В 1943 году его семья получает извещение о том, что он погиб в ноябре 41-го года под Тулой, похоронен в Тульской области в двух разных могилах, и на плитах обоих мемориалов начертаны его инициалы: Макин Н.Д.
А спустя 73 года, в 2016-м, под Можайском поисковики подняли несколько санитарных захоронений. В одной из братских могил были обнаружены останки 53 бойцов Красной армии, среди которых числился Макин Николай Дмитриевич.
Что это — ошибка военных архивов или поисковики подняли останки солдата, который по воле судьбы был дважды похоронен, но при этом продолжал бить врага до последнего своего часа?.. Загадочный клубок нам удалось распутать и восстановить истинную картину судьбы героя.
Две похоронки на семью
В семье охотника-эвенка Дмитрия Георгиевича Макина и его жены Александры Николаевны на фронт ушли четверо сыновей — Иван, Гавриил, Николай и Феофан. Вернулись лишь двое. На Феофана и Николая пришли похоронки. Но даже после этого места гибели братьев Макиных оставались неизвестны, пока в 2007 году удача не улыбнулась военным поисковикам.
В ходе проведения Вахты Памяти в Калужской области на Зайцевой горе были подняты останки четырех бойцов Красной армии. Место предполагаемого захоронения в виде небольшого углубления в грунте правильной формы обнаружили в нескольких метрах от немецких позиций.
В двух шагах от могилы была мусорная свалка, оставленная гитлеровцами: пустые консервные банки, фрагменты немецкого обмундирования, использованные пулеметные ленты и прочее ржавое железо. Металлический щуп подтвердил наличие костных останков на незначительной глубине. Кому принадлежали они — немцам или это были красноармейцы? Ответ на этот вопрос был получен сразу после вскрытия захоронения. Взору поисковиков предстали личные вещи, обмундирование и вооружение погибших, в том числе были обнаружены разведкомпасы и десантные ножи, что косвенно подтверждало причастность их хозяев к крылатой пехоте.
После определенной процедуры идентификации костных останков было установлено, что в захоронении находились останки четырех бойцов. Но всех волновал лишь один вопрос — эбонитовые пеналы с содержимым. Лопаты в сторону, земля извлекается руками, просеивается по крупинкам… Наконец — удача: сразу четыре пенала были обнаружены среди пустых гильз на дне ямы. Только в одном из них был обнаружен полуистлевший документ. Раскисший от влаги клочок бумаги, «убитый» временем и сыростью, представлял собой удручающее зрелище. Но даже это не помешало поисковикам расшифровать смертный медальон и получить информацию об его предполагаемом хозяине.
Неожиданно в процесс расшифровки вкралась досадная ошибка: вместо имени (как потом выяснится) Феофан было прочитано Николай. На тот момент никто не мог себе представить, что ошибка, закравшаяся в ход расследования, в дальнейшем сыграет свою значимую роль и поможет установить судьбу погибших братьев Макиных.
И полетели в далекое читинское село Тунгокочен письма, которые в семье Макиных ждали целых 65 лет. Ждали и надеялись на чудо. И чудо постучалось в двери Макиных. «Повезло!» — скажут их земляки. «Такое бывает один раз в сто лет», — ответят поисковики.
Первой откликнулась внучатая племянница наших героев — Светлана Яковлевна Ланцева. Сколько слез радости было пролито бессонными ночами, как хотелось им, дожившим до наших дней, прикоснуться к земле, которая была полита кровью их родных сибиряков-забайкальцев!
Но это будет потом, а пока из Подольского архива Министерства обороны Российской Федерации на запросы поисковиков стали приходить документы, которые напрочь опровергали первоначальную версию гибели Николая Макина на Зайцевой горе. По одному из них было окончательно установлено, что замполитрука Феофан Дмитриевич Макин действительно проходил службу в 1-й роте 4-го батальона 23-й воздушно-десантной бригады, которая принимала участие в Ржевско-Вяземской операции. Этот батальон был десантирован в ночь с 15 на 16 апреля 1942 года в тыл противника. Его судьба оказалось трагической: после упорных, кровопролитных боев на смоленской земле батальон был практически уничтожен. Не вернулся с того задания и Феофан Макин.
В 1942 году Дмитрий Георгиевич и Александра Николаевна получили похоронку, в которой были указаны дата и место гибели их младшего сына Феофана: «убит 24 мая 1942 года на Варшавке» (дословно — Варшавское шоссе, деревня Новое Аскерово Смоленской области (ныне Калужской), в том самом месте, где и были поисковиками найдены останки и смертные медальоны бойцов-десантников.
