Вокзал
Мой проводник в мир доктора Лизы — Вадим Ковалев. Когда-то они друг друга не очень любили, можно сказать, были идейными врагами. Их знакомство началось с дискуссии по поводу кормления бездомных.
— Это был 2011 год, — начинает Вадим. — В то время я курировал волонтерскую программу в ЦАО, возглавил молодежный совет при префекте. Поступало много жалоб на бомжей от людей, живущих рядом с Павелецким вокзалом. А уже тогда Елизавета Глинка регулярно приезжала туда со своей командой, кормила и лечила этих бездомных. Они ее ждали, собирались в определенное время, стекались со всей Москвы. Ну а местным жителям это не нравилось. Власти предложили определить для всех этих мероприятий конкретную точку — переулок в ста метрах от вокзала. Елизавета Петровна говорила, что место неудобное и туда инвалиды и больные бездомные не дойдут. В Твиттере мы долго с ней спорили на эту тему. Лиза с присущей резкостью писала все, что думает обо мне и о властях.
Вадим улыбается, когда вспоминает об этой перебранке. Кто бы мог подумать, что потом он станет одним из ее партнеров, помощников, друзей?! Случилось это, когда произошло наводнение в Крымске. К Лизе в первые дни этого апокалипсиса стекалась гуманитарная помощь, но не было возможности ни принимать все это, ни переправлять в Крымск. Она связалась с Ковалевым и через его команду передала пострадавшим вещи, лекарства и прочее.
— Она переступила через себя ради спасения людей, — говорит Вадим. — Потом я понял, что она готова пойти на любой диалог с властями, если есть хоть малейшая надежда помочь людям. А вообще Лиза всегда резко отзывалась о государстве, которое ей особо не оказывало помощи.
Мы пытаемся представить и пройти тот путь, который каждый день преодолевала доктор Лиза. У Елизаветы Петровны была врачебная привычка вставать рано. Начиналась череда встреч, поездок.
Самыми важными из них считала те, что касались судьбы бездомных.
Павелецкий вокзал. Рядом стоит автобус с надписью «Полиция». Это значит, что подопечных Лизы найти будет непросто. Но вот возле входа в храм попрошайничает один из них.
— Дело не в полиции, а в морозе, — объясняет он нам. — Наши сейчас в метро и подвалах. Но скоро выползут — сейчас приедет машина от Лизы. После ее смерти она появляется каждую среду в 5 вечера. И даже доктор среди них есть — Михал Михалыч. Он тоже лечит. Не как она, конечно.
— А что значит «не как она»? Как она это делала?
— Ну, Лизавета Петровна с нами была как будто на равных. Не брезговала нами. Нос не воротила. Не снисходила. Вот как бывало: рану промывает, отвлекает тебя расспросами, чтобы больно не было, и чувствуешь себя будто на обычном приеме у врача в поликлинике: белым человеком! Она операцию могла на улице прямо сделать... Жалко ее.
Бездомная Татьяна показывает руку со шрамами. Говорит, что, если бы не доктор Лиза, руки бы не было вовсе. Все потому, что Татьяна очень стеснительная. Она другим докторам не дала бы непросто прикоснуться к себе:
— Я плохо пахну...
Самое удивительное, что Елизавета Петровна (как говорят ее близкие) была очень чувствительна, скажем так, к запахам улицы. Но ни один бездомный об этом так и не узнал.
Подвал
Ставший теперь уже легендарным подвал Глинки на Новокузнецкой. Это место долгие годы было штаб-квартирой Елизаветы Петровны. Его адрес знают все московские бомжи, да и не только они. После гибели доктора Лизы все приносили цветы и свечи именно сюда. Когда-то двери здесь были открыты круглые сутки, и никакой охраны. Мы дергаем их сейчас. Не поддаются.
— Подвал закрыли на капитальный ремонт еще при ее жизни, — говорит Вадим. — Каким он будет после — она так и не увидит... А раньше там все было скромно. Представьте такой опен-спейс, где в углу стоит ее стол. На нем всегда была куча бумаг. Больше ничего примечательного. Аскетично все. Несколько комнат было отведено под склад одежды и продуктов питания, которые приносили люди для нуждающихся. В фонде Лизы никогда не привередничали и принимали все. И когда меня спрашивали знакомые, куда такие-то ненужные вещи можно отвести, я смело говорил: везите Лизе, там примут и найдут, кому отдать.
