«Сынок, ты олигарх, тебя убьют»
— 80 лет… С одной стороны, это серьезно, с другой стороны, вы говорите, что гены у вас от папы и мамы замечательные. А сколько жили ваши мама, папа?
— Моя мама Ревекка Исааковна Янгарбер жила 98 лет, а отец — 91 год. Мать прошла все круги ада, которые были за всю ее жизнь. Она была фронтовым хирургом, прошла «дело врачей»… Ее случайно не посадили — только смерть Сталина ее спасла. Потом она работала хирургом… Когда у меня случилось несчастье в семье, и жена моя умерла от острого лейкоза, она в чем была переехала из Хмельницкого к нам в Москву. Здесь также продолжала работать — и работала до 86 лет. Ей досталась очень тяжелая жизнь. Она мне говорила всегда: «Сынок, я не знаю, почему так долго живу». Она хотела, чтобы я ей объяснил это. Я сам живу неплохо на протяжении последних 25–30 лет, и что я ей ни дарил, ни привозил из-за границы — она все раздавала людям. А когда она ушла из жизни, я дома в ее квартире увидел только белье и одежду, которые она себе оставила для того, чтобы ее могли похоронить… У меня была совершенно легендарная мать, и я ее буду помнить всегда.
— А про отца расскажите…
— У нас лидером была мама. Отец во время войны работал на танковом заводе в Нижнем Тагиле, где мы были во время эвакуации. Его не взяли в армию, потому что у него был легочный туберкулез. Он пожертвовал своим образованием ради того, чтобы старший брат, дядя Шура, который жил в Москве и к которому я приехал после окончания школы, мог закончить институт. Потом отец работал финансистом в Стройбанке. Добрый, теплый, сердечный и очень хороший человек.
— Знаете, чувствуется, что маму все-таки вы любили больше.
— Это правильно, наверное, так и было. Свою книгу я посвятил матери. Она абсолютно легендарный человек, настоящий земский врач. Она мечтала, чтобы я стал врачом, — у нас четыре поколения врачей в семье. И я действительно ее не подвел: врачом я был довольно-таки хорошим, гастроэнтерологом. Неудобно себя хвалить, но это правда. Видя, как я работаю, мать была счастлива, но когда узнала, что я перешел в частную медицину и у меня появились какие-то еще другие финансовые возможности, она, считая, что раз у меня хорошая машина и клиника, где я хозяин (это была первая частная клиника в Москве!), всегда говорила: «Сынок, ты олигарх, тебя убьют». А это было начало 90-х. Отец в 91-м ушел, мама пережила его еще на 14 лет. Она очень боялась за мою жизнь, но очень гордилась мной.
«Если бы я работал в государстве, меня давно бы выгнали»
— Но если о сегодняшнем дне применительно к вашему юбилею, то когда нам хотят повысить пенсионный возраст — вы, конечно же, скажете: да. Вы поддерживаете увеличение пенсионного возраста?
— Знаете, я на пенсии пока еще не был, продолжаю работать и чувствую себя лет на двадцать моложе.
— Но пенсию же получаете? Сколько, если не секрет?
— Раньше я получал, как и все, — 12–14 тысяч. Но потом, в связи с тем, что у меня есть какие-то государственные награды, и к тому же я владелец частной клиники с достаточно высокой зарплатой, моя пенсия сейчас — 28 тысяч рублей.
— По нашим меркам — неплохо.
— Но Россия — особая страна. Если сравнивать наши пенсии с европейскими, американскими, японскими, — конечно, мы очень сильно отстаем. Я совершенно уверен, что пенсионный возраст надо повысить. Не потому, что я хочу поддержать то, что говорят наши государственные мужи, а только потому, что человек в 60 лет еще очень активен.
— Мы сейчас говорим о мужчинах? Женщина — это особая статья.
— Да, о мужчинах. Человек в 60 лет накапливает то, что нет у молодого бизнесмена, даже очень продвинутого, толкового, сильного. Поэтому мне всегда больно слышать, как относятся к людям, которым уже 50. Когда берут на работу, интересуются: ага, вам 35? Хорошо. 40? Похуже. А уж если вам 45 — очень трудно устроиться. Но если вам за 50 и у вас есть работа — молитесь богу, сидите на ней и никуда не идите. Это ужасно, потому что настоящий доктор, доктор знающий, серьезный, который, несмотря на свои годы, читает книги, ездит на симпозиумы, растет, набирается опыта, — таких не увольняют.
