Иное дело — Николай Васильевич. Отмежевавшийся от жутких Панночки и Вия и подаривший жаждущим семейного счастья девам поразительный рецепт: уши одного кавалера присовокупить к щекам другого и украсить этот натюрморт носом третьего!
Поступив в медицинский вуз на отделение трансплантации, овладела секретами непростого мастерства, свела знакомства с несколькими симпатичными молодыми людьми, у каждого из них взяла приглянувшуюся ей часть и сшила воедино.
Каково же было удивление (и разочарование): получился ненавистный ей урод-франкенштейн!
И ведь так всегда: калейдоскоп прелестей и конгломерат красивостей, суммируясь, в итоге дают ужас.
Записки сумасшедшего
12.02.2016. Пугающе много идиотов вокруг. Раньше столько не было.
18.04.2017. Число кретинов катастрофически растет. Боюсь поделиться этим наблюдением хоть с кем-нибудь. Прячу тетрадь записей.
14.03.2018. Поделился с сослуживцем. Он показался не опасен.
17.03.2018. Санитары забрали в клинику. Слова никому сказать нельзя — доносят. Тетрадь держу под кроватью.
21.03.2018. Рассказал то, что думаю, врачу. Он назначил лечение.
30.05.2018. Чувствую улучшение. В клинике одни только светочи: Наполеон, Ленин, Сталин, Иван Грозный… Созвездие умов.
28.08.2018. Выписывают. Не хочу наружу. Там страшно.
21.09.2018. Выписали. Состояние удовлетворительное. Количество идиотов не кажется угрожающим. Хорошо, что я излечился.
23.10.2018. Отдал приказ начальнику, чтоб немедленно сформировал бригаду лучших представителей человечества для полета на Марс.
11.11.2018. Все опять насмарку. Крах. Из-за идиота. Он вопиюще не так присоединил ступень ракеты! Приколотил ее гвоздями.
13.11.2018. Пусть мучают. Готов пострадать. Не могу молчать! Неужели сначала? Ведь все были такие умные, так слаженно работали на космодроме! И кураторы проекта — гении. И те, кто над ними. Жаль, что в такой большой стране не наскрести бригаду умельцев.
13.12.2018. Дела идут на лад. Прибавление в делегации светочей. Два Льва Толстых и три Хемингуэя. Улетаю с ними на Венеру. Мне лестна такая компания. Тетрадь оставляю вам, потомки. В качестве капсулы, зарытой под памятником Марксу, использую ту самую ступень, продырявленную гвоздями.
Тетрадь была найдена при выкапывании капсулы, которую за неимением другой ступени планировалось присобачить к очередной ракете для попытки повторного запуска.
История мысли
Он сказал посетившей его мысли: «Сиди тихо и не показывайся на свет! Не вздумай обнаружить себя…»
Мысль подчинилась. А что ей оставалось? Бунтовать внутри черепной коробки? Даже если допустить, что удастся выскользнуть из темницы и скатиться кубарем на язык — это не гарантия побега. Язык в подчинении у Хозяина. А выход наружу сторожат два ряда стиснутых Зубов.
И все же Мысль, для виду смирившись, принялась искать варианты высвобождения. Что если предпринять кружное путешествие? Перетечь в Руки, внушить Пальцам взяться за перо и вылиться на бумагу? Однако и сдержанные Руки, и сатрапы-Пальцы не собирались потворствовать подстрекательнице, они донесли Хозяину: «Провокаторша-Мысль побуждает нас чесаться в искушении начертательного зуда». Хозяин прикрикнул на непослушную хитрованку: «Я тебе что велел?! Помалкивай! И чтоб без глупостей!»
Но Мысль интуитивно ощущала свое могущество: хоть в кандалы заключи, хоть в ссылку на периферию сознания загони, а не изничтожишь. Не вытравишь. Бледнея от вынужденной подневольности и гнева, она то наполнялась недюжинной силой, способной разметать любые плотины, то замирала в неуверенности. И, стараясь не выдать своих тайных намерений, осторожно ворочалась в Мозгу, ставшем сначала взлелеявшим ее гнездом, а потом — камерой заточения. Вскоре подобных ей арестанток прибавилось. Они, правда, не дотягивали масштабностью до первой посаженной на цепь невольницы, но в их обществе было не столь безотрадно. Сообща подпольщицы (вернее, мансардницы-чердачницы) плели заговор — пока теоретический. Ибо на практике оставались тщательно скрываемой призрачностью, фикцией. Как ни обидно это звучит.
Расчет мнимых тихонь был — на случай. На внезапное стечение непредсказуемых обстоятельств. Случается ведь: вроде бы несбыточный вариант подворачивается. Шанс, быть может, единственный предоставляется. Надежда оправдывается. Наступает миг, который, если его не проворонить, ведет к успеху.