В 2007 году останки четырех воинов были перенесены и торжественно захоронены в братской могиле на Зайцевой горе. Через 65 лет Феофан Макин и трое его безымянных сослуживцев все же дошли до Варшавского шоссе…
Но, пожалуй, наиболее загадочной для поисковиков и военных историков стала судьба брата Феофана — Николая Макина.
Самый секретный парад
Будучи секретарем исполнительного комитета районного совета депутатов трудящихся, коммунист Николай Дмитриевич Макин отказался от брони, которая в то время распространялась на руководителей и был направлен на фронт замполитрука 3-го отдельного противотанкового дивизиона 239 стрелковой дивизии.
Первый командир 239-й стрелковой дивизии полковник Гайк Оганесович Мартиросян вспоминал: «И наконец, настал этот долгожданный час. 17 октября 1941 года начальник штаба армии генерал Шелахов отдал мне боевой приказ о переброске дивизии по железной дороге на Западный фронт».
После пятидневной подготовки с 23 октября со станции села Хороль Приморского края личный состав и техника дивизии отправилась по железной дороге на запад. И никому из сидевших в теплушках было невдомек, что все они вскоре станут участниками величайшего события в истории нашей страны — парада в честь 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. В условиях строжайшей секретности он готовился одновременно в трех городах — Москве, Воронеже и Куйбышеве. Из трех только парад в Куйбышеве включал в себя не только прохождение войск и боевой техники, но также и воздушный парад, который для многих летчиков стал своего рода экзаменом на профессиональное мастерство и желанным пропуском на фронт. Для парада использовали дивизии из Забайкалья и с Дальнего Востока, направлявшиеся на фронт через Куйбышев.
«Вчера и сегодня (4 ноября) едем медленно, подъезжаем к Куйбышеву. В 7:30 выгрузка. В 12:00 строимся и берем курс на восточную окраину города» (из военного дневника начальника ветеринарной службы 817-го стрелкового полка 239-й стрелковой дивизии Михаила Тихоновича Лядова). Только здесь бойцы и командиры дивизии узнали об истинной причине вынужденной остановки.
Раннее утро 7 ноября 1941 года выдалось морозным (более 20 градусов) и пасмурным. На площади имени В.В.Куйбышева — главной достопримечательности города — выстроились парадные расчеты. По своему численному составу и количеству боевой техники они заполнили практически всю ее территорию. Хотя в то время эта площадь считалась самой большой по размеру на европейской территории СССР.
В одном из писем Николай Макин писал своим родным (орфография сохранена. — А.Б.): «Второе прошу мама, если придется посмотреть киножурнал парад в Куйбышеве 7 ноября 1941 г. на котором участвовал я, проезжал возле самой трибуны на танкетке, сижу на левой стороне. На каждой машине по 6 чел., а по одну сторону по 3 человека сидим, а позади нас везут пушку. Возможно, придется посмотреть, узнаешь или нет, если придется смотреть…» Письмо датировано: «7/XII-41 г.».
Нам удалось разыскать как сам фотоархив, так и тот самый киножурнал куйбышевского парада 7 ноября 1941 года, в котором запечатлен момент прохождения боевой техники с десантом на броне — именно о нем в своем письме упоминал Николай.
Долгожданный момент — его невозможно смотреть без содрогания в сердце: перед нами, сидя на танкетке, первый в левом ряду, проезжает Николай Макин. Живой и невредимый. В самый последний момент Николай поворачивает свою голову в сторону кино- и фотокамер. Кадры кинохроники сумели запечатлеть всего лишь эти несколько секунд — затем кадры меняются, исчезают и растворяются в вечности, откуда возврата нет.
О самом параде: если сравнивать военные парады 41-го в Куйбышеве и Москве, то нельзя не заметить, что московский продолжался 25 минут, а куйбышевский — полтора часа. По количеству войск, по силе воздействия на ход событий парад, в котором принимал участие Николай Макин, вполне можно приравнять к небольшой армейской операции. Это был самый масштабный наземный и воздушный парад за всю историю Страны Советов: в пешем и конном строю с мехколонной прошло свыше 22 тысяч бойцов. Украшением стала его воздушная часть. Но больше всего этот парад произвел впечатление на иностранных военных атташе и корреспондентов, которые были приглашены на торжества. Увиденное ошеломило в первую очередь японскую делегацию.
