Бесконечное повторение банальных истин — неотъемлемая составляющая учительской профессии. Дважды два — четыре, Волга впадает в Каспийское море, рак не заразен и не передается воздушно-капельным путем. Маска на лице ребенка защищает его ослабленный иммунитет от проникновения возможных вирусов, которые могут спровоцировать выход из ремиссии и рецидив опасного заболевания. Кто же этого не знает?
Оказывается, как показал опрос, даже среди достаточно просвещенных слушателей радиостанции «Эхо Москвы», 20% убеждены в том, что рак заразен. Опрос проводился после скандального случая на юго-западе столицы. Ответственная по подъезду собрала подписи жильцов под требованием о выселении семьи с двумя онкобольными детьми, снимающей квартиру вблизи Центра им. Д.Рогачева, где эти дети проходили лечение и обучение. Именно на базе этого центра специальное подразделение моей школы осуществляет обучение детей, находящихся на длительном излечении.
Кто-то из комментаторов, посмеявшись над заявительницей, предложил не обращать внимания на инициативу шизофренички, составившей эту петицию. Мне же представляется, что нельзя мерзости нормы списывать на патологию. Почему я так считаю? Потому что постоянно встречаюсь с пещерными представлениями о раковых заболеваниях на просторах нашей необъятной родины. Мне уже приходилось на страницах «МК» касаться этой проблемы («Ваш ребенок болен раком? Приходите в школу, когда выздоровеет»). Дня не проходит, чтобы не требовалось личного вмешательства в решение судьбы ребенка, прибывшего после лечения и обучения к себе домой.
А таких детей становится все больше. По статистике, в год количество детей, заболевших раком, увеличивается на пять тысяч. Статистика выглядит угрожающей, но вместе с тем внушает оптимизм. Дело в том, что еще в 80-е годы прошлого века процент детей, которые излечивались от заболевания рака крови, едва достигал тринадцати процентов, сегодня он приближается к девяносто двум! Это колоссальный научный прорыв. А значит, все больше таких детей после прохождения курса лечения возвращается и будет возвращаться к себе домой, в родные школы, где их зачастую не ждут с распростертыми объятиями, а подвергают остракизму и даже булингу (травле). И что, все, кто этим занимается, шизофреники? Отнюдь.
Явление имеет глубокие корни. В городе-миллионнике Красноярске население одного из домов встало насмерть против решения мэрии открыть в одном из подъездов центр реабилитации инвалидов. Аргументация? «Почему мы каждый день должны смотреть на этих уродов?» Это явление давно известно в науке и именуется «гандикапизм». Гандикапизм — предрассудки по отношению к инвалидам и лицам с какими-либо отклонениями от нормы — становится, таким образом, разновидностью расовых и гендерных предрассудков, существующей в нашем обществе как в открытых индивидуальных и институциональных, так и в скрытых формах. Стремление отвернуться от уродства (чур меня!) имеет глубокие языческие корни. Страна, претендующая на особую духовность, причисляющая себя к православной цивилизации, в реальном бытовом отношении к больным людям по сути проявляет языческие комплексы.
Увы, как оказалось, продвинутая столица — не исключение. Что тоже не случайно. На память приходят картины моего послевоенного детства, где на улицах Москвы просили милостыню «самовары». Так называли безногих и безруких инвалидов, вернувшихся с войны, сидящих на деревянных платформах с колесиками из подшипников. Потом они куда-то исчезли. Уже в годы перестройки выяснилось: для того, чтобы они не портили своим несчастным видом картину Москвы — витрины социализма, их вывезли на остров Валаам, где они доживали отведенный им жизненный срок в резервации. Эту гнусную реальность описал в своих повестях «Терпение», «Другая жизнь» и «Бунташный остров» писатель Юрий Нагибин. Так к древнему язычеству добавилось язычество новейшего времени.
