■ ■ ■
Машина мама родила двух сыновей и дочь. И всех детей сдала в детский дом — они мешали пить. Старший сын прожил с ней три года, младший чуть меньше, а от Маши она отказалась, когда девочке исполнился год. Ребенок все время плакал, и матери это надоело.
Позже Маша узнает, что плакала она от голода и ее еле выходили.
До пяти лет ее навещала бабушка. Маша запомнила теплую кофту из серой шерсти, от которой всегда пахло кашей, и маленьких куколок, которых бабушка вязала крючком. У них не было лиц. Вместо лица под рыженькими челками красовался белый блин из кусочка ткани, и Маша сама рисовала им глаза, нос и рот. Как она ни старалась, лицо всегда получалось очень грустное, поэтому рано или поздно кукла оказывалась в мусорном ведре.
Маша спрашивала у бабушки, где мама, и та всегда отвечала, что мама на работе. Однажды у девочки случилась истерика, она вцепилась в бабушкину руку и укусила ее. Маша сказала, что хорошо помнит этот день и то, как она ждала, что бабушка наконец скажет ей, где мама. Но она не сказала. Она ударила Машу, прибежали воспитатели — и с тех пор она бабушку не видела.
Это ее поразило. Вместе с ней в детском доме жила Кристина. Ее мама тоже постоянно была на работе, но каждый выходной ее забирала бабушка. Кристина всю неделю ждала пятницы и потом рассказывала Маше, как хорошо у бабушки, какой у нее есть пес Валет, какие вкусные блинчики с мясом и как здорово там пахнет постельное белье. Все детдомовцы всю жизнь помнят запах казенной постели, и другой, домашний запах может довести до слез.
Кристина очень надеялась, что рано или поздно бабушка навсегда заберет ее к себе, но оказалось, что она не бабушка, а прабабушка — и взять девочку ей не разрешили из-за преклонного возраста. Кристина, узнав об этом, несколько месяцев провела в больнице. Маше ее очень не хватало, но с тех пор она о ней ничего не знает.
Сколько она себя помнит, Маша думала о том, почему мама от нее отказалась.
Я спросила ее, когда она узнала, что мама алкоголичка. Маша посмотрела на меня как на дикаря. Да кто же поверит в то, что из-за выпивки мама может отказаться от ребенка? Большинство ее детдомовских друзей не сомневались в том, что есть какая-то другая причина — тяжелая болезнь, страшная нужда или что-то такое, о чем вообще невозможно рассказать. Таня, с которой они жили в комнате, была уверена в том, что ее мама не знает, где она находится, и ищет ее, а когда найдет, сразу возьмет домой.
— Знаете, — сказала Маша, — в детстве так нужно знать, что ты у кого-то самый любимый и главный, что мы даже не пробовали объяснить это хоть кому-нибудь. Я, например, никогда не смотрелась в зеркало, потому что понимала, что ничего хорошего там не увижу. Каким-то образом это помогало мне понять, почему я в детском доме. Я страшная, ужасная, кривая и тупая, вот в чем дело. Хотя мы ведь ходили по улицам и видели детей-инвалидов, которых везли на колясках родители. Потом мы обсуждали, почему изуродованного и скрюченного ребенка не бросили и с ним даже гуляют и покупают ему разные приятные вещи. Но в конце концов эти разговоры прекратились. Наверное, многие из нас наконец поняли, в чем дело. Но не все. Я, например, не поняла.
■ ■ ■
Когда Маше исполнилось десять лет, ее удочерила бездетная семья.
Ирина Александровна и Виктор Михайлович Щепкины жили в великолепной трехкомнатной квартире, обставленной богатой мебелью, каждые выходные уезжали на дачу с бассейном и домиком для гостей, у них была дорогая собака, неаполитанский мастиф, и все у них всегда получалось, а вот детей не было.
Когда они познакомились, они показались Маше пришельцами с небес, потому что никто и никогда не проявлял к ней внимания. Лично, и исключительно к ней. Когда они впервые забрали ее на выходные и она потом рассказала, где была, чем ее угощали и куда водили, ее избили до полусмерти, и она целый месяц провела в больнице. Причем били ее не только мальчики, но и девочки, и девочки даже сильней.
Вспоминая о том, как ей сломали нос и два ребра, как она плакала в палате, оттого что к ней никто не приходил, она неожиданно задумалась, как будто сама впервые услышала эту историю. И потом сказала:
— Теперь я понимаю, что я тогда на них в общем-то не обиделась. Было ужасно больно, но я осознавала, почему это случилось. Меня взяли в такую красоту, я спала в отдельной комнате — вы даже представить себе не можете, что это означает для ребенка из детского дома, где ты ни разу не был в отдельном туалете, — меня на машине возили на дачу, а их не взяли, и они все выходные провели в детском доме, запах которого въелся в одежду. А я ведь ничем не лучше, чем они, я такая же, но выбрали почему-то меня. Не знаю, может, я и сама бы тогда набросилась с кулаками на кого-нибудь, кому так повезло.
