Эти краеведческие очерки меня перевернули. Дубовка — урочище в пойме реки Усманки недалеко от города, одно из мест захоронений жертв Большого террора 1937–1938 гг. Сюда после кровавой бани свозили тех, кого держали во внутренней тюрьме НКВД Воронежа.
В начале 1950-х в Дубовке посадили сосновый лес, недалеко от расстрельных мест построили детские здравницы. Будучи студенткой истфака, я работала пионервожатой в этих местах.
Читаю списки расстрелянных из архива ФСБ. В основном крестьяне, мои земляки. Колхозник. Единоличник. Тракторист. Бригадир. Священник. Деревенский учитель. Расстреливали «за мнения», за высказывания. Т.е. за слова!
В Воронежском госархиве свыше 50 тысяч архивно-следственных дел сталинского времени, по каждому проходило от одного до двухсот человек. Всего — не менее 70 тысяч репрессированных.
Ныне архивы НКВД вновь закрыты на неопределенный срок. Внукам и детям палачей очень выгодно наше беспамятство: некоторые и сейчас отлично устроены благодаря кровавой карьере родни.
Табличку покойного историка Виктора Земскова я вырезала из газеты и храню в своих бумагах. Цифры Земскова никто не оспаривает. Ученый имел доступ к статистической отчетности карательных ведомств, его репутация историка — безупречна.
Число раскулаченных крестьян, утверждает Земсков, составляло около 4 млн человек, которые делились на три группы с применением следующих санкций: первая — арест и осуждение; вторая — выселение с отправкой на спецпоселение; третья — выселение без отправки на спецпоселение. Последних просто выгоняли из деревень, без возможности возвращения в родные места. Отец поэта Николая Тряпкина, например, бежал в 1930 году из деревни Саблино Старицкого района Тверской области. Семья, не дожидаясь «раскулачки», покинула родные места.
Ныне деревни Саблино не существует. На ее месте литераторы во главе с поэтом Алексеем Полуботой установили поклонный крест. В память о порушенных деревнях и о Николае Тряпкине: в Саблине он родился. Алексей Полубота, кстати, потомок раскулаченного казацкого рода. В семье его деда в голодомор из шестнадцати братьев и сестер выжили трое.
В стихотворении «Деревенька была небольшая» Тряпкин, вспоминая Саблино, писал: «А кругом — все поля, да луга, да угодья лесные./И хлеба колосились буквально — у самой избы./И могу повторить, что родился я в сердце России,/Это так пригодилось для всей моей грешной судьбы».
Сердце России! Двести километров от Москвы — и пустота, разорение. Земля, освобожденная от корневого народа. Кем и для кого?..
Размышляя о русской трагедии в ХХ веке, Виктор Земсков пишет, что смертность от голода в 1932–1933 гг. в СССР составила 4–4,5 млн человек.
И голодомор, и раскулачивание — еще не финал драмы. А кампания против «неперспективных деревень», развернутая в 60–70-е годы ХХ века? В результате «гениального» правления Хрущева и Брежнева количество сел в России сократилось более чем в два раза. «Экономика должна быть экономной»: деньги из деревни и жилы из народа вытягивали ради гонки вооружений и «светлого будущего».
Наши великие стратеги и управленцы то показывали Западу «кузькину мать» (водородную бомбу), то выполняли интернациональный долг в Афганистане — а результат?! Новейшие вооружения и грозная армия не уберегли страну от позорной катастрофы и распада. У оравнодушенного пропагандистским враньем и аллилуйями начальству народа в решительный час не было сил для защиты собственного дома — государства.
А что сегодня? Ренессанс хрущевско-брежневской темы. Пропагандистское прикрытие — другое, суть — та же. И — уморение деревни, экономия под вывеской «модернизации, оптимизации и цивилизации». Результат хитрого плана — исчезновение по тысяче деревень в год с карты России.
«Государство, по сути, целенаправленно проводит политику депопуляции сельских территорий» — к такому крамольному выводу пришли авторы доклада Центра экономических и политических реформ. Уточним формулировку: не государство, а хозяева страны, правящий класс. Состоящий в том числе из крупных латифундистов. У корпорации «Агрокомплекс», например, 640 тыс. гектаров земли. Компанию контролируют родственники министра сельского хозяйства Александра Ткачева. Крупнейшие землевладельцы России! По какому праву? И что это за чудеса госуправления, реставрирующие в «социальном государстве» полуфеодальную структуру общества?!
Да, конечно, урбанизация, стягивание людей в города — общемировая тенденция. Но раскулачивание, борьба с неперспективными деревнями, убиение колхозов, строительство латифундий — сугубо российский путь, никем не повторенный. Управленческие ходы наших «гениальных» правителей, которые не привыкли отчитываться перед народом, зато время от времени ошарашивают мир новыми сказками.
Михаил Горбачев со товарищи сулил «больше гласности, больше социализма». Результатом «замаха» стал развал страны. Борис Ельцин с командой обещал «лечь на рельсы», если цены поднимутся. Итог — расстрел парламента и война в Чечне. В новый век мы входили, нацелившись удвоить ВВП. Теперь у наших олигархов — самые высокие дворцы, самые большие яхты и самая грязная репутация.
Казалось бы, недра и промышленные мощности поделены — оставьте народу хотя бы землю, дом и усадьбу, возможность осмысленного труда! Кооперативные идеи русского ученого Александра Чаянова (репрессирован в 1937 году) воплощены на «загнивающем Западе» и позволяют успешно развивать сельские территорий. Но нет! У нас — «свой путь», румынский (там тоже растут латифундии).
Целенаправленная политика депопуляции сельских территорий есть способ убиения рождаемости и верный путь борьбы с пассионарностью народа. Деревня, даже современная, с канализацией и газоснабжением, с Интернетом и тротуарами, все равно особый, отличный от города мир. Сельская жизнь невозможна без чувства хозяина, без ответственного отношения к делу, к природе, к семье, к дому. Методичное убиение деревни есть выкорчевывание народа под корень, превращение его остатков в биомассу.
Нынешний правящий класс, создатель «светлого настоящего», не верит в Россию. Капиталы, дети, семьи, виллы, досуг, развлечения — все на Западе. До́ма — только «поля кормления». Да и образованная молодежь десятками тысяч уезжает за рубеж в поисках лучшей жизни.
Ждать от нашего госуправления, что оно, «наевшись желудей досыта, до отвала», вдруг мутирует в нечто человеколюбивое, наивно. А все же народ российский — единственное спасение для наших управителей. Он — последний шанс уцелеть в нарастающих атаках гибридного вихря.
Людям надо дать землю и волю — т.е. работу, дом и смысл бытия. Другого выхода у власти, если она, конечно, сохранила остатки рациональности, просто нет. Потому что, «посещая купленные виллы,/Богачи в Анталиях гостят…/Но осиротелые могилы/Никому предательств не простят!..»