Кстати, о Японии: считается, что куйбышевский парад стал одним из весомых моментов в войне. После него впечатленные военной мощью японцы не решились воевать против Советского Союза…
Гибель реальная и выдуманная
Тем временем на подступах к Туле шли упорные, ожесточенные бои. С 10 ноября началось новое наступление 2-й танковой армии Гейнца Гудериана. Не сумев с ходу ворваться в город, командование вермахта приняло решение окружить Тулу с востока в районе Сталиногорска, Венева и Каширы. 239-я стрелковая дивизия прибыла на станцию Узловая в самый разгар боев. С 15 ноября 1941 года, еще не завершив разгрузку на станции Узловая, сибиряки оказались лицом к лицу с врагом.
17 ноября 1941 года, фактически с колес, дивизия вступила в бой с танковыми частями Гудериана, который в своем дневнике отметил: «17 ноября мы получили сведения о выгрузке сибиряков на станции Узловая… 112-я пехотная дивизия натолкнулась на свежие сибирские части… Ввиду того что одновременно дивизия была атакована русскими танками из направления Дедилово, ее ослабленные части не были в состоянии выдержать этот натиск… Дело дошло до паники. Положение на фронте 112-й пехотной дивизии было исправлено собственными усилиями 53-го армейского корпуса, который повернул 167-ю пехотную дивизию на Узловую».
Для забайкальцев наступили тяжелые дни. Но ни большие потери, ни ожесточенное сопротивление врага — ничто не могло сломить боевой дух сибиряков. Личным примером командиры и политруки 239-й стрелковой дивизии воодушевляли бойцов на беспримерный героизм. Один из них — Николай Макин, замполитрука 3-го отдельного противотанкового дивизиона 239-й стрелковой дивизии, — появлялся в самых горячих местах нашей обороны.
Как дрался с врагом Николай Дмитриевич, отразил в своей документальной повести «Дивизия стояла насмерть» бывший внештатный корреспондент «Донской газеты» Алексей Васильевич Мелехов. В основу этой повести легли реальные события, происшедшие с 17 по 27 ноября 1941 года. В ней нет ни одного выдуманного лица. Каждый герой носит свое реальное имя.
«Тишины уже не было. Невдалеке бой вели второй и третий батальоны. И там фашисты пытались пересечь железнодорожное полотно. Сквозь еще не рассеявшийся желто-черный туман мы увидели гитлеровцев. В полный рост, без выстрела шли из леса на нас цепи автоматчиков в рогатых касках. А на флангах появились танки с пехотой на броне. По траншее пробирался, нисколько не сгибаясь, политрук роты Николай Макин. Покусывая зубами травинку, словно наблюдая за тактическим учением, которое проходило у нас в августе, он громко говорил нам:
— Нахальством хотят взять. Нервишки наши хотят проверить. Думают, скиснем от одного их вида…
— На психическую похоже, — отозвался Петр Гарин. — А мы их сейчас заставим поклониться русской матушке-земле!»
И все же, несмотря на героическое сопротивление наших бойцов, немцам удалось окружить 239-ю стрелковую дивизию. С крайне недостаточным количеством боеприпасов и продовольствия, большим количеством раненых командир дивизии полковник Мартиросян прорывался из окружения.
В ночь с 25 на 26 ноября сибиряки нанесли удар по селу Спасское. В течение трехчасового боя полностью был разгромлен 71-й полк 29-й моторизованной немецкой дивизии вместе со штабом. Тем временем немецкие части вновь соединили кольцо окружения под Ольховцом, отрезав от главных сил дивизии авангардный 817-й стрелковый полк. Ситуация на фронте менялась с катастрофической быстротой. В ночь на 27 ноября части дивизии вторично прорвали кольцо окружения, уничтожив в бою до двух батальонов вражеской пехоты. Гудериан не мог сдержать эмоций: «Главные силы 239-й сибирской стрелковой дивизии, оставив свою артиллерию и автотранспорт, вырвались из окружения и ушли на восток… Сибиряки ускользнули от нас, у нас не было сил их задержать. Преследование ускользнувшего противника, немедленно предпринятое мотоциклетными подразделениями 29-й мотодивизии, не дало никаких результатов».
