Эстонский прецедент
Процитированное выше постановление синода было принято 23 февраля 1996 года — в ответ на «антиканоническое «Деяние» патриарха и синода Константинопольской церкви, выразившееся в объявлении юрисдикции Константинопольского патриархата на канонической территории Московского патриархата в Эстонии и принятии в общение раскольнической группировки запрещенных в священнослужении клириков». История, как видим, очень напоминает украинскую. Правда, с куда менее древним предисловием: все основные события случились в прошлом, XX веке. Время действия первого акта этой драмы — первые послереволюционным годы.
10 мая 1920 года Священный синод и Высший церковный совет РПЦ предоставили Эстонской церкви право на самоуправление. Собственно, с этого момента и начинается ее летопись — до того момента православные приходы на территории Эстонии входили в состав Рижской епархии Русской церкви. Автономия была дарована, что называется, не от хорошей жизни. И в границах Советской России патриарх, мягко говоря, с трудом выполнял пастырские функции — через два года его вообще арестуют, — а на землях, отколовшихся от империи, его административный ресурс вообще стремился к нулю. Достаточно сказать, что, когда патриарх Тихон засобирался в Таллин, на торжества, связанные с предоставлением автономии, ВЧК не разрешила ему выезд из РСФСР.
Однако на этом дистанцирование не закончилось. В сентябре 1922 года собор Эстонской церкви обратился к константинопольскому патриарху Мелетию IV с просьбой принять ее под свой омофор, а потом даровать автокефалию. Первая часть прошения была исполнена: 7 июля 1923 православная церковь в Эстонии вошла в юрисдикцию Константинополя в статусе автономного церковного округа. С 1935 года она стала называться Эстонской апостольской православной церковью (ЭАПЦ). «Государственная власть Эстонии, инициатор этой акции, ставила целью любым путем добиться полного разрыва взаимоотношений между АПЦЭ (Автономной православной церковью в Эстонии. — А.К.) и Русской православной церковью, чтобы исключить влияние Советской России на Эстонию по церковным каналам, — утверждал в своей книге «Православие в Эстонии», опубликованной в 1998 году, патриарх Алексий II. Hелишним будет напомнить, что предшественник нынешнего предстоятеля РПЦ родился в Таллине.
Алексий II, повествование которого кончается 1940 годом, не сообщает, правда, почему после насильственного присоединения Эстонии к СССР Эстонская церковь тут же запросилась в РПЦ. Без государственного влияния тут явно не обошлось. А учитывая же особенности сталинской политической системы, можно предположить, что речь шла не просто о влиянии, а о предложении, от которого в буквальном смысле невозможно отказаться. Отказываться, впрочем, никто и не думал. Вопрос юрисдикции явно не был принципиальным для отцов ЭАПЦ. Что подтверждают и последующие события: Эстонская церковь перелетала из одной юрисдикции в другую с легкостью мячика для пинг-понга. 31 марта 1941 года ЭАПЦ официально влилась в Русскую церковь. А уже через несколько месяцев, после того как Эстонию оккупировали немцы, митрополит Таллинский Александр (Паулус) заявил о разрыве с РПЦ и повторном переходе в юрисдикцию Константинопольского патриархата. И немедленно получил признание немецкой оккупационной администрацией как предстоятель восстановленной ЭАПЦ.
За Александром последовала большая часть клира, в том числе, например, Михаил Ридигер, отец Алексия II. Кстати, именно митрополит Александр рукоположил во пресвитеры Ридигера-старшего, пребывавшего до того в диаконском сане, — таинство было совершено в 1942 году в Казанской церкви Таллина. Причем выбор владыки Александра и его коллег-«константинопольцев» можно назвать вполне свободным и осознанным. Как подчеркивается в исторической справке, размещенной на сайте Эстонской православной церкви Московского патриархата, епископу Нарвскому Павлу (Дмитровскому), оставшемуся верным РПЦ, немецкие власти также не чинили никаких препятствий в его пастырской деятельности.
