— Ярослав Иванович, в последние дни вы с Кудриным взбудоражили общество как масштабом необходимых инвестиций в образование, так и потенциальными цифрами экономического роста, которые мы можем потерять, если откажемся от этих инвестиций.
— Да, нам надо привыкать говорить про образование в том числе и в экономических терминах. Сегодня человек (точнее — человек профессиональный и творческий) — это главный фактор экономического роста. Сегодня по уровню образования Россия опережает все страны с сопоставимым уровнем душевых денежных доходов. Это такой же ресурс, каким в последние 15 лет была нефть, и он должен стать ключевым фактором роста благосостояния страны и каждого человека во второй четверти XXI века. Надо перейти от политики, когда мы образование просто поддерживали по принципу «живет и хорошо», — к инвестированию в образование. Инвестиция примерно 4% ВВП в ближайшие 6 лет даст нам возможность получить к 2030 году дополнительно 10% ВВП, а к 2040 году — еще 20% ВВП. То есть даже затраты государства через 12 лет мы вернем через налоги, а рост благосостояния людей — это будет их чистый выигрыш.
— Можно на пальцах объяснить, как это будет достигнуто?
— Проще всего понять, как работает человеческий капитал, на примере так называемой премии за образование. Это разница между средним заработком людей с определенным уровнем образования — и без него. Сегодня премия за высшее образование в России — плюс 60% к доходу человека, который окончил только среднюю школу. А с учетом того, что доля оплаты труда в нашей экономике — это примерно половина ВВП, — можем считать, что аналогичный прирост дохода получают (и делят между собой) работодатель и государство.
— Но тогда нам надо наращивать долю частных средств, а вы предлагаете в основном бюджетные расходы?
— 60% наших граждан не относятся к среднему классу и не могут в достаточном объеме финансировать образование своих детей. Образование — это общественное благо. Каждый из нас выигрывает, если рядом с ним образованные, культурные, профессиональные люди. Даже в самых либеральных странах с платным профессиональным образованием (США, Япония, Корея) государство полностью финансирует обучение тех, кто сам заплатить не может. Мы видим готовность значительной части наших граждан платить за повышение качества образования — сегодня это 41%. Но Россия заинтересована в успехе каждого своего гражданина, независимо от дохода и образовательного уровня его семьи.
— Мы очень высоко ставим образование на шкале социальных ценностей, его оценка растет. Если в 1991 году хотели дать высшее образование своим детям чуть больше половины наших граждан, то сегодня — 82%. Но наше образование как-то не так работает в экономике. Имея 4-е место в мире по образованности граждан, Россия занимает 42-е по их применению знаний на практике и 89-е по обеспеченности квалифицированными кадрами. Как исправить такую ситуацию?
— У нас мощная система образования, с огромным потенциалом, но она долгое время развивалась в определенной изоляции от потребностей общества. Поэтому мы начали с того, что сформулировали принципиальные задачи, которые должно решать образование в России. Первая — обеспечить экономический рост. Для этого надо не увеличивать охват — это уже сделано в последние 20 лет, — а обеспечить качество обучения, особенно на завершающих стадиях школы, колледжа и вуза. Сегодня 28% выпускников школы не осваивают базовых знаний и умений минимум по одному предмету, 18% — по двум и больше. Это будущие неуспешные в экономике люди, которые или не работают, или зарабатывают меньше, чем общество на них тратит. Сделать успешными хотя бы дополнительно 15% (европейские страны этого добиваются) — значит обеспечить дополнительный рост экономики до 2040 года минимум на 10%.
Более близких эффектов можно добиться в профессиональном образовании. Оно в среднем на 50% работает вхолостую. 42% выпускников вузов и 63% — колледжей признается, что они ни разу в жизни не использовали свои профессиональные знания. Образовательная премия от колледжей не превышает 10% над уровнем средней школы. Если не сокращать масштабы подготовки, но повысить ее качество и адаптировать структуру к потребностям экономики, результат можно оценить как плюс 3% ВВП к 2030 году. Самый близкий эффект — это вовлечение в образование взрослых. У нас в настоящий момент учится всего 17% людей в возрасте от 25 до 60 лет, в то время как в Европе — почти каждый второй. Сегодня с рынка уходят целые профессии, а другие начинают требовать так называемых «кентавров» — работников, частично передавших свой традиционный функционал цифровым помощникам и на порядок расширившим фронт своей ответственности. Экономический эффект достаточно скромный, зато совсем рядом — до 0,5% ВВП к 2024 году.
