А на протяжении 70 с лишним советских лет социальному взрыву под названием «революция», наоборот, приписывали высший сакральный смысл. Потом светящийся ореол резко выключили и облачили грозное понятие в саван зловещего мертвеца — не дай бог оживет и опять устроит триумфальное шествие. А что, всякое может случиться в стране вечнозеленой модернизации с выключенной политической и экономической конкуренцией.
Дорогим россиянам с помощью мощных огосударствленных медиа успешно внушают все, что нужно знать о жизни порядочному гражданину. Например, что самый первый революционер — это сатана. Тогда бог — первый душитель революции, махровый реакционер, получается?
Другой весьма расхожий тезис касается неких лимитов: Россия выбрала свой лимит на революции, так сказать, на бесовщину. А разве есть лимит на молнии, особенно когда громоотводы преданы анафеме? Нет такого в живой природе, в том числе человеческой!
В нынешней пропагандистской словесности революция — обязательно продукт импортной закваски, принудительно навязываемый упирающимся гражданам. Действительно, радикальной ломки в массах, достойно обработанных, пока не хотят. Даже КПРФ, которой сам бог велел, шибко осторожничает — пригрелась при власти и развела оппортунизм по полной. Ленин бы разнес в щепки своих нынешних адептов, о Сталине и подумать страшно...
Но глупо пугаться объективных явлений, не зависящих от чьих-либо страхов или хотений, их надо осмысливать и действовать на упреждение отнюдь не силовыми методами. Да, у революций немало признаков стихии, но они, как и природные катаклизмы, не возникают на ровном месте. Сначала копятся предпосылки, которые выстреливают с той или иной силой. Революционная стихия вовсе не слепа, она так или иначе управляема, в такой стихии велик техногенный фактор.
История не спрашивает народы: хочешь — не хочешь? Не умеющие эволюционировать обречены двигаться скачками, через социальные взрывы, с разными издержками, вплоть до исторических катастроф с потерей страны. Все зависит от того, что и в каком объеме накопилось в обществе и государстве, кто управляет революционным процессом, кто и как управляет государством…
Однако современные революции, особенно европейские, чаще бескровны. Вспомним Восточную Европу (за исключением Румынии), грузинскую «революцию роз», да и события с крушением Союза серпа и молота жестокими, к счастью, не назовешь. СССР был не способен изменяться, прислушиваться к собственным гражданам, модернизировать политику и экономику. Вот говорят, что один неумный нехороший человек разрушил Союз — что же это тогда за сверхдержава?! Нет, все было иначе: долго, очень долго копился ропот, костенела экономика, бронзовела власть, покупались друзья, списывались им великие долги. А однажды в подходящих обстоятельствах вышел миллион людей на улицы и площади, и вся казавшаяся железобетонной конструкция легко и одномоментно рухнула, как картонная декорация. Этот же народ, почувствовавший наконец свою силу, решительно и тоже бескровно остановил ГКЧП. И это была, конечно, классическая революция со сменой не то что режима — целого строя.
Долговременное отсутствие реформ и неадекватное полицейское насилие рано или поздно подведут любой, самый хитрый и вооруженный режим под фанфары революции, дай-то бог ей бескровности. Чиновное государство само инициирует опасный, но санирующий процесс, само его и боится.
Надо сказать, что в эпоху обесценившихся углеводородов выстроенная на их непроизводительной эксплуатации система реагирует на любые не столь уж масштабные протестные акции. Реагирует, мягко говоря, не лучшим образом, но в обязательном порядке. Дальнобойщики, обманутые дольщики, митинги крамольного Алексея Навального показали разные аспекты реакции. Да и в разгар Болотной власть сначала пошла на явное смягчение сурового политического климата, но потом отыграла назад и ужесточила его пуще прежнего.
