В день теракта, 3 апреля, в соцсети стали появляться сообщения: «Наша одноклассница и близкая подруга находилась в минимальной близости от террориста-смертника. Была сложная ночь. Операции».
Информация от 4 апреля: «Глазки спасли, нос был оторван (пришили), лицо... не знаю, как и описать. Впереди еще две операции, одна из которых — пластическая. Все мы понимаем, что значит для девушки красивое лицо, а ведь террорист взорвался прямо перед ней. Нет слов, правда... Она жива, ребят, жива!».
5 апреля: «В правительстве Ленобласти принято решение оплатить операцию Антоновой Эвелине. Официальный сбор средств приостановлен, появилось много мошенников, которые пытаются нажиться на чужом горе. Эва на данный момент находится в реанимации. Ей сняли повязки. Пока рано говорить о ее стабильном состоянии. Все меняется каждую минуту».
8 апреля: «Вчера удалось ее навестить лично. Нас запустили только на 2 минуты. На теле много колото-резаных повреждений, определенные дефекты на лице. Врачи не могут дать никаких прогнозов. Реабилитация займет не менее года. Еще предстоит долгая работа, большие затраты».
9 апреля: «Состояние Эвочки удовлетворительное. В ближайшее время, скорее всего, особых изменений не будет. Девушка кушает через трубочку, так как сама пережевывать пищу пока не может».
10 апреля: «По словам врачей, живем сегодняшним днем — и никто пока что серьезных прогнозов не делает».
Последнее сообщение о состоянии Эвы от 30 октября: «Лечение продолжается. Сейчас стала отчетливо видна опухоль нижней части лица слева, хирург говорит, что, вероятнее всего, попала какая-то инфекция, ведь практически все лицо было как одна открытая рана. В целом Эвелина держится молодцом, хотела подыскать себе обучающие курсы, но врачи пока запрещают любую учебу и напряжение».
Мы связались с Эвелиной Антоновой, которая согласилась вспомнить то, что хотелось бы забыть.
«Пока поезд ехал по тоннелю, я цепляла ногами стены»
— Эвелина, помните, что вы чувствовали, когда пришли в себя в больнице?
— Практически ничего не помню. Именно тот момент, когда я пришла в себя, стерся из памяти. Все узнавала лишь по рассказам близких людей, которые находились рядом со мной.
— От вас долго скрывали, что с вами произошло?
— Нет, не скрывали. Да и смысла не было: я примерно представляла, что пережила и как это на мне отразилось.
— Когда вы узнали все подробности произошедшего?
— Насколько я помню, мне о моем состоянии стали рассказывать только после перевода меня из реанимации в хирургическое отделение. Тогда же поведали и про теракт. Близкие хотели оградить меня от частых воспоминаний о случившемся, поэтому долгое время беседы на эту темы были очень непродолжительными. О своем состоянии я больше узнавала от лечащих врачей, чем от родных.
— Как быстро пришло понимание, что вы настолько тяжело пострадали?
— Я сразу поняла, что ситуация сложная, что у меня прилично пострадал нос. Я ведь даже дышать не могла, с трудом разговаривала, что уж тут непонятного. К тому же, когда все случилось, у меня все лицо было в крови. Когда меня вынесли из метрополитена и посадили в машину «скорой», я пыталась узнать у врачей о своем состоянии, но они, видимо, не хотели меня травмировать еще больше, поэтому повторяли, что все хорошо и не стоит паниковать.
— Вы часто мыслями возвращаетесь в тот вагон?
— Я всеми силами стараюсь не думать об этом, прогоняю от себя эти мысли. Понимаю, что тот день навсегда останется в моей памяти, но, к счастью, воспоминания действительно стираются. Иногда я ловлю себя на мысли, что попросту уже не могу вспомнить какие-то подробности. Странно, правда?
— Многие пострадавшие в разных терактах часто говорили про дурное предчувствие в день трагедии. У вас в тот день не было чего-то подобного?
— Напротив. Тот роковой день обещал мне скорые перемены — я ехала на собеседование. Никаких дурных предчувствий. У меня было прекрасное настроение. Мне казалось, что жизнь налаживается. Вот как только я подумала об этом, раздался взрыв.
— Вы находились в непосредственной близости от террориста. Уже после, когда появились его фотографии, вспомнили попутчика?
— Нет. Я не запомнила того парня. Я вообще попутчиков раньше рассматривала крайне редко, только если они чем-то привлекли мое внимание. Этот, видимо, ничем не привлек. Слился с общей массой. Зато теперь я часто ловлю себя на мысли, что наблюдаю за людьми, которые находятся рядом со мной в общественном транспорте, на улице, еще где-то.