Вторая национальная задача — технологический прорыв. Здесь ключевая роль принадлежит исследовательским университетам. При этом речь идет не только об исследованиях и разработках — это обучение студентов, способных отбирать и развивать передовые технологии с глобального рынка. Россия сегодня представлена только в 5% мировых «научных фронтиров». Чтобы избежать экономической зависимости от глобальных фирм — владельцев технологий, Россия должна иметь минимум один университет в топ-100 каждого мирового предметного рейтинга. Сейчас мы так представлены только в ¼ рейтингов, еще в ¼ входим в топ-500, а в половине предметных групп нет ни одного российского вуза. Среди них — сельское хозяйство, биотехнологии, науки о жизни, транспорт… Третья задача — геополитическая позиция нашей страны. Образование наряду с культурой — ключевой поставщик «мягкой силы». Это обучение иностранных студентов — и сегодня это еще и позиция на мировом рынке онлайн курсов.
— Есть ведь еще и четвертая?
— Четвертая задача — обеспечить стабильное развитие общества. Образование во всех странах — это не просто механизм «равного старта». Это мощнейший социальный перемешиватель. Это не только экономическая, это социально-психологическая задача. Граждане должны видеть, что пусть не всегда у них самих, но уж точно у их детей есть действительно равные возможности получить образование. Независимо от дохода семьи, от образовательного уровня родителей. Российская система образования сегодня эту важнейшую задачу выполняет плохо. Единственный работающий инструмент — ЕГЭ. В остальном мы потеряли то, что существовало в Советском Союзе — рабфаки, преимущества для детей из рабочих и крестьян при поступлении в вузы, стипендии, на которые можно было жить. На Западе это давно поняли, и 20–30% мест даже в дорогих частных школах обеспечиваются стипендиями для бедных. А мы, завоевав свободу, забыли, что у нас есть неравенство.
— Да вы прямо социал-демократ, Ярослав Иванович! Куда пропал ваш либерализм?
— В мире давно есть консенсус применительно к образованию. Он охватывает и либералов, и социалистов. Образование, повторяю, — это основной институт, который не провозглашает, а реально гарантирует равенство возможностей. В том числе — на уровне преимуществ, которые получают те, кто находится в проигрышной позиции. Беда России — у нас либерализм как предпочтение свободы смешивают с «либерализмом» как приматом частного интереса во что бы то ни стало, в том числе за счет национальных интересов и необходимой поддержки уязвимой части общества. Такая позиция реально есть, но это не либерализм, а социальное хамство. Настоящая свобода предполагает свободу других. Свобода невозможна, если человек беден и тем более если он не образован! Наши элиты могли закрывать на это глаза, пока они жили между Москвой и Лондоном и обучали детей за рубежом. Сегодня, если элиты хотят остаться, они должны учить своих детей вместе со страной и для жизни в России. К сожалению, вслед за элитами игнорировать социальные проблемы в образовании продолжает и российское государство. В школах России не собирают информацию о социальном и образовательном статусе семей учеников, об их экономических возможностях.
— Ну, это в порядке борьбы с коррупцией. Чтобы никто не подумал вымогать деньги у состоятельных родителей.
— Послушайте, такие данные собирают в школах во всем мире! Если этого не делать — вроде и проблемы нет. Нет основания помогать кому-то — «чтобы его не унизить». Знаете, когда я действительно преклоняюсь перед школой? Когда школа не просто «вытягивает» ученика из малообеспеченной семьи, из семьи, где у родителей низкое образование и низкие жизненные горизонты. А когда она открывает в нем талант. Тогда человек действительно переходит в другую социальную и экономическую страту — благодаря своим учителям.