Ну а потом все повторилось: после того как в Эстонию вернулась советская власть, синод Эстонской апостольской церкви обратился к местоблюстителю патриаршего престола с прошением о возврате в подчинение Московского патриархата. Правда, сам предстоятель ЭАПЦ в очередной смене флагов уже не участвовал: в сентябре 1944‑го митрополит Александр, а также многие священники и миряне ЭАПЦ покинули Эстонию вместе с отступающими немецкими войсками. До 1947 года митрополит, продолжавший называть себя главой Эстонской апостольской церкви, находился в Германии, затем перебрался в Стокгольм, где был учрежден так называемый синод ЭАПЦ в изгнании.
Ни войны, ни мира
Новая глава в ее истории открылась после крушения Советского Союза. К тому времени православные перестали быть в Эстонии религиозным меньшинством. К концу прошлого века приверженцы традиционного для эстонцев лютеранства и христиане восточного обряда практически сравнялись в количественном отношении, а согласно последней переписи, прошедшей в 2011 году, православие стало наиболее популярной конфессией в стране. Этот тренд вызван двумя факторами. Первый — изменение этнической структуры: годы нахождения Эстонии в составе Советского Союза резко увеличили процент русского населения. Второй — снижающаяся религиозность представителей титульной национальности: большинство этнических эстонцев называют себя сегодня неверующими. В силу этих обстоятельств новый церковный передел пошел по сценарию, существенно отличающемуся от предыдущих.
Начало, впрочем, было вполне традиционным. «Это обычное дело — менять границы Церкви, когда меняются политические образования и правительства». Этими словами святителя Фотия Великого, занимавшего константинопольскую кафедру во второй половине IX века, начинается «деяние» — решение Константинопольского патриархата «о возобновлении патриаршего и синодального томоса 1923 года», датированное 20 февраля 1996 года. Через 20 лет после принятия ЭАПЦ в лоно Константинопольской церкви «произошло насильственное подавление свободы и независимости Эстонского государства, и в это же время была жестоко подавлена церковная автономия православных христиан в Эстонии, — говорится в документе. — Автономная церковь Эстонии была подчинена Церкви России в соответствии с политической конъюнктурой времени, но не в соответствии с правильным каноническим устройством». Правопреемниками ЭАПЦ были названы «те, кто сохранил ее каноническую преемственность», то есть эмигрантские церковные структуры.
Той же позиции придерживались и власти Эстонии: право унаследовать недвижимое имущество прежней ЭАПЦ — то есть практически все церковные здания — получила организация, зарегистрированная Стокгольмским синодом. В восстановленную ЭАПЦ перешли 10 из 50 священников Эстонской церкви — преимущественно этнические эстонцы. Большинство клириков и прихожан предпочли остаться в юрисдикции РПЦ. Первое время «московская» часть расколовшейся православной Эстонии носила точно такое же название, как и «константинопольская», — Эстонская апостольская православная церковь. Но зарегистрироваться под этим именем ей не удалось — чиновники потребовали сменить название, что автоматически привело к потере прав на владение храмами.
В ответ перебежчики были запрещены Москвой в служении и объявлены «раскольнической группировкой». В результате сложилась патовая ситуация: храмы «новой церкви» оказались без священников и прихожан, а священники и прихожане «старой» — без храмов. В проигрыше были обе стороны конфликта, что, собственно, и заставило их сесть за стол переговоров. Кстати, и разрыв отношений тоже, по сути, был компромиссным, частичным. «В те дни разрыва я уезжал в Европу и спросил митрополита Кирилла (речь идет о нынешнем патриархе. — А.К.), смогу ли я причащаться в храме Константинопольской юрисдикции, если воскресенье застанет меня в городке, где не будет нашего прихода, — вспоминает богослов и публицист, протодиакон РПЦ Андрей Кураев. — Его ответ был таким: «Конечно, этот разрыв касается только епископов».
3 апреля в Цюрихе прошел первый раунд переговоров. 22 апреля за ним последовал второй. В итоге был утвержден текст меморандума, включенный в совместное решение синодов Константинопольской и Русской церквей от 16 мая 1996 года. Согласно этому документу восстанавливалось прерванное общение между двумя патриархатами. Московский патриархат соглашался предоставить священникам и прихожанам полную свободу выбора — «какой церковной юрисдикции они желают принадлежать». «Константинопольцы» обязались приостановить на четыре месяца процесс учреждения автономной церкви и сотрудничать с «москвичами» в вопросе «представления их позиции перед эстонским правительством с целью, чтобы все православные получили одинаковые права, включая право на имущество».