— Вы помните момент взрыва?
— Да, вот это я, к сожалению, хорошо помню. Испытала странные ощущения. Первые секунды после взрыва мне казалось, что я провалилась в яму, все происходило как во сне. Быстро пришло осознание того, что что-то случилось, но что — разобрать не могла. О взрыве тогда не подумала. В тот момент сложно было сосредоточиться, собрать мысли в кучу. Тем более, когда только раздался взрыв, я упала, лежала и мне было необходимо постоянно подтягивать колени к себе, так как мне казалось, что земля уходит из-под ног. Да, да, именно такое чувство меня накрывало. Позже я нашла этому объяснение. Дело в том, что дверь рядом со мной была сильно повреждена и, пока поезд еще мчался по тоннелю, я ногами цепляла стенки. Не знаю, теряла ли я сознание, но из вагона я выбралась на своих двоих, правда, не без помощи людей. Еще помню, что уже на станции началась ужасная паника, клубы дыма, много крови, израненные люди, крики и плач.
— Что чувствовали вы? Страх, беспокойство, желание убежать?
— Паники у меня, как ни странно, в тот момент не было. Может, дошло, что самое страшное позади? Паниковать я стала уже позже, в больнице, когда меня начали готовить к операции. Когда же я только выбралась из вагона, то старалась сообразить, что делать дальше. Мысли, конечно, путались, я не знала, как поступить. Помню, мимо меня постоянно проходили люди, кто-то оказывал помощь пострадавшим, которые сидели и лежали рядом со мной. А я просто одна сидела на перроне, не понимая, куда же идти дальше. Мою растерянность заметил один мужчина, позже мы познакомились. Это был Геннадий Борисович. Он молча помог мне подняться. И я уцепилась за него как за спасительную соломинку. Стала умолять не бросать меня, осознавая, что мне необходима помощь взрослого человека. Он помог мне подняться по эскалатору. Вывел на улицу. Несмотря на мои страшные ранения, я уговаривала его связаться с родителями, чтобы успокоить их. Эта мысль не давала мне покоя. На тот момент это было единственное желание, я знала наверняка: надо поставить близких в известность. Беспокоилась о них, не о себе.
— Несмотря на то что родителей вы успокоили, они потом долго не могли вас найти?
— Они меня нашли только поздно ночью. Я не знаю, почему так получилось, видимо, моих данных нигде не было. В Скорой помощи, куда они долго звонили, им не могли дать никакой информации. Они объездили все больницы, куда доставили пострадавших, прежде чем попали в НИИ скорой помощи Джанелидзе, где я лежала. Их пустили ко мне в реанимацию. Голова и руки у меня были забинтованы, поэтому опознать меня оказалось непросто. Писали, что меня узнали по маникюру, но это не так. Родители узнали меня по родинке и по цвету кожи, я очень светлокожая.
— С вами работали психологи перед тем, как вы увидели себя в зеркале?
— Нет, со мной никто специально не работал. Один раз приходил психотерапевт. Но беседа ограничилась определенным набором вопросов. Никто меня не успокаивал.
— Можете вспомнить свои первые ощущения, когда увидели новое лицо в зеркале, или это слишком для вас тяжело?
— Помню, что расстроилась. Нет, конечно, не так. Я очень сильно расстроилась. Слава богу, что в тот момент рядом находились близкие люди, которые стали убеждать меня, что все поправимо, необходимо лишь время. Я и сама прекрасно это понимала, поэтому быстро вытеснила все свои сожаления одной мыслью: главное — я жива.
— Плакали, наверное, часто?
— Плакала немного. А из-за того, что меня ожидает впереди — многочисленные операции, реабилитация, — плакала еще меньше. Раз или два от силы. Серьезно. Я чаще рыдала после операций, когда тяжело отходил наркоз. И еще много плакала, когда первый раз увидела список погибших. Узнала судьбы этих людей. Меня это шокировало. Я была в каком-то исступленном отчаянии, вот тогда было очень больно.
— Вас поддерживали друзья?
— Меня поддерживали все. Даже люди, с которыми мы давно прервали общение, после трагедии приехали ко мне. Порой мне казалось, что все они переживали за меня больше, чем я за себя.
— Вы общаетесь с тем самым Геннадием Борисовичем, который помог выйти вам из метро?
— Несколько раз мы встречались, обменивались смс. Я до конца жизни буду благодарна ему.