— А у вас?
— Во-первых, я не беру молодых докторов после институтской скамьи, потому что в частной клинике должны работать люди со стажем. Идеальный вариант — это стаж не менее 10 лет, то есть где-то 34–36 лет — замечательные цифры. Но я так ценю опыт пожилых людей… людей пенсионного возраста, что я их берегу как зеницу ока.
— Вы в свои 80 самый старший в своей клинике или есть те, кто старше вас?
— Нет, таких нет. Наверное, если бы я работал в государстве, меня бы по возрасту давно выгнали. Хотя мы знаем таких. Леонид Михайлович Рошаль замечательный, ему 86-й год. Он работает и еще очень большую пользу может принести стране. Лео Бокерия, который возглавляет институт Бакулева, — ему под 80. А в основном всех врачей после 70 лет увольняют. В медицине нельзя так к людям относиться! Если Минздрав даст соответствующие рекомендации власти, то, может быть, это будет пересмотрено. Другое дело, что люди получают за это. Конечно, у меня есть вопросы к нынешнему распределению пенсий, но если мы не увеличим пенсионный возраст — просто государство попадет в большую финансовую яму, чтобы не сказать круче.
— Но есть и другие предложения — к имеющим миллионные зарплаты, дворцы, яхты: вот вы и делитесь!
— У меня есть очень близкий друг, всю жизнь проработавший в Льежском университете. Он почетный консул Люксембурга в Бельгии, член многих академий. Государство ему платит маленькую пенсию. Вернее, ему платят две пенсии: от Люксембурга и от Бельгии. Но он всю жизнь копил — и накопил себе шесть или семь тысяч евро в месяц. Но я ведь тоже работал и тоже копил…
— В нашей стране копить опасно.
— Правильно. Хорошо, я буду копить, а достанется ли это мне, когда я состарюсь? Вот посмотрите, что получает пенсионер в Европе. Скажем, в Испании минимальная пенсия 850 евро, а это совсем не такая уж богатая европейская страна. В Германии — 1200, во Франции — 1200, в Японии — 2000 долларов, в США — 1200 долларов. Это он получает от государства. Но то, что он накопил…
Зачем далеко ходить? Моя дочь, которая живет в Америке уже 28 лет (она врач, и муж ее врач, они успешны) говорит: «Пап, я уже сегодня заработала больше пяти тысяч долларов в месяц на пенсию». То есть она откладывает в специальные фонды, и это всё ее деньги, которые ей вернутся. И она будет совершенно спокойно жить, когда придет время. Что получается у нас? В российском Пенсионном фонде работает 121 тысяча человек. В Японии в пенсионном фонде работает 15 тысяч человек, в США — в 2,5 раза меньше, чем у нас. Почему так происходит?..
А вот другой пример, как наживаются люди. Каждый раз, когда ты прилетаешь из-за границы в «Шереметьево», можно какой-то кусочек проехать по платной дороге. А если по бесплатной, то и стойте в очереди до посинения часами. Я тороплюсь и не хочу этого, я еду по платной дороге…
— А я еду на аэроэкспрессе.
— Ну я же постарше, мне так удобно, и есть такая возможность. Но каждый раз мой водитель возмущается: «Почему мы за эти 6 км платим 290 рублей?!» За 6 км дороги! Такого быть не должно. И по этой дороге едет очень мало народа. Платные дороги есть во всем мире — и в Финляндии, и в Италии, и в Америке. Во Франции все дороги платные, но разве там так берут!..
— Ну а все-таки про пенсионный возраст для женщин?
— Кажется, в Болгарии пенсия больше, а уж это такая бедная страна! Я не знаю, в какой еще стране женщины уходят на пенсию в 55 лет. Наверное, 60 — это правильно. Но женщина — это особая фигура…
— На ней вся семья.
— И семья, и дети, и внуки, родственники. И еще — мама! Может быть, надо, чтобы женщины перед уходом на пенсию работали не 5-дневную, а 4-дневную неделю. Это, извиняюсь, предложение от меня. Будет ли оно принято, я не очень уверен. А вдруг?..
«Кто еще кроме Кобзона пошел бы на Дубровку, хотел бы я узнать?»
