Макароны
Я ехал в загородном автобусе. Водитель — возможно, чтоб не уснуть — включил радиотрансляцию, на весь салон. Комментатор из далекой студии рассказывал об ожидающих нас грандиозных перспективах, воплощение которых, правда, потребует немалых усилий. Он пространно толковал (и от его воркования можно было действительно впасть в блаженную дрему либо ощутимо возбудиться) о том, что ВВП вырастет многократно (и в этом случае мы догоним, а то и опередим ведущие мировые державы), бедность схлынет (как ночной кошмар и недопустимый позор, как наследие анархических 90-х годов), а внедрение новейших технологий позволит слезть с нефтяной иглы и освободиться от сырьевой экономической составляющей.
Услышанное могло вскружить голову. Но было уж очень знакомо. До мучительной, неизбывной, неиссякающей боли.
Ребенком на кухне коммунальной квартиры я внимал воодушевленным разговорам соседей: они обсуждали обещанное Хрущевым скорое благоденствие — завершение строительства коммунизма. «В магазинах все будет бесплатно!» — обменивались новостями счастливые люди.
В школе на уроках обществоведения серьезные педагоги втолковывали мне то же самое, но с пространной научной подоплекой.
А после занятий я шел к продвинутому приятелю, вместе мы слушали магнитофонную запись:
Выберу я ночку глухую, осеннюю.
Уж давно я все рассчитал.
Лягу я под шкаф, чтоб при легком движении
На меня упал «Капитал».
Песенка называлась «Монолог учителя обществоведения». В ней, сочиненной как бы от имени препода, говорилось: «Я общество ведаю, ведаю, а оно заведует мной».
Повзрослев, я не раз мысленно возвращался к той наивной эпохе (и той песенке) и набрел на поразительный вывод: не только простое неискушенное большинство верило в сказки, но сам лысый лидер государства, обещавший коммунистические привилегии, искренне, не цинично полагал: его слова исполнятся. Я дорого бы дал, чтобы заглянуть в его мозги и увидеть картинку, которая ему рисовалась. Что подразумевал под коммунизмом? Большие светлые коровники? Рост куриной яйценоскости? Бетонные дома-близнецы?
Ну а самому мне, лопоухому троечнику, как рисовалось возведение сияющего Города солнца? Какие плотники должны были его построить? Писаные красавцы, богатыри — непьющие, некурящие, идеальные настолько, что не посещают туалет?
Меня и сегодня интересует феномен того разрыва, провала в собственных (и чужих) размышлениях, бездна между реальностью и поступательной недостижимостью, мгновенно, чудесным образом заштопывающаяся в тот миг, когда требуется сосредоточиться на конкретике, а не на расплывчатых мечтах.
Известно с древних времен: дьявол — в мелочах. В деталях. Пока не обмусолишь каждую занудно-скучную ерундовину, от которой тянет отпихнуться, пейзаж предстает дивной пасторалью. Но вот реальность… Утлая реальность… Она досаждает совсем другими фактами. Ожидая исполнения и торжества лозунга «От каждого по способностям, каждому по потребностям», я выстаивал с бабушкой долгие очереди за макаронами — не больше 2 кг в одни руки, меня потому и привлекали к изнурительному стоянию, чтоб взять побольше.
Робот-огнеборец
Играя бархатными интонациями, диктор из динамика продолжал знакомить невидимую ему аудиторию с могущими развлечь ее и оказаться полезными для расширения кругозора фактами: в Италии группа ученых разработала модель робота-пожарного, который способен предпринимать спасательные акции при температурах, испепеляющих человека. При этом говоривший сетовал: итальянцы недоучли всех особенностей, необходимых данной машине, — недостаточно быстра, лишена гибкости и, если руки ей необходимы, то ноги лучше бы заменить колесиками.
С веселой, игривой легкостью он опять-таки перепрыгивал через рытвины, колдобины и трещины, о которые я спотыкался в своих претензиях к прошлому и будущему: судил о фантастическом результате усилий многих, бесспорно, ярких изобретателей, не зацикливаясь на скрупулезном осознании, чего стоят создание, доведение до ума, шлифовка каждого узелка и сочленения в сложнейшем агрегате. Досужая болтовня была примером все того же верхоглядства, шапкозакидательства, противопоставления безответственной бравады кропотливому труду. Дармовой хлеб — походя критиковать недоработавших свое детище до идеальности форейторов прогресса, если сам способен лишь молотить языком!