— Вам выплатили обещанную компенсацию?
— Мне выплатили все компенсации, которые полагались от метрополитена и города, в соответствии с тяжестью полученных травм. С этим проблем не возникло.
— Много операций пережили, сколько же еще времени потребуется для полного восстановления?
— В данный момент я нахожусь дома. Теперь наблюдаюсь по месту жительства у хирурга, раз в две недели езжу в НИИ Джанелидзе на осмотр к челюстно-лицевому хирургу и врачам-ожогистам, которые выполняют лоскутные операции. Еще прохожу курс лазерной терапии — остались рубцы на руках от ожогов. В общей сложности мне провели семь операций. Говорят, что период заживления рубцов продлится примерно год-полтора. А дальше… Ну, что дальше?.. Снова операции. Так и живу — от одной операции к другой. На следующий год врачи уже распланировали ряд хирургических вмешательств.
— Есть надежда на то, что вам вернут прежнюю внешность?
— Я скажу так: врачи сделали все возможное на данный момент. Нос, конечно, не тот, что был раньше, но в следующем году мне предстоит еще несколько пластических операций, как только на то даст согласие мой челюстно-лицевой хирург. Посмотрим, что из этого выйдет. Сейчас я хожу со сплитами в носу (специальные пластины, чтобы не склеивались ноздри) — мне их прописали носить 9 месяцев. Без них, к сожалению, дыхание затруднено. А в декабре-январе врачи будут оформлять мне инвалидность.
— Человек может смириться с тем, что его жизнь никогда не будет прежней?
— Я думаю, что в жизни все не случайно. Если произошла трагедия, ее надо пережить. Усвоить урок и идти дальше. Банально, странно? Но так и есть. Если опущу руки, то могу просидеть всю жизнь, жалеть себя и вспоминать то, что могло осуществиться, но не осуществилось. А могу собраться, пережить этот период, набраться сил и сделать что-то другое. Я выбрала второй вариант.
— О чем мечтаете?
— Боюсь, если я начну перечислять все мои мечты, места в газете не хватит.
— Кошмары по ночам не снятся?
— Не снятся.
— Есть планы на будущее?
— Планирую поехать в дальнее путешествие, хочу дальше учиться, работать, серьезно заняться спортом. Да и вообще планирую делать то, что запрещают мне врачи, и радоваться тому, что уже могу дышать самостоятельно.
— Как вам удалось сохранить оптимизм или все-таки депрессия накрывает?
— По-всякому бывает. Но если бы не поддержка родных и друзей, которые постоянно молятся за меня, я бы вряд ли справилась.
— У вас есть молодой человек?
— Да, у меня есть молодой человек. Он поддерживает меня, успокаивает, подбадривает. На него я могу положиться. Так что моя история со счастливым концом, если так можно выразиться в этой ситуации.
— Вы спускались в метро за последние полгода?
— Нет еще. Что уж лукавить — страх остался. Но в большом городе без этого вида транспорта сложно обойтись, так что я все-таки планирую набраться храбрости, взять себя в руки и совершить когда-нибудь поездку. Правда, первый раз спущусь в подземку с родными и друзьями.
«Она смотрела мне в глаза и спрашивала: «По-моему, у меня оторвало ногу»
20 октября в Комитете по социальной политике Санкт-Петербурга состоялось вручение благодарственных писем и памятных часов людям, которые помогали пострадавшим во время теракта. Награжденных было 19 человек.
Среди них оказался и тот самый Геннадий Виноградов, который помог Эвелине выбраться из подземки.
Сам мужчина от общения с прессой сейчас отказывается: «Никакого подвига я не совершил, поступил как нормальный человек. На моем месте мог бы оказаться любой». Мог бы. Но не все оказались на его месте. В Сети есть четырехминутное видео того, что происходило на станции после взрыва. В том ролике отчетливо видно, как десятки молодых мужчин наворачивали круги вокруг раненых, искали лучший ракурс, чтобы снять происходившее на телефон. А в это время в прямом эфире их мобильников умирали люди. У «операторов» был выбор: остановиться, отключить кнопку «видео» и помочь раненым или продолжать съемку.
Мы нашли лишь один телевизионный сюжет, где Геннадий Виноградов в двух словах поведал о своем маленьком подвиге. Внешне — мужчина за 50, седой, в очках, в скромной потрепанной курточке, в руках старенький портфель. На камеру говорил неохотно, будто стеснялся: «Я ехал в соседнем вагоне. Вышел. Увидел девочку. Она попросила телефон позвонить. Я дал. И вдруг она: «Наберите сами. Моему папе». Я набрал. Потом мы поднялись на эскалаторе. Я ей сказал: «Сейчас приедет «скорая». И она тут же: «Не бросайте меня, не бросайте». Я и не собирался ее бросать. «Не бойся, я тебя не брошу», — успокоил. Вот и все».