Стоит ли после этого удивляться тому, что вернувшиеся после лечения домой лысые (результат химиотерапии) дети в масках порой подвергаются травле со стороны своих сверстников и взрослых, среди которых, как это ни прискорбно, учителя и директора школ. (В СМИ промелькнуло, что заявительница из московского дома — бывшая учительница на пенсии. Мне невыносимо стыдно за коллегу по профессии.) Директора, отказывающие таким детям в зачислении в свои школы, переживают за результаты ОГЭ и ЕГЭ, рейтинги своих образовательных учреждений. Нередко они слышат утверждения типа: «Да чему вас там могли научить в больничной школе?!»
В 80-е годы прошлого века, когда мы с тогда еще не академиком, а «простым» профессором Александром Григорьевичем Румянцевым заходили в больничные боксы, то видели удручающую картину. Дети и подростки играли шлангами от капельниц (другого развлечения не было) и обсуждали между собой, кто из них умрет раньше, а кто — позже. Смотреть на это было невыносимо. Но жизнь шла вперед. И сегодня на базе крупных клиник в двадцати шести регионах страны открыты полноценные школьные сектора (проект «УчимЗнаем» — заботливая школа), где полноценное обучение с использованием самых современных методик и технических средств проходят длительно болеющие дети. Таким образом они не только не отстают от своих сверстников, но во многом опережают их: сдают ОГЭ и ЕГЭ на высокие баллы, без всяких скидок на инвалидность, являются победителями всероссийских олимпиад и конкурсов, поступают в престижные вузы, зачастую не пользуясь льготами. Они хотят и имеют право быть как все! Так что коллегам, директорам школ, советую не опасаться за свои рейтинги. Учим мы не хуже вашего. А вот озаботиться состоянием нравственного здоровья вверенных вам школьников я бы рекомендовал. Тешу себя надеждой, что воспитание успешных карьерных нравственных уродов, готовых травить слабых и больных, не входит в вашу задачу.
Пока же приходится признать, что одной из центральных проблем, которая стоит на повестке дня российской школы, является проблема реинтеграции выздоравливающих детей в обычную среду. В эту картину трудно поверить, но часто встречаемся с ситуацией, когда излечившиеся дети плачут и не хотят уезжать домой из «Заботливой школы». Казалось бы, надо радоваться, смертельная болезнь отступила, но дома их ждут неизвестность, непонимание, а то и прямая травля.
Печальную картину дополняют семейные проблемы. Нет, не зря Евгений Александрович Евтушенко однажды заметил: «Лучшие мужчины — это женщины. Это я вам точно говорю». Когда на семью обрушивается такая беда, как тяжелая болезнь ребенка, в большинстве случаев отцы не выдерживают и уходят из семьи. Ведь в такой ситуации нужно резко менять образ жизни, всего себя посвятить борьбе за выздоровление ребенка. Рушатся бизнес, карьера, достигнутое материальное благополучие. Редкие мужчины (они, к счастью, есть) способны на такие жертвы. При этом родственники мужа готовы сыпать соль на раны попавшей в беду матери. «В нашем роду раковых больных не было, это Бог тебя наказал», — так со спокойной совестью они ставят свой «генетический» и «религиозный» диагноз, окончательно загоняя женщину в депрессию. После чего не знаешь, кого реабилитировать в первую очередь: мать или дитя?
Пора наконец понять, что инклюзия — это не только и не столько пандусы и специально оборудованные туалеты и так называемая доступная среда, но в первую очередь — нравственная и психологическая готовность людей принимать другого, не похожего на тебя. Это прежде всего формирование толерантности у взрослых и детей вопреки всем поношениям, которым подвергается сегодня этот термин. Тем, кто на дух его не приемлет, советую воспользоваться термином «великодушие».
И все же основания для оптимизма есть. Я благодарен руководителям РДШ (Российское движение школьников), которые организовали волонтерское движение в регионах нашей страны. Подростки в качестве волонтеров обеспечивают на местах сопровождение детей, вернувшихся домой после долгого лечения, не дают их в обиду, на деле обеспечивая реинтеграцию выздоравливающих детей в обычную среду.
Но пока повторяются безобразные эксцессы, свидетельствующие о дикости значительной части наших сограждан, я вынужден повторять вновь и вновь: рак не заразен! Потому что иного пути, кроме неустанного просвещения людей, для их же очеловечивания не существует.