Я часто сам заезжал в подвал на Новокузнецкую, там всегда было много людей. Атмосфера гостеприимства — чай, кофе и даже коньяк. Для подопечных — еда, лекарства, одежда. Я не врач по образованию, но мне казалось, что у некоторых из ее подопечных не все в порядке с психикой. Однако Лиза общалась с ними со всеми одинаково. Но не сюсюкала. Вообще, если нужно, могла говорить довольно жестко. Это было вполне оправданно, потому что многие из них были склонны к манипулированию. Сами они потом могли шептаться: «Мы думали, что Елизавета Петровна мягкая и добрая, а она, оказывается, строгая...»
Помощников себе Глинка подбирала так, что их волонтерская работа была их собственным спасением. Андрей, например, протестовал на Болотной, там его и схватили полицейские. Парню стало плохо, все закричали: «Доктора, доктора». Глинка оказалась рядом. Вытащила его оттуда, отбила от омоновцев, а когда пришел в чувство, сказала: «Есть Болотная, а есть другой путь — помогать тем, кому хуже, чем тебе. Выбирай». И он выбрал.
Среди ее волонтеров оказывались очень богатые и известные люди, в один момент потерявшие вдохновение или смысл жизни. Она знала, как вернуть их к реальности. И не просто вернуть, а весь их мир вывернуть наизнанку, вытряхнуть, а потом научить жить по-новому.
— Нет, ничего особенного она не говорила, никакой глубокой философии, — вспоминают помощники Лизы. — У нее все как-то просто получалось. Она могла спросить: «Вот ты увидишь, как пьяница лежит на дороге, пройдешь мимо? А я не могу». И после этого ты понимаешь: все, больше мимо тоже не пройдешь.
Дом милосердия им. Святого Луки
Это то место, куда Глинка отправлялась каждый день (пока офис был на ремонте, здесь находилась ее штаб-квартира). Ее главное детище. Вообще доктор Лиза мечтала открыть не Дом милосердия, а больницу для бедных. Она так хотела, чтобы в Москве было место, где квалифицированную медицинскую помощь могли бы получить все нуждающиеся — бездомные, люди без паспорта или прописки, без копейки денег, самых разных национальностей, религиозных и политических взглядов, с абсолютно любым диагнозом. Но пришел 2014 год, принес войну... И проект больницы Лиза «переформатировала» в Дом милосердия — здесь стали жить раненые и тяжелобольные дети, эвакуированные с юго-востока Украины.
А еще Глинка хотела разделить два потока своих главных подопечных — детей и бездомных. Вопрос был актуальным с точки зрения санитарии и эпидемиологии — бездомные ведь часто заражены туберкулезом, вшами, чесоткой.
Неприметное и довольно обшарпанное здание бывшей больницы в районе Красных Ворот.
— Смотри, оно стоит в отдалении от жилых домов, — говорит Вадим. — Табличку с надписью «им. Святого Луки» повесили год назад (открыли Дом милосердия в 2015-м). Я, когда изучал биографию этого святого, нашел много поразительных сходств с жизнью Лизы. Не случайно она его так любила.
Внутри тепло и как-то солнечно. Может, от простых детских рисунков на стенах. Вроде как попадаешь в большую коммунальную квартиру, только такую современную, уютную. Какие-то картины Глинка сам развешивала. Расставляла вазы, шкафчики. Ей хотелось, чтобы тут было как дома.
Длинный коридор упирается в «директорскую» комнату.
В самом углу возле окна стоит стол доктора Лизы...
Все последние дни она провела за ним (как раз после того, как закрыли на ремонт подвал на Новокузнецкой). Вот ее компьютер, ее ручки, блокноты. Сзади полка, уставленная книгами, фотографиями и игрушками. Есть там снимок, где президент Владимир Путин дарит ей букет цветов.
— Кто-то сделал фото и поставил сюда, — говорит управляющая Домом милосердия, подруга Лизы Ирина. — Может, она даже этого и не заметила.
Вокруг полно игрушечных осликов. Синие, голубые, розовые... Совсем крошечные, среднего размера и побольше. Глинка много лет коллекционировала осликов, потому ей все их и дарили. А она сама хотела весной 2017-го, как только потеплеет, привезти в Дом милосердия живых осликов, чтоб дети на них покатались и поиграли. Не успела...
— Она прямо здесь играла с детьми, — возвращает меня к реальности Ирина. — Они прятались под столами, Елизавета Петровна делала вид, что их не видит. Охала, ахала: «Пропали дети! Надо звонить в МЧС, в ОМОН». И разыгрывала так, будто по-настоящему звонила во все службы. Дети выскакивали, хохотали. Она радовалась, что «нашлись», «звонила» в полицию и давала отбой. Хотите, покажу последнюю фотографию Лизы?
Ирина достает телефон, листает снимки. Доктор Лиза в игровой комнате сидит на ковре со скрещенными ногами. Рядом с ней малыш в повязке. Видно, что они только что вместе построили железную дорогу, запустили паровозик, и вот она достала телефон. Ей кто-то позвонил, Может быть, сообщил о беде, приключившейся с другим малышом?