Вывод, неоднократно подтвержденный в самых разных странах: когда недовольных становится много, когда четко и твердо формируют требования — власть идет на уступки, весь вопрос в их кардинальности, достаточности для действительного прогресса. Правда, перед уступками в автократиях любят поэкспериментировать с насилием. В современном политкорректном понимании монополия на насилие вроде как только у государства. Но это справедливо лишь в обществах, где соблюдаются конституционные права и свободы. Если же общак сановников присваивает себе еще и монополию на нарушение Конституции (мы тебя по-любому посадим, а ты не бунтуй!), в обществе, особенно в пассионарной его части, также пропадает уважение к закону. Пассионарная часть обычно небольшая, два-три процента, но это — закваска для брожения умов в обществе. Идеи и практики народного волеизъявления, даже замалчиваемые и подавляемые, постепенно проникают в самые разные, даже в зашоренные головы. Когда-то «несанкционированные» шествия и митинги казались экзотически страшными. Оказалось, что не так страшен черт, как его малюют.
Гигантские ресурсы России пока позволяют держаться на плаву совершенно архаичной социополитической системе. Богатства недр сдерживают брожение в обществе и естественную потребность перехода к действительно производительной структуре с политической и экономической конкуренцией. Да, пока можно худо-бедно жить, продавая ресурсы и покупая все остальное. Вековые традиции долготерпимости и чинопочитания тому вполне содействуют.
Но мало радости в такой ресурсно-ментальной «прочности»: в нашей стране вероятность эволюции гораздо ниже, чем в целом по развитому миру. А значит, велика опасность исторического тупика под привычными лозунгами пофигизма: «И так сойдет»; «Моя хата с краю»; «Тише едешь — дальше будешь». Даже шутка родилась из старой поговорки: «Русский мужик долго запрягает, а потом никуда не едет». В самом деле: попробуй во Франции сделать что-то такое, что ухудшит жизнь пенсионеров. Начнутся массовые демонстрации и забастовки, сразу и без всяких разрешений. Нашим же сказали: «Денег нет, но вы держитесь!», и на этом все закончилось. Наши лучшие! Последовательно дискредитировали царизм, развитой социализм, теперь дискредитируют госкапитализм. Был у нас развитой социализм, теперь развитая недодемократия. Хуже всего, что общество адаптируется к экономическому тупику и политической демагогии: национальная исключительность (духовность), скрепы, танки, осажденная крепость, все вокруг разложенцы и негодяи, пятая колонна инакомыслящих — так принято называть здравомыслящих...
И все бы хорошо для стабильности застоя и запрета, но в государстве, неспособном соответствовать, время работает на взрыв, как в бомбе с часовым механизмом.
Эксперты вот спорят: за 10 последних лет ВВП РФ чуть снизился или чуть вырос? В любом случае никуда мы не продвинулись, то есть вообще никуда. При этом число чиновников, как утверждают независимые экономисты, с 2000 года подскочило аж в два раза; одних налоговиков — вчетверо больше, чем в США с их гигантской экономикой. В «Газпроме» работали 280 тыс. человек, теперь 470 тыс., при том, что добыча снизилась… В нашей экономике 70% государства. И это даже не государство, а корпорация частных лиц, использующих высокое служебное положение в своих целях.
Случится ли революция при неизменности этой картины маслом? Вопрос риторический. В политфилософии право на восстание — право на революцию — понимается как право граждан любыми средствами, вплоть до вооруженной борьбы, защищать свои свободы от узурпаторов. Оно относится к естественным правам, не требующим подтверждения конкретными законами. Однако в большинстве демократических государств в конституциях провозглашается народный суверенитет, предполагающий, что единственным источником власти в государстве является народ, и, следовательно, он имеет право сопротивляться злоупотреблениям с властью. В ряде современных демократических конституций право сопротивления закреплено конституционно. Конституцией Франции подтверждена Декларация прав человека и гражданина 1789 года. Из этого следует, что прямо названное в ней право на сопротивление угнетению является одним из основных прав, принадлежащих французам.
Правда, право на сопротивление непросто юридически отгородить от попыток политических экстремистов захватить власть насильственным путем, ссылаясь на нарушение свобод граждан.
Как бы там ни было, дабы избавить страну от революционных опасностей, надо вместо «пугать и не пущать» заняться наконец обустройством страны — политическим и экономическим. Можно, конечно, пытаться запретить слово «революция» правоприменительной (правонарушающей) практикой, но горючий материал продолжит скапливаться исподволь, очистительное пламя полыхнет позже, но еще разрушительнее. Явно забуксовавшей стране остро необходимы не страшилки, запреты и дубинки — все это уже было, а демократические институты своевременного последовательного обновления.