Нам вообще надо заново наладить работу с талантливыми детьми: 7% охваченных ею ныне школьников — слишком мало. В других странах этот показатель выше, да и набор направлений у нас чересчур узок: спортсмены, те, кто играет на скрипке, и физики-химики — будущие представители профессий, охватывающих не больше 4% рынка труда. А вот искать таланты в сфере технологий, составляющих 50% рынка труда, мы не умеем, предпочитая вместо того отправлять в СПО детей, не желающих учиться. Еще около 30% рынка — коммуникации, и с ними мы тоже не умеем работать. Кроме того, из-за отсутствия реальной системы школьного самоуправления у нас сложился крайний дефицит лидерства. А ведь это тоже работа с талантами!
— Какое там лидерство, в России сейчас совсем другие тренды! К примеру, ваша программа нацелена на индивидуальные образовательные траектории. А разработанный и продвигаемый Минобрнауки новый образовательный стандарт направлен в противоположную сторону — к жесткой унификации.
— Думаю, дело здесь не в «злом» умысле, а в слишком торопливом исполнении. В позиции министерства есть рациональное зерно: эксперты не раз говорили, что стандарты должны включать содержание образования — только не как темы, чтобы «пройти», а как конкретные требования к результатам. Просто делать это надо было по-другому. Обязательная часть в школе не должна превышать 40–50% программы, иначе школу как поле индивидуальности мы просто убьем. Чрезмерной представляется и привязка изучаемых тем по годам. Кроме того, в новый стандарт напихали такой объем обязательного материала, который реально никто не освоит. Но главное, что стандарты надо делать исходя из будущего. Стандарт — это ведь ориентация школы на 10 лет вперед. А представленный проект архаичен — минимум по технологиям и обществоведению.
— В вашем докладе есть интересный термин — деятельный патриотизм. Что это такое? Тема патриотизма сейчас на слуху, и не хотелось бы, чтобы обществу пытались навязать «сверху» его имитацию.
— Любые имитации опасны. Так, имитация патриотизма отталкивает от этой идеи, а особо раздражительных граждан и вовсе приводит к полному отрицанию общественных интересов. Настоящий патриотизм — это готовность человека выйти за круг своих личных интересов, расширить их до общественных, участвовать в создании общего блага. И сделать это можно только через практику: коллективные проекты, помощь тем, кто плохо справляется с заданиями, выступления за свою школу в учебных или спортивных соревнованиях. Без этого любые правильные слова — пустые формулы, которым никто не верит. А имитация патриотизма очень дорого обходятся, потому что у нас очень расколотое, очень индивидуализированное общество. И имитация лишь усугубит ситуацию.
— Большое значение в докладе уделяется переходу на основе цифровых технологий к индивидуальным траекториям обучения с личными темпами освоения знаний каждым учащимся. Это возможно в наших условиях?
— Сегодня цифровые технологии окружают систему образования со всех сторон, и той, чтобы не стать архаичным посмешищем, придется перестроиться. Использование «цифры» в процессе обучения неизбежно! В противном случае она начнет работать против школы. Уже сегодня любой владелец смартфона может подсмотреть ответ в интернете. Компьютерные игры, а потом социальные сети перехватывают интерес и внимание школьника, как только заканчивается «магия первого учителя». Идея доклада состоит в том, чтобы использовать для обучения те же самые цифровые технологии, которые сегодня обучению противостоят. Это игры — логические, ролевые и стратегические. Это искусственный интеллект, ищущий информацию в облаке. Это сети и форумы. Это виртуальная и дополненная реальность. Мы не предлагаем инвестировать в технологии — их можно брать практически готовыми. Инвестировать только в контент. И авторами выступают в том числе сами действующие учителя. Этот опыт уже есть — в Московской электронной школе сотни активных разработчиков цифровых материалов. В основном — те самые учителя, которые ими пользуются, конструируя будущие уроки.
— Но что реально даст «цифра» школе?