Снимок был сделан в четверг. В пятницу Лиза пришла в Дом милосердия в последний раз.
— Я ей сказала: «Не приходите в понедельник (вернуться из Сирии Глинка должна была в ночь с воскресенья на понедельник). Отдохните дома, ничего тут без вас не случится». Она ответила: «Хорошо, я посплю подольше. Но к двум часам дня приду».
Ирина говорит о Глинке, переходя на шепот. Сложно ей. Они познакомились еще в 2001 году, то есть знала она ее 16 лет. Лиза однажды взяла Ирину в охапку и отвезла в Киев, показала свой хоспис. И Ирина бросила работу в сфере недвижимости, стала помогать подопечным доктора Лизы. Она точно могла бы много рассказать о ней, что мало кто знает, но все время повторяет: «Очень личное. Это невозможно даже в словах выразить». Я прошу вспомнить какие-то совершенно простые, бытовые вещи.
— Она занятая была очень, но иногда, на мое счастье, приходила ко мне домой в гости. Я ей готовила борщ, его Лиза очень любила, картошечку жареную. С ней легко было. Может быть, кому-то было сложно, но точно не мне. А вообще, она общий язык со всеми находила. И с генералами, и с бомжами одинаково разговаривала. Считала, что они ничем друг от друга не отличаются. Внимательна была очень к человеку.
Второй этаж, длинный коридор, по одну сторону которого комнатки, где живут дети (обычно вместе с мамами).
Мы заглядываем в гости к жильцам. Внутри все скромно — две кровати, стол, телевизор, полочки для книг и игрушек.
Хозяйка комнаты, Юля Куренкова из Горловки, — первая эвакуированная доктором Лизой из зоны российско-украинского конфликта.
— Я попала в июне 2014 года под бомбежку в центре города. Тогда мне было 14 лет. Контузия, ранение правой ноги. Мелкие осколки по всему телу, ожоги лица и шеи, разорвало обе барабанные перепонки. Из Горловки меня вывезли в Донецк, где буквально в подвале зашивали раны. А потом меня забрала доктор Лиза. Я не знаю, как она узнала обо мне. Но 8 августа мы вместе с ней приехали в Москву, в клинику Рошаля. Потом я побывала еще в нескольких больницах — в одной восстановили барабанную перепонку, в другой устранили последствия ожога роговицы и т.д. Я до сих пор лечусь и все это время живу здесь. Мама со мной.
Юля Куренкова сама поступила в прошлом году в мединститут. Не без помощи (больше моральной) Елизаветы Петровны. Та ей честно сказала: есть плюсы в профессии, но есть и минусы (и все их перечислила). Юля сделала тот же выбор, что много лет назад сама Глинка.
Следующая комната. Сережа из Донецка сидит на кровати, смотрит в сторону. Общаться не настроен, но имя доктора Лизы сразу все меняет.
— Конечно, я с ней много раз виделся, — почти с обидой на мой вопрос о встрече с Глинкой отвечает мальчик. — Она сюда ко мне постоянно приходила просто так. Сидели, молчали или говорили о чем-то. Какая она? Все знают о том, что она добрая. Но она не просто добрая, а родная.
У Сережи нет руки и ноги. Подорвался на мине в Донецке. Их было трое мальчишек... Один умер, второй пострадал несильно, а Сережа получил тяжелые ранения. Сначала в реанимации без сознания провел 11 дней, потом его на вертолете доставили в Ростов, а оттуда уже в Москву. Мама не помнит, на каком этапе подключилась доктор Лиза, как все вообще было, — ничего не помнит. Она в те дни была в шоковом состоянии, не могла поверить, что ее ребенка разорвала какая-то мина, которая почему-то оказалась на улице. Люди, жившие мирной жизнью и никогда не видевшие войны, не могут смириться с тем, что стали ее жертвами.
— Когда только начиналось все это на Украине, — рассказывает Вадим Ковалев, — появилась информация, что в Славянске, где вроде как шли бои, нет лекарств для раненых. Глинка собрала несколько клетчатых сумок медикаментов, достала справку от Красного Креста, что это гуманитарный груз. В 5 утра мы приехали, чтобы забрать ее и сумки из подвала. Она взяла с собой троих помощников. Никто не знал, что там будет происходить. Она ехала, по сути, в никуда. Но когда вернулась, сказала: «Там идет война. Нужно помогать людям». И стала регулярно появляться на Украине и вывозить раненых или тяжелобольных детей. Вчера я отвез на вокзал женщину с грудничком, которого спасла Лиза. У малыша была онкология, она вывезла его с мамой из Донбасса, устроила в детскую Морозовскую больницу. Теперь возвращаются домой, в Макеевку.