Константинопольская версия Эстонской церкви насчитывает нынче около семи тысяч верующих, московская — порядка ста тысяч. Но имущественный спор так и остался нерешенным. Власти республики предложили ЭПЦ МП взять в аренду у государства используемые ею церковные здания. Параметры «утешительного приза» были вполне божескими: срок — 50 лет, плата символическая — 1 крона (50 евроцентов) в месяц. Долгое время «москвичи», считавшие храмы своей собственностью, не соглашались на аренду, но деваться было некуда, и в конце концов условия были приняты. Однако Московский патриархат не отказался от имущественных требований и, соответственно, от претензий к Константинополю и официальному Таллину. Конфликт продолжился.
«Сохраняющиеся не по вине Московского патриархата препятствия на пути к осуществлению равноправия православных верующих в Эстонии означают, что Цюрихские договоренности 1996 года доныне остаются нереализованными, в связи с чем между двумя патриархатами так и не были начаты переговоры по вопросу о каноническом урегулировании положения православия в Эстонии, — констатируется в «Сообщении Службы коммуникации ОВЦС о позиции Московского Патриархата по эстонскому церковному вопросу» от 26 марта 2008 года. — Таким образом, канонический статус существующей там церковной организации, находящейся в ведении Константинопольского патриархата, остается спорным вопросом, по которому имеются разные точки зрения у различных поместных православных церквей».
С тех пор ситуация мало изменилась. Вполне мирным такое положение дел, конечно, не назовешь, однако активных военных действий на этом фронте тоже не ведется. Анафеме друг друга никто не предает. Самое главное: ни Москва, ни Константинополь не отвергают права «аватара» конкурирующей «фирмы» на существование, что можно расценивать как фактическое взаимное признание.
Исчезающая империя
По сути, Русская православная церковь смирилась с частичной потерей Эстонии. Точно так же, как ранее она смирилась с утратой Финляндии и Польши. Во всех этих случаях события развивались по одной и той же схеме: 1) осколок Российской империи обретал независимость; 2) епархии Русской церкви, оказавшиеся за пределами Страны Советов, наделялись Московской патриархией правами широкой автономии; 3) священноначалие автономной структуры обращалось к Константинопольской церкви, полагающей себя «матерью-церковью всех православных народов», с просьбой об автокефалии. Разница была лишь в статусе, которой Константинополь удостаивал перебежчиков.
Финляндии, например, как и Эстонии, в автокефалии было отказано. 6 июля 1923 года Финляндская православная церковь была принята в константинопольскую юрисдикцию в качестве автономной архиепископии. Причем об этом решении сначала говорилось как о временном — до нормализации церковной жизни в России. В то же время Польская православную церковь сразу была признана достойной независимости. Томос об автокефалии был дарован ей 13 ноября 1924 года. Не последнюю роль, судя по всему, сыграла численность паствы: в состав Польши в то время входили Западная Белоруссия и Западная Украина с преимущественно православным населением.
Польский кейс примечателен еще и тем, что именно тогда Константинополь впервые во всеуслышание заявил о «неканоничности» передачи Украины в ведение Москвы в 1686 году. «Первое отделение от нашего престола Киевской митрополии и православных митрополий Литвы и Польши, зависящих от нее, а также присоединение их к Святой Московской церкви совершилось не по предписаниям канонических правил», — говорилось в «польском» томосе. Правда, акт 1686 года хоть и подвергся ревизии, полностью аннулирован не был: Советская Украина и Советская Белоруссия по-прежнему признавались канонической территорией Московского патриархата.