Накануне переезда к новым родителям Маша всю ночь сидела на подоконнике и смотрела на улицу, по которой ее завтра повезут в другую жизнь.
Первый месяц прошел как в тумане. Ее одели, как куклу, кормили, как в кино, и чуть ли не каждую неделю приходили родственники и знакомые Щепкиных, которым демонстрировали Машу.
Она все ждала, что Ирина Александровна будет ее обнимать, гладить и делать все, что делают родные родители. Говорить всякие ласковые слова, помогать с уроками, учить чему-нибудь интересному, читать книжки, ходить в театр и все такое. Но вскоре она поняла, что Ирина Александровна ждет от нее каких-то достижений, которыми можно будет гордиться и хвастаться родным.
Три раза в неделю с Машей занимался учитель английского языка, а она была не в состоянии усвоить ни одного слова. Она оказалась человеком, органически не способным к занятиям иностранным языком.
Через полгода стало ясно, что Маша не может учиться в частной школе — ей не хватало самых простых знаний, она даже алфавит усвоила нетвердо.
Ирина Александровна хотела, чтобы она училась музыке, но Маша от неудач в общеобразовательной школе покрылась какой-то сыпью, стала плохо спать, мало ела — и было уже не до музыки.
Я спросила ее, как она относилась к Щепкиным.
Она долго думала, а потом ответила, что несколько месяцев все ее силы уходили на то, чтобы соответствовать их ожиданиям, но у нее ничего не вышло. И то, что они вели себя как чужие люди, которым по непонятному стечению обстоятельств навязали сироту, она объясняла своими недостатками.
Интересно, что Виктор Михайлович довольно скоро перестал стесняться своей брезгливости по отношению к ней. Да, она поняла, что его бесит ее запах, то, как она двигается, как ест. Он даже замечаний ей не делал — он так смотрел, что у нее начинало стучать в висках.
Через год они наняли помощницу по хозяйству, которая проводила с Машей много времени и очень ее жалела. И именно эта женщина, ее простые слова, искренние движения и внимание ко всем Машиным вопросам, которых становилось все больше и больше, наконец открыла ей глаза на ее новую жизнь. Но вскоре помощницу уволили. Щепкины ее поили и кормили, тратили на нее деньги, возили отдыхать за границу, но были к ней совершенно равнодушны. Вначале они наслаждались своей героической самоотверженностью, тем, что удочерили сироту, все ими восхищались и называли рыцарями без страха и упрека. Маша до сих пор не знает, при чем тут страхи и упреки, ведь Щепкины никого не боялись и никто их ни за что не упрекал. Но долго это продолжаться не могло, и в конце концов Маша стала их раздражать, да так, что у Ирины Александровны начались истерики. И каждый раз, когда Виктор Михайлович бежал в спальню, чтобы накапать жене успокоительного, он говорил Маше, которая старалась оказаться полезной «маме»: ты можешь не вертеться под ногами? Ты вообще что-нибудь можешь?
Маша поняла, что ничего не получается, и постоянно думала о том, как Ирина Александровна и Виктор Михайлович выйдут из этого сложного положения — и всем наконец станет хорошо. Она их даже жалела, потому что они ведь хотели сделать доброе дело и, значит, они хорошие люди, просто у них пока не выходит.
Тот день, когда ей сообщили, что Щепкины отказались от нее и она должна вернуться в детский дом, Маша помнит плохо. Ей было бы легче, если бы она допускала такую возможность, но в том-то и дело, что ей это ни разу не пришло в голову. Как вернуть? За что? Пусть бы ее изругали, пусть бы даже побили, но объяснили, чего от нее хотят, и сказали, как все исправить, она бы все сделала, она бы постаралась…
Спустя несколько дней после возвращения она начала заикаться. И ее почему-то совершенно не трогало то, как над ней стали издеваться бывшие друзья-приятели. Дети, которых не усыновили, радовались ее беде как своей победе. В каком-то смысле это и была победа: эта девчонка оказалась ничем не лучше их. И она точно так же никому не нужна, как и они.
Теперь к мыслям о том, почему от нее отказалась мать, прибавились вопросы о том, почему это сделали Щепкины.
Я спросила: неужели она все это время, даже и то, когда жила у Щепкиных, продолжала думать о том, почему осталась без матери?
