— Ваша диссертация — насколько это знаковое событие для науки? Почему до последнего не соглашались на интервью? Боялись сглазить?
— С точки зрения содержательной — судить не мне. С точки зрения положения богословской науки в обществе — да. О несделанных делах говорить вообще не люблю.
— Вы уже богослов с ученой степенью, зачем нужно было становиться еще ученым-теологом?
— Если бы дело у нас обстояло так, как это было до революции, где церковные степени признавались государством наравне со светскими, то я бы, конечно, не стал «тревожиться сочинять». Но в современной России для официальных государственных структур наши церковные степени как не существовали, так и не существуют — если вдруг я приду в светское учреждение устраиваться на работу, то в графе анкеты «наличие ученой степени» поставлю прочерк.
Как бы то ни было, в 2010-м я написал монографию «Святитель Филарет Московский: богословский синтез эпохи» и защитил церковную диссертацию по ней. Коллеги советовали мне тогда же переделать работу и официально перезащититься по какой-нибудь близкой специальности — философии или религиоведению (забавно, что этот же совет дал мне сейчас один из моих оппонентов-биологов), нужно это было потому, что наш Свято-Тихоновский университет первым из учебных заведений Русской Церкви вышел в открытое образовательное и научное пространство, и нам очень не хватало именно ваковских степеней, необходимых для аккредитации, отчетов по науке и т.д. Я дал почитать свою работу одному коллеге, мнению которого вполне доверял, чтобы он сказал мне, под какую специальность лучше ее переделать. Он посмотрел мой текст и ответил: «Вашу работу нельзя переделать — это именно богословское исследование». Я порадовался, успокоился и занялся докторской. Но когда недавно теологию приняли в ВАК, я подумал, что имею полное моральное право подтвердить качество своего научного труда государственной степенью, тем более что за это время успел стать деканом имеющего государственную аккредитацию богословского факультета ПСТГУ. Конечно, семь лет не прошли впустую, что-то я узнал, что-то перечитал заново, что-то осмыслил иначе, и моя сегодняшняя диссертация не повторяет прежнюю, церковную, хотя в основе ее лежит та же монография.
— За вас на ученом совете проголосовал 21 человек, при одном испорченном бюллетене, то есть практически единогласно, тем не менее основные претензии к вашей работе и отрицательные отзывы обеспечили биологи: почему? Как вообще ваша тема пересекается с биологией? Или они это сделали из вредности?
— Известно, что врачи иногда становятся циниками, потому что там, где мы с вами видим перед собой человека, они — лишь препарат из анатомички. И тем не менее все-таки большинство врачей обладают естественным состраданием, то есть личным отношением к пациенту. Но для биолога вообще, кроме «биомассы», клеток, ДНК, ничего не существует, и поэтому, вероятно, ему кажется, что все можно объяснить исходя из этого. А когда он сталкивается с чем-то непонятным, то придумывает для этого объяснения, которые как-то согласовались бы с этим его знанием. Один из моих оппонентов, доктор биологических наук, кажется, Паньчин (или его сын — тоже биолог), опубликовал не так давно статью о том, что религиозность распространяется посредством неких заразных микробов. Обнаружить их ему, правда, не удалось, но он свято верит в то, что они существуют, и преподносит это как свое научное открытие. Когда я читал в Интернете его статью и восторженные отклики на нее, то мне сразу подумалось, что микроб глупости еще заразней, чем микроб религиозности. Конечно, моя тема с биологией никак не пересекается, но вот биологи почему-то считают, что они являются компетентными судьями в гуманитарных исследованиях — быть может, именно по той причине, о которой я сказал выше. Любопытны при этом не только их претензии на всезнание, но и озлобленность. В рассылке, которая была сделана в их среде с призывом завалить мою защиту отрицательными отзывами, меня больше всего удивила эта нескрываемая ненависть к «попам», по отношению к которым все средства хороши. И я понял тогда, что должны были чувствовать те ученые и художники, которых велено было когда-то — в 1930–1940-е годы — затравить по приказу партии. Так что товарищ Жданов и академик Лысенко и теперь живее всех живых. Справедливости ради надо сказать только еще, что об этой рассылке я узнал тоже от одного доктора биологических наук, который переслал мне ее, найдя мой университетский адрес, с извинениями за своих коллег — биологи тоже бывают разные.
— СМИ уже писали о том, что на протяжении десятилетий Минобрнауки отбивалось от того, чтобы включить теологию в перечень научных специальностей. Почему оно это делало? В чем конфликт и неприятие?
— В тяжелом наследии «научного атеизма».
— А как вы сами оцениваете открытое письмо российских ученых, в том числе нобелевских лауреатов, против клерикализации общества? Как вы относитесь к нарастающей религиозности россиян, к фетишам, объектам поклонения, которые с недавних пор привозят в Москву и чтобы посмотреть которые, стоит огромная очередь? Хорошо ли это, или, к примеру, может использоваться определенными службами как методы манипуляции толпой?