Однако сама Русская церковь видела себя в прежних, дореволюционных границах и никаких изменений этих рубежей не признавала. В конце 1923 года патриарх Тихон и Священный синод РПЦ предложили Финляндской епархии Русской церкви возвратиться из подчинения Константинопольскому патриархату в юрисдикцию патриарха всероссийского. В следующем году столь же решительно было опротестовано утверждение в автокефальном достоинстве Польской церкви. До разрыва и войны с Константинополем дело тогда, правда, не дошло — не до того было уничтожаемой большевиками Русской церкви. Но с самими «сепаратистами» отношения были прерваны.
В раскольники была записана даже древняя Грузинская церковь, отпущенная на волю еще Временным правительством, — Священный синод РПЦ был тогда одним из ведомств. «Все вы были архипастырями Русской церкви и дали при хиротонии клятвенное обещание подчиняться и повиноваться ее власти, — корил грузинских церковных иерархов только что избранный патриарх Тихон в своем послании от 29 декабря 1917 года. — Как же вы исполнили данное вами торжественное обещание? Вы изменили своей присяге, нарушили обязанность церковного послушания и создали разделение в Церкви».
В отличие от Польши и Финляндии Грузии не удалось далеко убежать от «государства рабочих и крестьян»: история независимой Грузинской демократической республики закончилась уже в 1921 году. Но именно с Грузинской церкви начался «парад суверенитетов». Ее автокефальный статус был признан РПЦ в октябре 1943 года — спустя 26 лет после фактического отделения. В июне 1948‑го вольная была дана Польской церкви. А 30 апреля 1957 года Священный синод РПЦ постановил «предать забвению все канонические споры и недоразумения», имевшие место между Финляндской и Русской церквами, и «признать статус-кво Финляндской автономной православной церкви, состоящей в Константинопольском патриархате».
В общем, время залечило раны, нанесенные Русской церкви крушением Российской империи. Но в 1991 году та же участь постигла советский имперский проект, и руководство РПЦ вновь подняло знамя борьбы за церковное единство. Теоретически нельзя исключать, что на сей раз ему повезет больше. Но значительно больше шансов на то, что отношение к тем, кто выбрал иную, самостоятельную дорогу к храму, повторит стадии, пройденные в ходе предыдущих битв с «раскольниками»: отрицание, гнев, торг, принятие... В пользу такого исхода говорит сама логика исторического процесса.
Церковь, бывшая главной идеологической скрепой исчезнувшей империи, воспринимается сегодня многими — в том числе, похоже, и самим руководством РПЦ — духовной наследницей и продолжательницей ее дела, магнитом, сплачивающим вокруг Москвы православную часть постсоветского пространства и «русский мир» в целом. Этакой империей 2.0, менее осязаемой, но зато более живучей. Однако миссия оказалась невыполнимой. По факту это не реинкарнация «страны, которую мы потеряли», а ее призрак, фантом, энергетическая копия, обреченная повторить судьбу оригинала.
«Долгое время казалось, что, несмотря на распад СССР, РПЦ сохранит единство, останется в канонических границах ХХ века, — рассуждает известный религиовед, бывший ответственный редактор «Журнала Московской патриархии» Сергей Чапнин. — Но сейчас уже очевидно, что исторические процессы в церкви и в государстве идут с разной скоростью: в государстве — быстрее, в церкви — медленнее. С утратой Украины церковь неминуемо потеряет свой имперский характер».
Но украинская автокефалия — это далеко еще не финал «разымперивания» РПЦ. Не случайно, кстати, жесткая «ответка» Священного синода на действия Константинополя была озвучена в Минске. Месседж понятен: есть, мол, и другие, верные нам славяне. Белорусская православная церковь и впрямь является нынче одним из наиболее надежных «филиалов» Московского патриархата. Если не самым надежным. Однако когда-то ведь и Украина не вызывала у церковного начальства никаких опасений. Твердых гарантий неповторения украинского сценария в Белоруссии не дадут сегодня, пожалуй, даже в патриархии. А опальный Андрей Кураев и вовсе считает такое развитие событий неизбежным.
По мнению богослова, автокефалия Белорусской православной церкви — вопрос времени и политического развития республики: рано или поздно ей надоест быть сателлитом Москвы. И, учитывая «содержание предыдущих серий», этот прогноз вряд ли можно назвать слишком смелым.