Я вспоминал свою жизнь, чудом вытекшую из коммуналки не в шпанистую подворотню, куда угодили многие мои приятели-ровесники, а в сферы, о которых имел в детские годы смутное представление. Находясь в Лондоне, узнал: во время чернобыльской аварии госпожа Тэтчер, тогдашний английский премьер-министр, подарила нашему государству скафандры, позволявшие ликвидаторам проникать на сочившуюся смертельным излучением АЭС, — наверное, те скафандры были несовершенны, наверное, не всех они защитили максимально, но у нас таких не было (даже в проекте).
Об этом факте я по горячим следам написал в самую либеральную советскую газету. Мое сообщение не опубликовали.
С тех пор мы проделали громадный путь, и об итальянских роботах-огнеборцах можем говорить свободно и свысока. Но когда слышу о коварстве западных стран, строящих козни против моей отчизны, неизменно приходят на память те скафандры. А еще иронически поминаемая теперь гуманитарная помощь, приходившая из-за границы. Тяжелые дни: прилавки магазинов пусты, цены не просто запредельны, а откровенно убийственны. Моя мама в тот период оказалась в больнице (хорошо, что медицина была еще социальной, то есть бесплатной), но вот раздобыть еду не всегда получалось. И вдруг по палатам стали разносить привезенные из Германии посылки. Их не разворовали (все же четверть века назад представления о совестливости были твёрже, чем сейчас, да и возглавлял клинику уникальный, выдающийся человек и хирург Владимир Борисович Александров — золотыми своими руками он еще и батареи чинил, чтоб врачи и пациенты не мерзли). Многим те «западные подачки» спасли жизнь.
Апофеоз войны
Автобус продолжал движение. За окном тянулся милый прозябающий пейзаж: выеденные короедом и строителями коттеджей и придорожных ларьков лесные делянки, покосившиеся домишки… Я думал: с помощью каких ресурсов — человеческих и экономических — собираемся очередной раз покрыть прорехи и догнать и перегнать забугорных оппонентов? В этих домиках (не столь далеко отстоящих от столицы) нет водопровода, газа, а то и электричества…
В радиостудии тем временем произошла смена диспозиции, микрофоном завладел политический обозреватель. Он был ас своей профессии. И элементарно как дважды два доказал: испытание Северной Кореей ядерного оружия есть следствие агрессивной политики США, которые нападают на тех, кто такого оружия не имеет, — взять хоть Ливию, хоть Ирак, хоть Афганистан. Не преминул он к месту сослаться и на нашу сверхновую ракету, способную поражать цель на неограниченном расстоянии. Чем дал понять: мы заокеанским стратегам не по зубам, на нас они не посмеют наброситься. А вот мы в случае необходимости сотрем их в порошок.
Опять это было из серии миллион раз с детства слышанного: советские ракеты на Кубе, стук хрущевским ботинком по трибуне ООН… Мне вспоминалась другая песенка: «Зато мы делаем ракеты...» Казалось, те времена не вернутся…
Не стану возлагать ответственность за мировую напряженность на свою или чужую державу, но с ужасом констатирую: всюду набирают силу и приходят к власти «ястребы». Миролюбие не в моде, голубей заклевывают. И все же когда количество несчастий в каждой из участвующих в конфликте стран начинает превалировать над горсткой поддерживающих официальную политику Сизифов, есть повод задуматься о правильности избранной политической линии
В пандан моим рассуждениям в студии заговорили о художнике Василии Верещагине, чья выставка открылась и обещала стать сенсацией. Умалчивалось: Верещагин погиб вместе с военной эскадрой, которой патриотически сопутствовал, хотя и не верил в успех военной операции. Эхом аукалась мысль о гибели над морем солистов военного ансамбля. Я думал: «С кем будем строить светлое завтра? Достаточно взглянуть на картины Верещагина (да и на персонажей Брейгеля и Босха), чтобы понять: идеальные схемы не работают, благостные теории неосуществимы без повседневного извлечения уроков из прошлого!
Лимонадный Джо
Магазинчик, где я стоял с бабушкой за макаронами, давно снесен, как и примыкавший к нему клуб имени Горького — там я увидел все перевернувшие сознание фильмы: «Тридцать три» (в широкий прокат его не пустили), «Великолепная семерка», «Лимонадный Джо»…
Теперь на месте того магазинчика и клуба — клумбы и величественное здание Счетной палаты (именно она ведает наше общество и отчасти заведует им). Когда читаю о сделанных ею разоблачениях, в сознании — рядом с гордо реющим на этом помпезном здании российским флагом — трогательные одноэтажки, исчезнувшие с карты Москвы, но вечные для моего взросления.
Что бы ни слышал по радио и в телеэфире, а то и с высоких трибун, не забываю макаронных очередей и перестрелок горстки отважных ковбоев с превосходившими их количественно бандитами.
Тесно сопряжены, казалось бы, столь удаленные друг от друга Америка и Россия, прошлое и настоящее, будущее и вранье.