— Если речь идет о средствах манипулирования общественным сознанием, то в этом вы, думаю, разбираетесь лучше, чем я. Возможно, вы знаете, какие службы заставляли людей в мороз часами стоять в очереди, чтобы посмотреть на серовскую «Девочку с персиками» (да еще платить за это деньги!), когда в теплое время года можно было посмотреть на нее без всякой очереди. Означает ли это, что происходит «культуризация» общества? Я ее вокруг себя не замечаю. Если же речь идет о поклонении мощам святых, то это древний обычай Церкви, который мне дорог. Хорошо ли, что люди приходят поклониться мощам раз в год, а в остальное время живут, не помня о том, что они христиане? Плохо. Но если выбирать между ними и теми, кто вообще об этом не вспоминает, то я предпочту первых, потому что храм — это место, в котором человек особым образом чувствует близость Бога. И если он пришел сюда хотя бы однажды, то, быть может, однажды в его жизни что-то действительно переменится, потому что душа наша по природе — христианка.
— Любая наука не свободна, она опирается на законы и труды предшественников. На какие-то аксиомы. Теология, как мне кажется, должна опираться на догмы. Но вера и наука — вещи противоположные, разве не так? Как они совмещаются? В какой точке?
— Совершенно верно, любая наука опирается на аксиомы — положения, принимаемые на веру; в свою очередь, догматы Церкви — это аксиомы теологии. Кроме того, вера и наука отвечают на разные вопросы: наука пытается выяснить, каким образом существует мир, но не могут ответить на вопрос, почему он существует. И на самом деле задача согласования веры и науки состоит не в том, чтобы объяснить, как библейское Откровение согласуется с сегодняшним состоянием науки, а в том, чтобы понять, что сегодня мы не все знаем для этого. Например, только ленивый не издевался над тем, что, согласно Библии, свет появился раньше Солнца, однако совсем недавно где-то я прочитал, что, по мнению современных физиков, начальное вещество Вселенной состояло из фотонов, то есть из света. (Если я что-то изложил неточно, пусть физики меня простят. Важен не пример — важна мысль.) Если же мы говорим о науке гуманитарной, то общими с теологией для нее будут гуманитарные методы исследования и герменевтики текстов, а различными — устанавливаемые изначально исследователем предпосылки.
— Доказательства существования Бога, божественного откровения относятся скорее к вопросам веры, чем науки. Возможна ли наука о вере? Или как лучше сформулировать, что такое теология? И чем она, собственно, отличается от богословия?
— С точки зрения прямого смысла слова «богословие» и «теология» — это одно и то же, но сегодня у каждого из терминов есть, пожалуй, своя область применения. В широком смысле «богословие» есть и слово Бога, обращенное к человеку, и слово человека о Боге, и слово человека, обращенное к Богу. Первое мы называем Откровением, второе — Преданием (это то, что на основе Откровения говорит о Боге Церковь), третье — молитвой. Но поскольку и первое, и второе, и третье, как правило, зафиксировано в тех или иных конкретных текстах, то постольку существует и «теология» как наука, изучающая эти тексты. Ее отличие, например, от религиоведения и других гуманитарных наук, занимающихся теми же текстами, собственно, только в другой точке зрения. Теология — это своего рода саморефлексия Церкви. Для самой Церкви это точка зрения преимущественная, а когда мы выходим с ней в общественное научное пространство — она становится одной из возможных, но необходимых для создания полноценного представления об интеллектуальных и духовных процессах, проходящих в обществе.
— Вы декан богословского факультета, то есть непосредственно работаете с религиозной молодежью. Какая она сейчас? Изменилась ли — именно в приложении веры?
— Сегодняшняя религиозная молодежь, с одной стороны, такая же, как и всякая другая, — они так же общаются в социальных сетях, любят фотографироваться и т.д., но им труднее, чем другим. Декларируемая обществом толерантность в молодежной среде заметней, чем в какой-то другой, зачастую не распространяется на верующих ребят. И это понятно: нормы общественной морали все более отдаляются теперь от норм христианской нравственности, а человек, ведущий себя не так, как все, всегда раздражает. В этом смысле наш Свято-Тихоновский университет выполняет еще одну очень важную функцию — функцию создания среды для религиозной молодежи.
— Основы православия в школе — многие родители сопротивляются и не хотят, чтобы их дети посещали данную дисциплину. Нормально ли это?
— Насколько я знаю, предмет, если быть точным, называется не «Основы православия», а «Основы православной культуры», и я, честно говоря, не очень понимаю, что можно иметь против него, при том что весь мир восхищается такими носителями этой культуры, как, например, преподобный Андрей Рублев или Федор Михайлович Достоевский. Также у меня нет под рукой статистики о том, насколько действительно многие родители и по каким мотивам не хотят, чтобы их дети его изучали. Не присутствует ли здесь манипуляция толпой известных служб?
— И последний вопрос, наиболее, конечно, интересный для читателя: есть ли доказательства существования Бога с точки зрения науки и будет ли когда-нибудь защищена диссертацию и на эту тему?
— Желая или не желая этого, наука свидетельствует о разумности мира и тем самым свидетельствует о его Творце, но защищать на эту тему диссертации по теологии я не вижу большого смысла — у нее другое предметное поле исследования.