Что же это за история и что за жизнь, когда ребенок вынужден искать защиту не в правоохранительных органах, а у главы одного из субъектов Российской Федерации?
Юный Хашим Ибрахим приехал в СССР в 1989 году учиться, как многие сирийцы тогда. Он был жителем провинции Идлиб — той самой, где сейчас идут тяжелые бои с боевиками ИГИЛ (запрещена в РФ. — Авт.). Тогда это была цветущая и благословенная земля.
Хашим закончил Московский технический университет связи и информатики. С будущей русской женой Ириной он познакомился еще в вузе: «Она чертить не умела, я ей помогал». Поженились, остались в России. Пережили, как многие, лихолетье 90-х.
Их единственной дочке Амире, той самой, что написала письмо Кадырову, в ноябре исполнится шестнадцать лет.
Обычная московская семья. Квартира в спальном районе, полученная по очереди. Машина — белый «Фольксваген» 1994 года выпуска. Кормилица. На ней Хашим ездил по клиентам — чинил как инженер спутниковые тарелки.
Жизнь рухнула 26 февраля этого года. В 20-45. На 19-м километре Киевского шоссе.
Невидимая аварийка
Аварий было две. Женщина впереди резко затормозила на льду перед первым ДТП — Хашим, ехавший следом, не выдержал дистанцию и «поцеловался» с ней сзади. «Я ехал из Москвы в сторону области. По третьей полосе. Всего полос было пять. Обычно, если что-то случается, я звоню жене, чтобы не волновалась. И тут я ей тоже набрал, предупредил, что немного задержусь».
Хашим утверждает, что сразу же, как и положено по правилам, на автомате включил аварийку — его слова подтверждают фотографии с места первой аварии. Он сам вышел переговорить с пострадавшими в том ДТП. «Я извинился перед ними. Пообещал, что разберемся».
«Я услышала в трубку про аварию, переспросила мужа: с тобой точно все в порядке? Он успокоил, что все нормально», — объясняет Ирина.
Но в порядке было не все. Хашим долго не мог найти аварийный знак, который необходимо поставить на дорогу за столкнувшимися автомобилями, чтобы на них случайно никто не налетел в темноте: зимнее же время, поздний вечер, гололедица, большой поток машин. Знак, как это обычно бывает, все никак не находился. Мужчина нервничал. Потом он уже вспомнит, что треугольник все это время лежал под недавно поменянным колесом не в багажнике, а на заднем сиденье. Но это будет потом. «Я взял домкрат, чтобы как-то обозначить место аварии. Поставил его визуально метров за пятьдесят от ДТП и вернулся к своей машине».
Со слов Хашима, аварийные сигналы в двух параллельных авариях, то есть во всех четырех столкнувшихся авто, все это время продолжали моргать.
«Не успел я поставить ключ в личинку замка правой задней двери, как все. Больше ничего не помню. Хлопок и темнота».
Без двадцати девять. 26 февраля 2018 года.
Молодой парень ехал по той же самой полосе и, не притормозив перед ДТП, не перестроившись, протаранил сирийца и его автомобиль. «Удар был такой силы, что мой «Фольксваген» еще раз врезался в машину, которая стояла перед ним, восстановлению он не подлежит», — сокрушается собеседник. Впрочем, в тот момент он ничего не видел и не чувствовал. На счастье мимо ехала «скорая помощь», его сразу подхватили и немедленно отправили в больницу.
«Мы находились с дочкой дома вдвоем. Стало тревожно, — вспоминает Ирина Ибрахим. — Прошел час, а муж никак не отзывался, трубку не брал. «Неужели он не может разобраться с какой-то царапиной?» — подумала я. Продолжала звонить ему на телефон. Ближе к одиннадцати вечера трубку наконец взял мужчина: «Ваш муж в критическом состоянии, в реанимации. В ГКБ №1 на Ленинском проспекте». — «Он жив?!» — «Если бы не жив, был бы в морге».
«Между небом и землей» Ибрахим Хашим находился несколько дней. Кома. Закрытая черепно-мозговая травма. Ампутация левой ноги. Сильно повреждена правая. Осколки стекла попали в глаза.