В те дни Николаю Макину чудом удалось отправить своим родным письмо, в котором он сообщал (орфография сохранена. — А.Б.): «Здравствуй дорогая мама. Пока что жив здоров. Получил уже два ранения в ногу. Опасного ничего нет. Одна рана ниже паха сквозная получил в боях под Сталиногорском. Находились в окружении, вот уже 10 сутки выходим из окружения одиночками. Сегодня нахожусь на территории, где впервые встретил СС. Еще дня три и проберусь к своим войскам. Жизнь проходит боевая. Скоро опять должен вступить в бой. Первое боевое крещение получил т.е. вступил в бой 19/XI-41 г. находились на передовой линии… Письма писать не приходится, потому что военная связь была порвана, наша часть так как находилась в окружении…»
Это было последнее письмо, отправленное Николаем своим родственникам. В свою часть он не вернулся.
К сожалению, военные архивы на этот счет хранят молчание, и этому есть объяснение: в донесении о безвозвратных потерях начальствующего состава 239-й стрелковой дивизии за период с 15 ноября 1941 года по 1 марта 1942 года отмечено, что из-за окружения под деревней Ольховец (Тульская область) частями дивизии была уничтожена вся документация, и сведения о потерях восстанавливали по памяти лишь весной 1942 года, поэтому точные данные установить невозможно. Логично предполагать, что, восстанавливая списки погибших и пропавших без вести бойцов и командиров 239-й стрелковой дивизии, будущий Герой Советского Союза, старший политрук 3-го противотанкового дивизиона Роман Иосифович Бортник не мог не вспомнить своего заместителя Николая Дмитриевича Макина.
Даже спустя много месяцев после тех боев под Узловой, Донским и Сталиногорском, где сибиряки приняли свое первое боевое крещение, Бортник все еще не мог поверить в гибель одного из любимых своих командиров. Из головы не выходил рассказ бойца, который якобы (!) был свидетелем гибели Николая Макина. Несмотря на возникшие сомнения, Роман Иосифович все же причислил Николая к числу погибших «в боях за село Спасское». Оно и понятно: статус погибшего смертью храбрых в бою и пропавшего без вести солдата в каждом отдельном случае трактуется по-разному. Семья погибшего получает денежные выплаты по потере кормильца, в то время как семья пропавшего без вести лишена этого права. Скорее всего, из-за благих побуждений Бортник, чтобы как-то поддержать семью своего однополчанина, причислил Николая Макина к погибшим.
В 1943 году Дмитрий Георгиевич и Александра Николаевна получили извещение о гибели сына Николая. А спустя много лет, уже после войны, в разных местах Тульской области (город Донской, поселок Комсомольский, братская могила №6 и Новомосковский район, село Спасское, братская могила №17) появятся два мемориала, на плитах которых будут высечены инициалы сибиряка-забайкальца Николая Дмитриевича Макина. Более того, эта фамилия дважды появится в Книге Памяти по Тульской области.
Несмотря на очевидную путаницу, все же попытаемся восстановить хронологию жизни героя после своей «смерти».
Благодаря Светлане Ланцевой в наши руки попало письмо старшего политрука Бортника, адресованное семье Макиных. Это письмо было отправлено в семью Макиных задолго до получения ими похоронки.
«Уважаемый тов. Макин Г.Д. Мы Вам сообщили о смерти брата Макина Н. Д. вот почему и на каком основании:
1. Во время выхода части из окружения он, выполняя специальное задание, отстал от части с группой бойцов и до 10.12.41 г. не явился в часть.
2. Явившийся же боец Сутин 20.12.41 г. сообщил, что они несколько раз выходили из окружения и снова попадали и были захвачены в с. Спасск Тульской области, т. Макин (Ваш брат) и ст. сержант Меньшиков убегали через окно дома, окруженного фашистами после того, как у нас не осталось патрон. Но немецкие сволочи начали стрелять из пушки по ним, и Меньшиков был убит прямым попаданием, а Макин осколками. Больше сказать Вам ничего не могу. Можно ли допустить, что Ваш брат жив? Целиком возможно. А о том, что сообщили о его гибели 29.XI.41 г., это не имеет большой точности. 29.XI. у нас был жаркий бой, в котором много осталось лучших товарищей, в т. ч. посчитали и т. Макина.
Одно могу сказать, если бы Ваш брат был жив, то при выходе из окружения он бы и Вам и мне написал. Мы его считаем убитым.
О том, что он дрался геройски, могу только подтвердить. Особенно хорошо он работал под ст. Узловая и в Сталиногорске. В Сталиногорске мы его назначили секретарем комсомольского бюро части как лучшего замполитрука и подали на присвоение звания, но не успели. Больше скажу, это был один из троих любимых моих командиров, которым многое поручалось в бою. Хорош был товарищ! Больше ничего не могу Вам сказать. Считаю, что он погиб в Спасске.