И тут Маша впервые за все время нашего разговора улыбнулась. И произошло это потому, что она наконец уяснила: она рассказывает, а я ничего не понимаю. Вообще ни слова. И не потому что я бестолковая и спросу с меня никакого, а потому что я с другой планеты. И объясняй — не объясняй, я все равно не пойму, хоть расшибись, потому что я говорю на другом языке. Вот так же, как она не понимала, когда приходил учитель английского.
Это была очень страшная улыбка.
— Не поверите, — вдруг сказала она, — я часто вспоминаю Челентано. Так звали собаку Щепкиных. Такая огромная псина, все ее боялись. Она меня любила просто так. Мы с ней все время обнимались, и она меня щекотала.
■ ■ ■
И еще она постоянно думала о братьях. Наверное, они сильные, смелые, ищут ее и скоро найдут и заберут к себе домой. И потом они все вместе поедут к маме.
А перед окончанием восьмого класса выяснилось, что старший брат отбывает срок за вооруженное ограбление, а младший спьяну погиб под колесами машины.
Но в одном ей повезло. Она хотела выучиться на повара и с удовольствием пошла в училище, которое ругательски ругали все ее детдомовские друзья-приятели.
Маша снимает в Москве квартиру, и наш разговор происходил в маленькой кухне. В то самое время, когда она начала рассказывать про училище, Маша лепила пирожки. Перед нашей встречей у нее дома она спросила, что я люблю, и я призналась, что неравнодушна к салатам и пирогам с капустой. И вот теперь она стояла у стола, а я смотрела на нее и удивлялась, как красиво у нее все получается, какие удивительно плавные совершает движения, какие очаровательные выходят пирожки и как сказочно выглядит салат, точно усыпанный самоцветами.
У нее было маниакальное желание получить профессию, которая сделает ее состоятельной и независимой. Оба слова были главными: она хотела быть уверенной в том, что сумеет себя обеспечить и никогда не будет нуждаться.
Когда ей дали ордер на квартиру, выяснилось, что там живет сотрудник полиции и не собирается покидать помещение. Дело было в маленьком провинциальном городке, и практически все представители власти обитали в большом купеческом доме ХIХ века на центральной площади.
Как правило, выпускники детских домов оказываются совершенно беззащитными перед взрослой жизнью, и их парализуют проблемы с жильем.
Маша оказалась исключением.
Сначала по инстанциям с ней ходил директор училища, который гордился своей лучшей ученицей и начинал кричать, как только оказывался на пороге какого-нибудь ответственного кабинета. А потом Маша поняла, где и как себя следует вести, и в конце концов полицейский убрался из ее квартиры, в которой безбедно и бесплатно провел несколько лет.
После училища Маша пошла на курсы, потом на другие курсы, получила призовые места на разных конкурсах и в конце концов превратилась в единственного и неповторимого мастера своего дела. Она было устроилась в дорогой ресторан, но там воровали и склочничали, устроилась в другой — там недодавали половину заработка, и в один прекрасный день ее пригласили в богатый дом готовить на свадьбу.
И все. Слава о необыкновенном поваре разнеслась по городу, от заказов не было отбоя. Через несколько лет Маша скопила кругленькую сумму, переехала в Москву, сняла на окраине маленькую квартиру и начала покорять столицу.
Но она никогда не улыбается. В конце концов я собралась с духом и сказала ей, что человек без улыбки как дом после бомбежки.
Она ответила, что все заики стесняются своего недуга и им не до того. Одного она мне не сказала: она продолжает искать свою мать и надеется услышать от нее, что та ошиблась по молодости, пила с горя и теперь все будет по-другому.
Я спросила ее, что она думает о замужестве и детях.
— Вот чего я точно не хочу, так это детей, — ответила она, и я почему-то сразу поняла, что детей у нее не будет. Она боится, что жизнь, которую она по кирпичику выстроила собственными руками, будет нарушена — и она снова попадет в зависимость от других. И мало того что эти другие ничего ей не дадут, а еще и все отберут.
— Давайте назовем вашу подлинную фамилию и фамилию людей, которые вас усыновили и вернули, — сказала я Маше.
— Я их простила, — ответила она, и я услышала продолжение, которого она не произнесла. Она простила их, потому что думает, что была никудышной и никчемной и ее не за что было любить.
Мы живем и понятия не имеем о том, что брошенный ребенок никогда не исцелится. Это испепеляющее горе, а их все бросают и бросают.
Когда мы прощались, я мысленно пожелала ей, чтобы она не нашла свою мать. Пусть ее согревает призрачная надежда. Ведь мы ничего не можем дать взамен и никогда этого не поймем. Потому что материнская любовь — не за что, а просто любовь как она есть. И без всего можно жить, а без нее можно только выжить.