И хотя само ЧП сняли в новостях, позже, по непонятным причинам, эта авария вроде бы даже не попала в общую базу данных. «По справочной мне заявили, что за последние сутки в результате ДТП ни одного человека в больницы не доставляли», — продолжает Ирина.
Верблюды по шариату
«Моего мужа сбил 20-летний Ахмаров Абу-Муслим, уроженец Чечни, студент московского вуза, — перечисляет Ирина. — С ним самим я не общалась, так как имела дело только с его отцом. На следующий день после ампутации ноги этот человек явился в больницу в служебной форме и начал в присутствии всех пациентов говорить, что муж виноват».
«Когда я пришел в себя, он сказал мне, что считает меня виноватым, — продолжает Хашим. — Как виноват, если есть свидетели? Он сказал мне, что я не включил аварийку, и поэтому, дескать, сын не видел столкнувшиеся впереди машины. Да все четыре машины стояли с аварийками. Тем более что самого Ахмарова-старшего там не было. Откуда он вообще все знает? Со слов сына?.. Он вроде бы сбавил напор: «Мы с тобой оба мусульмане, дорогой, должны помогать друг другу, приедешь ко мне в гости в Чечню, я к тебе приду домой в гости…» Дал мне свой телефон личный. Чтобы звонил, если нужно. «По законам шариата договоримся», — говорит. Ладно, думаю, всякое бывает, это же дорога — я тоже не хотел ломать жизнь молодому парню, по законам шариата — так по законам шариата».
Но в следующий раз, как говорят потерпевшие, подполковник Усман Ахмаров разговаривал уже совсем другим образом. «Я была на встрече вместе с друзьями мужа. Он достал удостоверение и размахивал им, зачем-то добавил, что 18 лет проработал в правоохранительных органах Чечни, хотя в той аварии это никакого значения не имело, однако, видимо, он посчитал, что это должно произвести на нас впечатление».
Подполковник Усман Ахмаров действительно до недавнего времени числился в СК этой северокавказской республики. Там его знают и помнят. Но вроде бы сейчас он уже ушел со службы. Еще у подполковника — четырнадцать детей. Всех выучил, вывел в люди. Абу-Муслим учится сейчас в Москве на стоматолога. Отец купил ему здесь четыре квартиры.
— И вы хотите, чтобы я усыновил еще и пятнадцатого — этого потерпевшего? — не сразу, но перезвонил в ответ на пропущенный звонок «МК» подполковник Ахмаров. — Я здесь при чем? Я не участвовал в этой аварии.
— Я и не говорю, что вы участвовали. Ваш сын...
— Видимо, вас попросили мне позвонить и что-то требовать.
— Я журналист, пишу статью. Я ничего не требую. Я и не говорю, что вы в чем-то участвовали, но я хотела бы побеседовать с вашим сыном, чтобы расспросить его, как все было, если это возможно.
— Хорошо, я ему передам. Но следствие установило, что мой сын ни в чем не виновен, и говорить не о чем, — подполковник Ахмаров положил трубку.
Никто так и не перезвонил.
«По закону шариата, если уж рассуждать — ведь это Ахмаров предложил жить по шариату, а не по Уголовному кодексу РФ, — мы выяснили, что за мою инвалидность мне должны подарить пятьдесят верблюдов, — горько усмехается Хашим. — Стоимость животного определяется по месту аварии. Мы зашли в Яндекс и посмотрели, что двугорбый китайский верблюд в Москве стоит 2400–2600 долларов, арабский — дороже. Честно говоря, я согласился бы даже на китайского, сообщил об этом подполковнику Ахмарову — и больше мы его не слышали и не видели».
Материал пустой
«Мы долго искали наши документы по аварии. В конце концов они обнаружились у простого участкового Мухаметзянова Ильнаса Фаритовича в опорном пункте ОВД г. Московский. Почему их передали именно ему? Как будто бы это вообще какой-то пустяк, а не ДТП с тяжкими последствиями», — вздыхает Ирина Ибрахим.