— Сегодня учитель в среднем работает лишь с 60% класса. 30% отстают, и возможности заниматься с ними отдельно у него нет: для этого надо, как в Финляндии, иметь на класс по 2 учителя. Правда, этот путь не про нас: финны-то выделяют на образование 8% ВВП против наших 4,3%. Вот мы своих отстающих и теряем... Ну а 10% класса (некоторые, по оценке психологов, решают задачи в 60 раз быстрее остальных) убегают вперед. И они, не имея альтернативы, тоже выключаются из урока. И другая проблема — дети условно делятся на «аналитиков», кто воспринимает материал логически, и «эмоционалов» с преимущественно образным, визуальным мышлением. А учебник построен на чем-то одном… Решить эту проблему может интерактивный цифровой учебник нового поколения, на базе технологий искусственного интеллекта. Такой учебник (реально — и задачник, и рабочая тетрадь, и библиотека дополнительных материалов) будет оценивать реакции ученика, его темп освоения материала — и выдавать индивидуальные задания.
Цифровые технологии в школе позволяют сделать то, что не решается сегодня: обеспечить устойчивое освоение материала минимум половиной из сегодняшних отстающих; не потерять талантливых, подхватить и развить их способности; обеспечить профильное и предпрофессиональное обучение. Создать такие цифровые комплексы можно уже сегодня, но их подготовка и «пилотирование» займут несколько лет. Более доступная технология — цифровые обучающие игры. Они повышают вовлеченность в обучение и могут работать как элементы «традиционного» урока и домашних заданий. Еще одна технология «сегодняшнего дня» — массовые открытые онлайн-курсы. Они уже широко распространились в вузах и в обучении взрослых — теперь стоит задача их внедрения в школы. В первую очередь — в профильном обучении. Но это, конечно, уже новая школа с частичным отказом от классно-урочной системы — плюс настоящая революция в учительском деле. «Цифра» экономит учителю 20–30% времени, освобождая его от заполнения классного журнала и всей рутинной отчетности и осуществляя мгновенную автоматическую проверку всех заданий с полным раскладом, как с ними справился класс в целом, у кого какой пробел и т.д.
— В докладе вы критикуете структуру нашего профобразования, причем не только среднего, но и высшего. Почему?
— У нас часто сетуют, что инженеров и других специалистов «реального сектора» мы готовим мало, а экономистов, юристов и менеджеров — с избытком. Но сравнив нашу структуру подготовки с другими странами, мы увидим: инженеров в России выпускают в 1,5–2 раза больше, чем в любой другой стране! Просто мы упорно хотим, чтобы они работали за 10 тыс. рублей. А это не получается. Отсюда и вечный дефицит. Дело не в том, сколько у нас готовят юристов и экономистов, а в том, что три четверти перестают учиться уже на втором курсе. Потому что не видят перспективы на рынке труда. И та же ситуация, к сожалению, с педагогами и инженерами. Да, среди вузов и колледжей есть группа лидеров, которые готовят настоящих профессионалов. Но на рынке высшего образования она составляет не более 20%, а среднего профессионального — 10%. Остальные 80–90% гораздо слабее.
— Но система СПО в последнее время вроде стала оживать...
— К сожалению, «ожили» лишь отдельные колледжи, на которые скинулись всем миром. В остальных же среднее финансирование на одного студента ниже, чем на школьников 10–11-х классов! Вы только вдумайтесь! Да при таких деньгах никакое технологическое обучение невозможно в принципе! Неудивительно, что половина выпускников системы сейчас не идет работать по специальности, а другая работает с очень низкой квалификацией. Это положение нужно срочно менять, хотя модернизация системы СПО обойдется недешево. Но если ничего не делать, выйдет еще дороже. А вот возможность работать по новым технологиям с высокими квалификациями создаст качественно иной рынок труда — и привлекательный для внешних производителей, и, наконец, позволяющий нам по качеству продукции конкурировать с другими странами. Изменения надо начинать со школы: внедрять олимпиады по технологиям, сделать увлекательным этот предмет, искать детей, талантливых в этой области, — короче, создавать систему позитивного отбора в колледжи. А затем поднять статус людей, занимающихся реализацией технологий.
— Ввести наконец прикладной бакалавриат?
— Именно. Квалифицированный работник сферы технологий должен иметь тот же статус, что инженер или художник — так во всех странах кроме нашей, и продолжать держать его ниже этого уровня крайне вредно для экономики! Кстати, и президент уже дважды отмечал необходимость введения прикладного бакалавриата — в 2012 году и уже на новом сроке. И дважды это не выполнили.