Милый Познер
Когда вас нет в эфире, как-то тоскливо на душе, всегда чего-то не хватает. Понедельник — день тяжелый, а вас нет. Может, я уже как собака Павлова реагирую: а подайте мне вечером Познера, хочу его видеть! Но Гамлета все нет.
Я ждал вас… и дождался. Вы опять в телевизоре, в хорошей форме. Работаем, ребята! Нет, это говорит ваш младший друг. Впрочем, мне кажется, вы его ровесник, такой же молоденький-молоденький. И пригласили в свой первый выпуск такую же юную леди — Ирину Антонову. Какой был замечательный разговор!
А это письмо ваше по поводу ТЭФИ… Беспокойный вы наш. Нет, вы хорошая большая мишень. Вы часто подставляетесь, и разве критику можно упустить такую удачу. Вы несовершенны, это понятно. Потому что вы человек, просто человек, всего лишь человек… Человек — это звучит…
Но тем вы и дороги мне, такой сомневающийся, неравнодушный, ошибающийся. В вас столько этой самой человечности… Еще немного — и сравнил бы вас с Лениным («самый человечный человек»), но не буду. Потому что вы лучше.
Но я должен признаться. Я смотрел этот ваш эфир с Антоновой, наслаждался умом и высокой духовностью с обеих сторон, но потом вы объявили рекламу. И я переключил, грешный, на «Россию», на Соловьева. И там остался, каюсь. Все-таки обсуждали Каталонию и бойню в Лас-Вегасе, а так хотелось это знать и чувствовать. Я вам изменил с Соловьевым, простите. А потом и вовсе заснул на нем.
Но я так рад, что вы вернулись, что вы теперь будете заполнять каждый мой понедельничный вечер. Я буду ждать вас, всегда. До встречи, дорогой.
Ода бюсту
Это очень честная программа, хотя и юмористическая. Смех сквозь слезы. Слезы правды, ничего кроме правды. «Короли фанеры» она называется (Первый). Не наш формат, заимствованный. Но как!
Приходят люди, относительно уже раскрученные, и поют. Нет, вернее, открывают рот под фанеру, ну, как мы умеем. Здесь главное — вовремя этот рот открыть, потом закрыть, опять открыть… И двигаться, двигаться. Ну, как мы любим.
Почему честная, вы спросите. Потому что непритворная, не бросающая тень на плетень, не выдающая себя за чистое золото. Сказано — фанера, значит, фанера. Ведь так поет 97% нашей попсы, не меньше. Но они хитрят, лукавят. Открывают рот, а выдают это за высокое искусство.
Нет, некоторые поют под «минусовку». То есть музыка идет в записи, а они вроде на самом деле поют. Но как? Вот Филипп Киркоров, например, недавний юбиляр, любит исполнять это на подкладке. То есть он что-то выдает, конечно, но всегда есть второй план, фон, голос за кадром (или свыше!), который его спасает. Как-то даже батька Шевчук Киркорова в этом разоблачил, они даже потом подрались, а после помирились. Действительно, зачем нужна буря в стакане воды? Пойте под фанеру, ребята, пойте. Люди у нас простые, наивные, им и так сойдет.
Вот такая программа, честность которой не знает границ. Ведет ее артист Павел Прилучный, тот самый «Мажор». Очень органично, без надрыва, без пафоса. Ребята, у вас появился конкурент, а у нас отличный ведущий!
Но у него есть напарница, коллега. Ее зовут Яна Кошкина, я запомнил. Могла бы быть Яна Мышкина, неважно. Просто у нее есть одно достоинство… Нет, два. «Привет, близняшки», — как сказал им, достоинствам, Александр Ревва.
Это выдающееся достижение нашего искусства. Это бюст, прошу любить и жаловать. Выдающийся бюст, надо сказать, мой любимый размер. Бюст на родине героя. Этот бюст у нас песней зовется, которая тебе не изменит.
Да, я хочу написать оду бюсту, потому что он здесь главный. Не Яна Кошкина, не Прилучный и даже не фанера. Бюст — вот ведущий этой программы. Кто сказал: гусары, молчать?! Не будем молчать. Будем теперь смотреть и наслаждаться.
Сама носительница бюста как ведущая так себе. Скованна, зажата, ей еще учиться и учиться. Но бюст, он все перевешивает. Посмотришь на него — и хочется жить. И работать. И писать эти заметки.
Ой, держите меня семеро, а то я буду бесконечно славить этот прекрасный бюст. Нет, все-таки есть программа, и как бы бюст ни заслонял ее, она стоит того, чтобы ее посмотреть. Честная программа, хоть и юмористическая.
Живой Ефремов
Олегу Ефремову исполнилось бы 90. Его не стало 17 лет назад. И, честно говоря, нечасто о нем вспоминали. Телевидение — такая штука, в смысле памяти оно работает каждые пять лет, не чаще. Так все работают.
Но что же случилось сейчас? О Ефремове множество передач — на Первом, на «Культуре»… Множество фильмов по всем каналам. И абсолютное впечатление, что Олег Николаевич — вот он, здесь, рядом, живой и здоровый, как-то с ухмылкой смотрит на все это и радуется вместе с нами.
Почему так? Телевидение вдруг проявило неимоверную чуткость, искренность, понимание? И это тоже. Ведь ТВ на самом деле всесильно, может возвысить до небес (кого угодно) и бросить вниз, предать забвению (тоже кого угодно). Телевидение может все.
Просто здесь и сейчас так совпало. Ефремов оказался живее всех живых. Стало ясно, что он так нужен нам, просто необходим. И с этой своей ухмылкой, необыкновенным драйвом, со всеми своими взлетами и падениями. То, что он в кино пробивал кадр, — и так было всегда понято. Но когда собрались люди у Максима Галкина и Юлии Меньшовой («Сегодня вечером», Первый) и вспоминали о нем… Нет, не вспоминали, советовались, юморили, просто говорили с ним — обо всем на свете. А ведь 17 лет — это срок.
Нет никакого срока. Во всех документальных фильмах он будто живой. И говорят о нем как о живом. А в «Наблюдателе» («Культура») опять произошло это чудо сопричастия, опять казалось, что он пришел вместе со своим так похожим на него сыном, и вот уже они оба спорят, рассуждают, даже ссорятся. А потом мирятся, конечно, как это было в жизни.
Телевидение постаралось, но в самом Ефремове оказался такой негасимый свет, притягивающий к себе и никогда не гаснущий! Это стало понятно именно сейчас, когда ему исполнилось бы 90.