С приветом Военком Бортник 24.4.41 г.» (Ошибка — вероятно, 24.4.42 г. — А.Б.)
В своем письме Бортник, не раскрывая всех подробностей, излагает свою версию возможной причины, по которой Николай Макин не вернулся в расположение своей части. Одна из них, на наш взгляд, выглядит наиболее убедительной.
«Во время выхода части из окружения он (Николай. — А.Б.), выполняя специальное задание, отстал от части с группой бойцов и до 10.12.41 г. не явился в часть». Указанное спецзадание — это поджоги домов, в которых могли квартировать немцы, диверсии на вражеских коммуникациях. Этому есть и свидетельства от местных жителей, и документальные подтверждения. К примеру, в приказе по 50-й армии сказано: «239-й стрелковой дивизии к 12:00 21 ноября отойти на рубеж Ключевка, Сталиногорск-1, Моисеевский, Бобрики, Донской, Никольское, Карачево. Все населенные пункты, дороги, переправы, железнодорожные пути, оставляемые частями дивизии — уничтожить».
Бортник не мог об этом написать явно по понятным причинам. Впрочем, и до сих пор это обозначается термином «спецзадание». Не исключено, что группа советских бойцов, оставшаяся в селе для выполнения спецзадания, была окружена немцами в одном из сельских домов и приняла бой. О том, что произошло с ними дальше, в своем письме, ссылаясь на рассказ красноармейца Сутина, рассказывает Бортник. С его слов, немцы открыли огонь из орудия по дому, где засели наши бойцы, которые и погибли, как утверждает Сутин, от прямого попадания снаряда в дом. Боец не мог подтвердить либо опровергнуть факт гибели своих товарищей — за всем происходящим он мог наблюдать лишь издали, не приближаясь к разрушенной постройке. Да и немцы не сочли нужным перепроверить результаты своей стрельбы, чтобы засвидетельствовать гибель красноармейцев.
«Можно ли допустить, что Ваш брат жив?» — задается вопросом в своем письме Бортник и тут же, как видно, ставит под сомнение смерть своего замполитрука.
Двум смертям не бывать
С этого момента судьба «погибшего» Николая Макина — загадочный клубок, который удастся распутать лишь через 76 лет. О том, что с ним могло произойти дальше, мы можем только предполагать. А произойти могло следующее: по счастливой случайности Николай Макин выжил. Сын охотника-эвенка наверняка владел навыками выживания, которые пригодились ему и здесь, на тульской земле. Закаленный сибирской стужей организм помог не погибнуть от сильных тульских морозов. Дождавшись темноты, он попытался в одиночку выйти из окружения, но в свою часть, со слов Бортника, так и не вернулся. Не исключено, что его подобрала одна из советских частей, далее медсанбат, проверка спецорганами — и снова в бой.
Согласно документам, полученным из Подольского архива Министерства обороны Российской Федерации, Макин Николай Дмитриевич продолжил свою службу в составе 208-го запасного стрелкового полка на должности сержанта и принял участие в советском контрнаступлении под Москвой. Доподлинно известно, что запасные стрелковые полки входили в состав общевойсковых армий, фронтов и военных округов и, как правило, формировались из бойцов, отставших от своих частей, вышедших из окружения и прошедших процедуру проверки органами НКВД, а также прошедших лечение в медсанбатах и госпиталях, признанных годными для дальнейшего прохождения службы и т.д. Зачастую запасные полки бросали на наиболее опасные участки фронта.
Последним местом приписки Николая Макина, согласно документу учета безвозвратных потерь сержантов и солдат Советской Армии, был 17-й стрелковый полк 32-й стрелковой дивизии (первого формирования), который вел ожесточенные бои на московском направлении, под Можайском. В боях за Васильковский узел обороны немцев (с 25 января по 5 марта 1942 года) Николай Макин получил тяжелые ранения, от которых и умер 10 февраля 1942 года в 4-м медсанбате 32-й стрелковой дивизии. Похоронили героя недалеко от деревни Ямы Уваровского (ныне Можайского) района Московской области в санитарном захоронении №20.
В далекое сибирское село Тунгокочен с фронта не вернулись 138 северян. На памятнике, сооруженном в центре села, на его гранитной плите высечены имена героев, среди которых — Николай и Феофан Макины.