За четыре месяца, пока длилась доследственная проверка, семью ни разу не проинформировали о ее ходе. Машина же, которую гарантировали поставить на охраняемую стоянку, была просто выброшена на улицу как груда металлолома — из нее, и без того почти не подлежавшей восстановлению, мародеры разворовали последнее.
Машина же Абу-Муслима оказалась арендованной. «Техническая экспертиза показала, что автомобиль молодого человека шел со скоростью 60 километров в час, что мой муж резко затормозил, и у мальчика просто не было возможности избежать столкновения. При этом все расчеты производились, исходя из наличия некой «неустановленной» машины, которая закрыла обзор Ахмарову и помешала ему вовремя увидеть предыдущую аварию, хотя существование этой машины-призрака не подтверждается больше ничем», — продолжает Ирина Ибрахим. Получается, в этой аварии никто не виноват?
Ирина металась, пытаясь разобраться во всем одна. Выслушивала от должностных лиц разного уровня, что никаких оснований возбуждать уголовное дело нет. «Следователь ТиНАО так прямо и заявил, что материал пустой. А ампутированная нога — может, ваш муж уже год как без нее бегает. К супругу даже ни разу не приехали опросить его в больницу. От нас просто абстрагировались, будто нас и не существует, и все».
Взрослые оказались бессильны. Ничего не поделаешь, нужно было как-то существовать дальше, восстанавливать жизнь, как раздробленную кость после аварии. Никому не нужны. Хорошо, что остался жив… Нога отрезана, забудьте. Все, что вы чувствуете, — это фантомные боли.
«Это несправедливо, — смотрит прямо и не отводит взгляда 15-летняя Амира. — Я очень-очень разозлилась, когда узнала, как разговаривали в следственных органах с моими родителями. Мой папа пострадал, стал инвалидом, а всем все равно. Получается, все не по российским законам, а я… я не знаю как…»
Амира как раз заканчивала девятый класс. И тут все разом навалилось: больница, экзамены, но самое обидное — что с ее родителями обращались, как будто бы они были никем. Пустым местом. От которого можно отмахнуться.
Она засыпала на кушетке в палате отца. Дневала там и ночевала. Готовилась к ОГЭ у его кровати. Испытания она сдаст на все «пятерки».
Она не плакала. Спортивная выдержка: с детских лет занимается фигурным катанием. «Еще я лауреат международных музыкальных конкурсов. В школе я нахожусь на Доске почета как призер многочисленных олимпиад по естественным наукам, — гордо перечисляет Амира. — Я не никто. Я буду бороться за своего отца».
22 июня 2018 года она получила аттестат с отличием об окончании девятого класса. Родители находились в поликлинике, чтобы решить вопрос с инвалидностью.
«Они были такие грустные и сказали, что получили отказ в возбуждении уголовного дела…
Мы обращались с жалобами в Генеральную прокуратуру, в Управление собственной безопасности, но отовсюду приходили лишь ничего не значащие ответы. В конце концов, чтобы, наверное, ни к чему уже было нельзя придраться, написали, что мой отец просто переходил Киевское шоссе в неположенном месте, что он вообще был пешеходом-нарушителем. Скажите, как такое может быть?!
А я сижу на выпускном, такая вся нарядная, держу в руках свой красный аттестат и понимаю: какая разница, какой у тебя аттестат, если от его цвета в жизни ничего не зависит? Ты можешь быть круглой отличницей, но будущее твоей семьи запросто уничтожат. И ему ничего за это не будет. Ты по жизни вынужден конкурировать с теми, у кого больше денег, у кого родители с большими связями… Я не только об Ахмарове — я вообще, — горячо заканчивает она. — Так нечестно».
Письмо из небесной канцелярии
С помощью нехитрых манипуляций — Интернет может все — Амира выяснила, что молодой человек, участвовавший в аварии с ее отцом, учится в университете на Юго-Западной. Она выяснила о нем больше, чем все правоохранительные органы вместе взятые за четыре месяца, прошедшие с момента ДТП.