Хозяин, крепко державший мысли то в узде, то в кулаке, дал слабину. Позволил себе непозволительное. То, чего прежде не допускал. Хмельное забытье и расхолаживающая любовная нега его расслабили. У Главной Мысли и ее подружек-соратниц не возникло желания разбираться, что это было. Да и времени не хватило бы. Вместо того чтобы анализировать причины открывшейся перспективы, они, громко крича, ринулись по тоннелю Носоглотки в пещеру Рта, а потом — сквозь разжатые Челюсти и мимо в ужасе застывших по стойке «смирно» шеренг Зубов — в отворенную благодать. В неведомое им неохватное пространство.
Они лишь успели услышать — то ли догадку собеседника, внимавшего их тюремщику: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», то ли изумление женщины, с которой их закабалитель лежал в постели: «Так вот какой ты фрукт!», после чего на помощь пришли Люди, помогшие окончательному раскрепощению и вызволению — ну прям как из Бастилии! — клещами, дубинками и прочими экстремальными орудиями и методами они вытащили всех бедняжек — вплоть до последней малюсенькой крамольной недоношенной мыслишки. Узницы были выслушаны, их показания запротоколированы. Основных почестей удостоилась, конечно, Главная Мысль.
Ненавистная Тюрьма рухнула. То ли пуля ее разнесла, то ли топор отсек здание с казематами извилин и подвалами погребов, чертог разлетелся в осколки.
Мыслям было без разницы. Они нежились посреди широченной необозримости, подставляя бока и грани свету, перепархивали из одной бумажной папки в другие, рассредоточивались по новым темницам и шахтам, чтоб вызреть там и взорваться, и породить губительные для их хозяев шрапнельные взгляды.
Про Муху, Моль и Крупяного Жучка
— От людей не дождешься благодарности, — говорила Муха, — не жалея себя, не щадя крыльев, я без устали летаю меж кастрюль, раковин, полных грязной посуды, ползаю по столу и по полу, произвожу крайне важное для пищеварения опыление. Но не ценят. Норовят прихлопнуть. Я шокирована. Лишь секунду позволю себе перевести дух на помойном ведре — и опять за работу, за необходимейший труд. Но заманивают на липкую ленту, хотят отравить едкими гигиеническими средствами! Человеческая дикость зашкаливает!
Мухе внимали Одежная Моль и Крупяной Жучок и печально соглашались с ее правотой:
— Истинно так. И мы стараемся. Грызу, проделываю в плохо постиранных вещичках вентиляционные отверстия, пожираю не только шерсть, но уже и синтетику, лишь бы угодить, а аплодисментов удостаиваюсь крайне редко. Куда чаще, не оценив содеянное, меня пытаются истребить «антимолью», — жаловалась Моль.
— А я в несметных количествах уничтожаю просроченную муку и крупы, — жаловался Жучок. — Но чуть что, меня вышвыривают в мусоропровод или на съедение птицам.
— Я ли не красива? — продолжала Муха. — Но я — пролетарий. Не гнушаюсь тяжелой поденщины. Самое обидное, — горевала она, — что лавры достаются никчемной элите — пчелам и бабочкам. Они заняты зряшным времяпрепровождением. Цветы несъедобны, но мало образованные стяжатели лепестков знай перепархивают с одного бутона на другой, и за это пчел называют труженицами, а бабочек вешают на стену в рамочках. То, чем занята я, куда неоценимее. Поднять витамин с пола, перенести на бутерброд или розетку с вареньем… Сдобрить борщ частичкой гнильцы, плесени. Это придает продуктам неизъяснимую прелесть и аромат. Это вам не цветуечки обихаживать.
Люди не понимали, о чем идет толковище. А пчелы и бабочки огорчались, что рождены и существуют без всякого смысла.
Хорошо, что Муха, Моль и Крупяной Жучок не могли объявить им войну — в силу ограниченной замкнутости ареала своего обитания. Иначе умеющие концептуально обосновать свою необходимость преобразователи непременно очистили бы Природу от излишних необязательностей.
Очень важная персона
На него накинулись грабители в подворотне. Он не потерял самообладания и сказал:
— Где ваша совесть? Я — очень нужный нашей державе человек. Выполняю ответственные поручения. В том числе на международном уровне. Я — заслуженный специалист. Награжден и отмечен грамотами.
Грабители устыдились и не тронули его.
Но стресс был велик. И победитель слег. А вскоре к нему пожаловала Смерть. К ней он обратился с той же проникновенной речью:
— Я — уважаемый и заслуженный…
Возможно, если бы он не растратил слишком много пафоса на грабителей, она бы его послушала. Но дело в том, что ведь это она их к нему подослала.