— Знаете, вот ушел из жизни Иосиф Кобзон, и у нас, на сайте «МК», поставили его фотографии. Их посмотрело 18 миллионов человек! Вот так люди прощались с огромной частью своей жизни…
— Близко с Кобзоном нас познакомила Александра Николаевна Пахмутова где-то лет двадцать назад. Знаете, Иосиф Давыдович всего лишь на год старше меня, но кажется, что он всю жизнь был рядом. Кроме хорошего, я о нем ничего другого не слышал. Совсем недавно, за несколько дней до его смерти, позвонила вдова Оскара Фельцмана и рассказала, что Оскар Борисович в конце своей жизни попросил друзей: когда я уйду, помогайте ей. Так Кобзон помогал ей до последних своих дней. И когда сейчас его ругают недоумки (после смерти!), я хочу им сказать: «Кто бы еще, кроме Кобзона, пошел на Дубровку, хотел бы я знать? У кого хватило бы сил?!»
— Он тогда спас пять человеческих жизней.
— Да если бы он спас хотя бы одного! Его могли расстрелять в одну секунду, и даже глазом не моргнул бы Абу-Бакар. И Кобзона бы не было. Это глыба, которой мы лишились. Очень грустно без него. А после него я телевизор уже не включаю. Кого смотреть? Не Петросяна же!..
«Да что онкология! В глубинке нет самых простых лекарств»
— Ну а что у нас с медициной, Александр Семенович?
— Знаете, в больших городах очень даже неплохо, особенно в Москве. Здесь можно получить бесплатную высокотехнологичную помощь.
— Я не спорю, реформа идет. Вот раньше я в поликлинику боялся ходить, зная, что там меня ждет многочасовая очередь. А сейчас: назначают время, приходишь, никого нет, врач сам приглашает тебя в кабинет. Мы о таком раньше даже не мечтали.
— У меня есть подруга, она живет на Патриарших прудах. У нее возникли сильные загрудинные боли. Она мне позвонила, все рассказала — мне показалось, что это начинающийся инфаркт миокарда. Естественно, она захотела поехать ко мне. «Нет, — сказал я, — езжайте туда, где близко от дома, чтобы время не потерять». Так и случилось. Ее повезли в рядом находящуюся больницу…
— Государственную?
— Государственную. Она ничего не заплатила, и ей оказали самую высококвалифицированную помощь. За считаные часы ее прооперировали. Но это Москва. Что касается других городов…
— Это известно. Сокращают поликлиники, больницы, и теперь больным людям приходится ездить за тридевять земель.
— Не то слово, и выхода я не вижу. Россия — огромная страна. Там 60 км по бездорожью иногда надо везти роженицу, а потом у нее возникает проблема с родами, и ее еще могут не принять.
— «Скорой помощи» не хватает — она может приехать через час…
— И лекарств не хватает. Но есть простой и ясный выход: надо платить деньги. Надо повернуться к народу лицом. И главное — чтобы перестали воровать.
— А импортозамещение? Говорят, наши препараты намного хуже импортных.
— Я подписываюсь под вашими словами. Но нужно менять еще и менталитет наших людей. Девиз наших людей: «У меня ничего нет, и мне ничего не надо». У них на балконе заморожены пельмени, они могут купить бутылку водки — им достаточно. А лекарств им не надо… Уверен, надо по-другому перераспределить деньги. У нас есть очень богатые люди, могли бы поделиться. Есть ли свет в конце тоннеля — я не знаю. Неужели положение безвыходно? И все-таки я верю, что мои внуки будут жить в счастливой и богатой стране!
— Во всем мире смертность от онкологии занимает второе место после инфарктов. У меня папа умер от рака, родная тетя, много товарищей… Наверное, у каждого есть свой мартиролог близких людей, которые умерли от этой страшной болезни. Как бороться с этим — по-человечески и медицински?
