Я знаю. Это когда выпьешь рюмку, выпьешь две, и тебе хорошо. А потом все вместе хором за одним столом — и р-раз! Сначала «Шумел камыш», потом «Ой, мороз, мороз», «Парня молодого полюбила я»… Через некоторое время, когда «хор Пятницкого» осилит практически весь имеющийся в наличии репертуар, многих солистов бросает в слезы. Потому что нестерпимо душевно! Потом некоторые падают лицом в салат (тоже от запредельной душевности), ну а дальше… Это великое благодушие может закончиться дракой, может бесконечными поцелуями и обязательно пьяным разговором по душам. Ну да, «шаркнем по душе», как говорил Шукшин в «Калине красной».
В формате русского шансона поется любая песня: русская народная, советская, патриотическая, «Семь сорок», любой опус Шнура. Музыка Союза композиторов, слова Союза писателей, как мы любим. Шансон — это вся наша эстрада с ее еврейско-цыганским оттенком, пой — не хочу. И нет ничего лучше русского шансона.
Это второй сезон. Когда я только увидел первый, подумал (и даже написал!): «Ну вот, Первый уже опустился до блатняка» Ой, поторопился. Потом этот сезон показывали еще дважды, и с каждым разом я проникался все больше и больше. И вот проникся окончательно — до тех самых слез, до соплей. Я так жду теперь эту передачу.
Наверное, мне не хватает душевности (как и каждому из нас). Наверное, эта душевность искусственная, сделанная. Но так сделанная! Каждый номер — как одноактный спектакль, который артист проживает, будто собственную жизнь. Да, та самая новая старая искренность, которую мы потеряли. Простенько, но со вкусом.
Здесь участвуют и полузабытые певцы, и те, кто еще на слуху. Может, для кого-то это последний шанс. И они выкладываются.
Ну смотрите же, какие красавцы! Вот Виктор Рыбин, например, без всякой «Дюны». А ведь какая была «Дюна»… лет двадцать назад. И тридцать назад тоже. А потом что? Неужели они опустились на парашюте времени в свой Долгопрудный и оттуда больше не вылазят? Ничего не знаю об их новом репертуаре, но отдельный человек по фамилии Рыбин необычайно хорош. И внешне (сохранился же!), и по существу. Так благородно сдержан, точен и не пафосен. Единственное, чего он не смог, это спеть «Школу Соломона Плера». Ну, разве так это делают?! Обратился бы ко мне, я бы научил.
А теперь Воробей! Прима данного проекта, лучшая из лучших. Вот раскрылся же человек, а ведь казалось — все, приехали. А как она начинала, помните? Такие классные пародии, такие свежие, ни на кого не похожие. Потом (это было уже много лет назад) на Первом сделали ей сольник, бенефис. Как же все ждали! Только гора родила мышь или воробья, но с маленькой буквы. А вместо пародий был скетч, от которого хотелось отвести глаза. После этого Елена Воробей стала артисткой третьей степени, не больше. Но сейчас! Вы слышали, как она поет? Как она это делает! Что за органика! А глаза, какие глаза… Всмотритесь в них, и вы все поймете — про нее и про песню.
И еще одно открытие, вернее, продолжение банкета. Поймал себя на мысли, что каждый раз жду, а что же скажет Александр Новиков. Он, вечный член жюри, оказался умницей, тонко и парадоксально мыслящим человеком. И это несмотря на весь свой «блатняцкий» бэкграунд!
Резюме: программа замечательная. А на фоне последних историй, связанных с Первым, просто незаменимая. Я все сказал.
Божья роса
Бегающего с ножом и порезавшего людей 19-летнего Артура Гаджиева наши федеральные новости почти не заметили. А если заметили, то только в микросюжетах и к тому же поставили лейбл «бытовуха». Спите, жители Сургута, в Сургуте все спокойно.
И в России спокойно. Нет, бытовуха, конечно, понятие широкое, режут у нас на родине люди друг друга почем зря. И убивают, и поджигают. Ну какие же они террористы? Так, больные на всю голову. А это у нас норма.
Террористы там, в Европе. В Барселоне террористы, в Ницце, в Англии, в Германии. В финском городе Турку случилась точно такая же история (две женщины погибли). Тут же в наших родных студиях собирается консилиум политологов и прочих депутатов и давай наяривать: «Ужас там у них. А все почему? От глупости, от жадности и от этой, как её… толерантности, вот!» И так они старушку-Европу, и эдак.
В России такое было, но только раньше, в 90-е, при Ельцине. Да, и дома взрывали, и троллейбусы, и метро. А сейчас… Тоже бывает, но редко-редко. Потому что здесь вам не тут! У нас полный застой, спокойствие и миролюбие. А если эти, как их… иностранцы из ближнего зарубежья и приезжают, то ведут себя тихо, как цуцики, законы все соблюдают поголовно.
Старые песни о главном. Сказка про разведчиков и шпионов. Ну да, у нас разведчики, у них — шпионы. У нас традиционные ценности, духовность, уважение к старшим, к инородцам. Потому как мы страна вечного патриотизма, любви к ближнему и дурацкой пропаганды, для которой … в глаза, все божья роса.
А когда уж сильно прижмет, поздно будет.
Конец операции Life
Канал Life приказал долго жить. Ура, товарищи! Можно радоваться, говорить, туда ему и дорога? А что, собственно, произошло? Один просвещенный топ-менеджер придумал себе империю, желтую-желтую. Потому как считал, что народу только это и подавай.
Как-то все у этого топ-менеджера поначалу сложилось просто прекрасно! Одна газета, другая, третью прикупил. Канал создал. Кто-то скажет — для отбросов. Да ладно! Люди же всегда хотят узнать то, что скрыто. Так получайте!
Каким-то образом этот товарищ стал особой, весьма приближенной к императору. Или уже был изначально. Вот и канал его поставили именно на ту частоту, на которой когда-то был «Дождь». Просто «крыша» Life оказалась круче.
А потом этот канал стал выполнять маленькие, но деликатные поручения. Политические. То есть конвертировал свою желтизну в служение высшим целям. Или так изначально задумывалось?
Что же вышло? Желтизна оказалась не в тренде. Вернее, ее размазали почти по всем каналам. Эти же каналы с удовольствием (или без?) выполняют деликатные поручения за милую душу. Life надорвался от собственного величия, оказался замком из песка, мыльным пузырем. Перемудрил, переконъюнктурил, и зрители его предали.
Вот гады, ведь для них же все было сделано. И ведь публика — дура, так считается. А оказалось, что даже «дура» может быть умной. И высказать Life свое почетное «фэ».