Нет, не все. Геннадий Виноградов вытащил из вагона еще одну женщину. Она скончалась по дороге в больницу. Когда мужчина узнал об этом, то переживал, что не донес ее на руках на улицу, не сообразил вовремя; корит себя, что не спас погибшую. И слова, что «спасти всех не смог бы никто», его не утешают.
Мы хотим еще раз назвать имена людей, которые не прошли мимо, не включили свои мобильники, а молча исполнили свой человеческий долг. Бухгалтер Светлана Николайчук наложила жгуты из ремней трем людям с оторванными руками и записала на обрывке бумаги данные пострадавших, пока они были в сознании, чтобы оповестить их близких. Машинист поезда Александр Каверин чудом довел состав до ближайшей станции, а после бросился вытаскивать пострадавших. Александра Зябликова вспоминала, как ей «дяденька средних лет помогал доставать из вагона бабушку, стекла выламывали молодые парни, салфетки подавала девочка 10–11 лет». Геннадий Палагин вместе с другим мужчиной пожилого возраста вытащил из вагона четырех сильно пострадавших человек, затем оказывал помощь в наложении шин и жгутов. Анастасия Федотова сожалела, что не смогла оказать первую помощь по незнанию: «Я уже прошла мимо, как услышала, что кто-то просит пить. Я вернулась и отдала воду. Осталась бы, если бы знала, как оказывать помощь». Егор Хлыстун помогал оттаскивать пострадавших от злосчастного вагона, останавливать кровотечение. Восемнадцатилетняя Евгения Краснова с помощью резинки для волос наложила жгут раненому мужчине, пытаясь остановить кровотечение, подложила свой шарф ему под голову и передала раненого врачам «скорой помощи». Алексей Колов перетягивал раны ремнями и пытался «заговаривать зубы» раненым, чтобы отвлечь их от кошмара. Раненый 20-летний Дмитрий Станиславюк выбил руками окно вагона, помог выбраться нескольким женщинам, а когда полез сам, его покинули силы. Дмитрий упал головой на бетонный перрон и потерял сознание. Очнулся уже в больнице. И только тогда врачи сказали ему, что на его лице и руках ожоги второй степени, а еще закрытая черепно-мозговая травма и контузия. Правда, во время взрыва парень своих ран не заметил — очень хотел помочь.
Юлия Валуева, которая организовывала первую помощь пострадавшим, позже написала в соцсети: «Страшно, когда тебе в глаза смотрит двадцатилетняя девчонка и спрашивает: «По-моему, у меня оторвало ногу». Ты накладываешь шину, собираешь части этой ноги, врешь ей: «Все хорошо, милая, у тебя открытый перелом». Смотришь на вторую ногу, а там фаланги пальцев оторвало. А рядом — женщина с открытой черепно-мозговой травмой, чуть дальше вторая, с оторванной рукой, тут же молодые мальчишки с перебитыми ногами. Девочка судорожно кричала о помощи для своей мамы. Тут же стонала пенсионерка с травмой живота. На момент теракта на месте оказалось всего два медика — я и девочка-ординатор. Потом только начали приезжать «скорые».
Благодарность получил и Николай Гриценко. Вот как он сам описывал происходящее: «У окна сидели мужчина, женщина и девушка. Ближе всех находился мужчина. Живой. У него были открыты глаза. Я начал его вытаскивать, но одному мне было не справиться. Я позвал на помощь другого мужчину. Вместе с ним мы его вытащили и отнесли к лестнице. Потом мы начали вытаскивать женщину. Она была в тяжелом состоянии, без сознания и вся в крови. Рядом с ней сидела девушка и кричала «помогите». Мы подбежали и вытащили девушку. Больше из выживших я никого не увидел. Потом пришли работники метрополитена и сказали, чтобы все расходились. Я вышел из метро, вся одежда была в крови. На такси хотел поехать, но подумал, что меня никто не возьмет. Пошел пешком. Прохожие принимали меня за бомжа, но мне было все равно. На следующий день, когда я спустился в метро, мне было очень страшно. Не потому, что меня могут взорвать. Я испугался, что опять смогу увидеть такую же картину».
Лучшее в "МК" - в короткой вечерней рассылке: подпишитесь на наш канал в Telegram