«Я создала поддельную страницу в соцсети, назвалась мужским чеченским именем и втерлась в его доверие как земляк, — продолжает девочка. — Но об аварии он говорить не захотел, а писал с грубыми ошибками — и это студент столичного вуза, представляете?!»
Она с болью смотрит на отца, лишенного отныне способности нормально передвигаться. Хашим все равно старается встать хотя бы и на единственную ногу, пытается водить машину, которую одолжил друг, — семью нужно кормить… Но даже инвалидность ему дали сроком всего на год. Как будто бы за последующие 12 месяцев потерянная конечность может вырасти заново. «Я и вторую-то группу получил с трудом: сначала дали третью и написали, что у меня высокая способность к передвижению», — вздыхает Хашим. Работать по прежней специальности он не может: раньше легко гонял по крышам, устанавливал телевизионные антенны, а сейчас как? Жена Ирина тоже инвалид второй группы — бессрочно. Семья фактически бедствует. Помогают друзья мужа, простая сирийская диаспора, уже полгода как помогают — дальше-то что?..
Сирийские родственники оказать поддержку не могут. Они сами сейчас беженцы из разрушенного Идлиба. Мама Хашима скоропостижно умерла этой весной, так и не узнав, что случилось с сыном. Он не смог ей позвонить. Не хотел волновать. Дяди и племянники были убиты террористами.
Конечно, есть на этой земле и еще большие беды, чем та, что произошла с семьей Ибрахим, но кому от этого легче — тем более что Россия не Сирия, здесь не война и вроде бы должны действовать законы…
Правда, Новомосковская прокуратура 26 июня 2018 года отменила отказ в возбуждении уголовного дела — но с тех пор, хотя прошло уже целых девять месяцев, дело так и не сдвинулось с мертвой точки. И тогда Амира написала Рамзану Кадырову. А кому еще?
«Я знаю, что он помогает Сирии. Он могущественный человек, у него твердые моральные ценности и мусульманские религиозные традиции, а еще я не раз слышала, что он разбирается в таких ситуациях и принимает верное решение. Я попросила его о помощи».
Она переслала письмо официальным образом — через посольство Сирии. Ей казалось, что так будет правильнее. Возможно, это было ошибкой: официальные письма и читают официальные люди, а Рамзан Ахматович, как известно, предпочитает по-простому Интернет.
Вскоре Амире прислали ответ из его канцелярии. Еще одну формальную отписку:
«Ваше обращение рассмотрено. Глава Чеченской Республики Р.А.Кадыров уделяет большое внимание проблемам граждан, обращающихся в его адрес, и по мере возможности оказывает им необходимую помощь и поддержку. Учитывая вышеизложенное, рекомендуем Вам для защиты своих прав и законных интересов обратиться в правоохранительные и судебные инстанции. Руководитель секретариата Первого заместителя Председателя Правительства Чеченской Республики М-Э.С.Байбетиров».
И Амира поняла, что, скорее всего, до Кадырова ее письмо просто не дошло. «Потому что не может быть, чтобы он ответил так… Потому что больше мне тогда просить не у кого…»
«Уважаемый Рамзан Ахматович! До случившейся беды я всегда гордилась тем, что живу в такой великой стране, как Россия. Я была уверена в том, что я и моя семья находимся под защитой государства. Но на деле все выходит по-другому. Мне больно и тяжело осознавать, что вокруг царит такая несправедливость. Мне обидно за то, что в случившейся ситуации мне и моей семье не помогли никаким образом, а сломали морально и фактически. После случившегося я твердо решила стать нейрохирургом, чтобы помогать нуждающимся людям. Но мне грустно от того, что при всех моих имеющихся и развивающихся способностях мне в любой момент предпочтут человека, имеющего полный кошелек и пустую голову. И в итоге правыми останутся те, у кого есть связи и деньги».
Обратиться к главе Чечни еще раз через «МК» — последняя надежда девочки. Ее наивная мечта о чуде. На свой 16-й день рождения через несколько дней она хочет не новое платье и не новый телефон — восстановить веру в справедливость, так, как она ее понимает.
Хотя какая это справедливость, если найти ее теперь можно лишь у нескольких адресатов — так, как они ее понимают.