю это с бабушкой. Она ласково гладит меня по голове и говорит: «Не дай бог, чтобы снова была война!» И в ее глазах стоят слезы...»