— Эта проблема глобальная, мировая. Американские онкологи говорят, что каждый человек в своей жизни добегает до своего рака. Я когда-то в это не верил, но если докопаться, то у каждого человека где-то что-то патологически возникает. Другое дело: есть раки, которые не дают метастазов, есть раки локальные, но так или иначе, особенно у лиц пожилого возраста, мутация клетки происходит. У нас в стране есть блестящие хирурги, прекрасные онкологи, которые великолепно оперируют больных. Мне порой очень обидно, когда я слышу, что кто-то уехал в Америку или в Европу оперироваться. Не надо этого делать. Но то, что в России выполняется плохо, — так это программа лечения онкологического больного. По этой программе человек должен в той или иной форме рака, когда его еще можно лечить, получать терапию. За границей эта программа четко работает, поэтому, если у людей что-то возникает и у них есть финансовые возможности, они едут лечиться в Германию, Израиль, Штаты… В Москве эта программа работает неплохо, но в остальных городах совсем не так. Например, в столице есть такая программа в 62-й больнице, в Онкологическом институте Герцена, в Институте онкологии им. Блохина. Но в чем несчастье: когда человеку нужно получить, например, химлекарства в качестве профилактики, чтобы уничтожить метастазы, — этого лекарства порой нет, и приходится ждать. У моего близкого друга, очень известного человека, архитектора, был рак прямой кишки и метастазы в легкие. Я его приглашал в Москву, хотел ему помочь, а он говорил: «Я подожду, не волнуйся, мне обещали тут лекарства». Он ждал, но так и не дождался. А скольких денег это стоит! Иногда люди продают свои квартиры, дома, все, что у них есть, только чтобы спасти родного человека…
Но сегодня в онкологии есть надежда, свет в конце тоннеля. Если мы раньше боялись рака, это было безнадежно, больной ни на что рассчитывать не мог, то сегодня, если вовремя начато лечение, на 100% на всю оставшуюся жизнь человек становится здоровым. Я говорю это не для красного словца, поверьте.
— Но в чем причина рака? Внутренние переживания, стресс, экология?.. Это фатальная неизбежность?
— Я вспоминаю болезнь моей жены. Нам было по 29 лет. У нее была лейкемия, рак крови. От этого же умерла Раиса Максимовна Горбачева и многие другие. Когда моя жена лежала в палате, там же лежала балерина, лежал летчик и вообще люди самых разных профессий — у них было это тяжелое заболевание. Но мы и сегодня не можем ответить о главных причинах возникновения рака. Известно, что рак легких чаще всего возникает у курильщиков. Вы спрашиваете: как себя обезопасить? Банально, но это здоровый образ жизни — лучшего еще никто не придумал. Употребление алкоголя в умеренных количествах. Первичный рак печени и деградация печеночной клетки происходят именно из-за злоупотребления спиртным. Есть вирусная теория возникновения рака… Но я думаю, что мы уже так близко подошли к этой проблеме, что, может быть, уже следующее поколение моих детей или внуков избавится от этой чумы. Когда-то сифилис был неизлечим, теперь укол — и сифилиса нет. Когда-то от диабета умирали миллионы, но изобрели же инсулин в конце концов! Очень мало людей, которые доживают до глубокой старости, и у них ничего нет…
— Есть даже такое выражение для пожилых людей: «Если ты проснулся и у тебя ничего не болит — значит, ты умер».
— Да, это было б так смешно, если не было так грустно. Мы всю жизнь должны стараться жить долго, но всю жизнь должны за эту долгую жизнь бороться.
— Известно, что Солженицын победил рак, хотя врачи предрекали ему всего несколько месяцев жизни. Знаете ли вы подобные примеры, когда человеку ставили такой страшный диагноз, говорили, что он долго не протянет, а он, вопреки всем прогнозам, жил дальше?
— Есть раки, которые не поддаются лечению, несмотря на все денежные возможности пациента. Вспомните Стива Джобса — это был гений абсолютный. У него был рак поджелудочной железы. Он заработал миллиарды и с ужасом думал о том, кому это все нужно. Когда он лежал под капельницей, смотрел на свою уходящую жизнь и понимал, как чудно создан свет, как все бренно. Как человек борется, и нет возможности ему помочь. При раке поджелудочной железы с метастазами лечение безнадежно. Он умер совсем еще не старым человеком. Недавно из-за рака мозга скончался Маккейн. У него был тот же рак, что и у Димы Хворостовского, но Хворостовский умер в 56 лет, а Маккейн — в 81. Мама Маккейна, кстати, живет до сегодняшнего дня, ей 107…
— Давайте все же о хорошем говорить — о жизни. Сегодня у вас юбилей, уже не первый и, надеюсь, не последний. Вспомните свой самый необычный подарок, который вы получили в какой-либо из юбилеев.
— Вот сейчас меня спрашивают: «Что вам подарить?» Но я всем, чтобы от меня отстали, говорю: «Подарите мне «Майбах». Сразу человек затыкается и говорит: «Ладно, я подумаю». Ну вот пусть он думает. Самый лучший подарок для меня — это те люди, которых я люблю и хочу их видеть. Это любовь моей семьи ко мне и моя любовь к ним, к моим друзьям, близким, тем, кого я люблю и буду любить всегда. Когда я их вижу, то ни о чем больше думать не могу. То, что мне нужно, у меня есть, и ничего больше придумать нельзя.