— А нас Елизавета Петровна вывозила под бомбежками, — рассказывает Оксана Шалаева. — Мы сами из Луганской области. У дочки обнаружили рак крови. Врачи говорили, что произошел сбой в организме из-за стресса от военных действий: постоянно стреляли, не было ни света, ни еды, ни воды. Когда она сознание потеряла, я ее на руках принесла в местную онкологическую больницу. Перед этим там был обстрел, при входе в детское отделение — яма от разорвавшегося снаряда, на окнах выбиты стекла. Понятно, что у них там и лекарств нужных не было... Елизавета Петровна нас привезла в Морозовскую больницу, несколько курсов лечения уже прошли. Дочке семь лет вот исполнилось...
Дверь в следующую комнату открыта настежь, на пороге стоит маленькое чудо без волос — Милана. Третий день она в Доме милосердия. Глинка привезла в Москву ее с мамой из Донецка еще в октябре 2016 года, но сразу определила в больницу на операцию (у ребенка нейробластома), и вот оттуда уже сюда. Вообще Дом милосердия — это что-то вроде общежития для тех, кто лечится или попал в беду. Помимо детей здесь живет одна бабушка из Липецка. Ее сын погиб в Чечне, старушку после этого выселили из его служебной квартиры на улицу. Лиза ее пожалела и забрала. Она обычно стариков не устраивала в Дом милосердия, Глинка пыталась найти ей жилье, но не успела...
Тюрьма
СИЗО «Матросская Тишина». Тюремная больница. Доктора Лизу здесь знают многие тяжелобольные — она проносила заключенным редкие лекарства, которые нельзя было достать даже на воле. Вообще процедура передачи медикаментов, особенно иностранных, за решетку сложна невероятно. Нужна куча документов, согласований. Но у доктора Лизы никто не спрашивал никаких бумаг.
— У меня тяжелое поражение почек, — говорит один из заключенных. — Знаю, что есть хорошее лекарство в Израиле. Только оно мне поможет. Но кто его найдет? Кто передаст? Глинки ведь больше нет...
Как проходили обычно ее встречи с арестантами? Елизавета Петровна присаживалась на нары, смотрела внимательно в глаза арестанту, брала его за руку и выясняла, что нужно для его выздоровления. Просто, спокойно, без лишних эмоций.
— Курьезными были подчас посещения украинской летчицы Надежды Савченко, — рассказывает правозащитник Александр Куликовский. — К ней Лиза ездила регулярно, обычно вместе с председателем СПЧ Михаилом Федотовым. Уговаривала Надежду покушать. Чего только она не придумывала, чтобы убедить ее. А вообще у них отношения были — то в жар, то в холод. То они общались как лучшие подруги, то в какой-то момент Савченко рисовала какие-то виселицы, показывала Лизе со словами: «Я вас всех ненавижу». Лиза тогда переживала очень. Но даже после таких неудачных посещений первым делом выясняла, какую питательную смесь закупить, чтобы скормить ее голодающей Савченко.
Куликовский познакомился с Глинкой несколько лет назад, и эта встреча во многом определила его путь.
— В Москве была маленькая тюрьма для детей граждан, которых должны выдворить из России, — вспоминает он. — Вдруг мы узнали, что там на ночь запирают двери в комнатах и не дают детям пойти в туалет. Мы поехали туда — Глинка как член СПЧ, я как член ОНК. Там было все как в фильме «Полет над гнездом кукушки». Вроде все улыбаются, говорят, что им тут хорошо, сытно, спокойно, но в реальности все по-другому. Проблема заключалась в том, что работали там люди неподготовленные — они понятия не имели, как обращаться с детьми, с их матерями. После нашего визита произошла революция: детей перестали не просто запирать, их перестали выдворять из страны (и их мам тоже). Через некоторое время само учреждение было закрыто. Вскоре Глинка меня пригласила к себе и неожиданно предложила работать юристом. С тех пор я был с ней.
СПЧ
Старая площадь. Здание Администрации Президента, где проходят заседания СПЧ. Елизавета Глинка была членом Совета по правам человека и развитию гражданского общества при президенте. Слово брала нечасто (пустую болтовню вообще не любила), но говорить могла очень резко.
— В качестве члена СПЧ она выезжала в регионы на проверки домов престарелых, больниц, школ-интернатов, — рассказывает ответственный секретарь СПЧ Яна Лантратова. — Расскажу один случай. В интернате она увидела, что у деток не было специальных подгузников. На встрече с губернатором говорит: «Как вы не знали об этом? Мы поможем». А тот отвечает: «Не надо, мы сами все купим». — «Когда?» — «В ближайшее время». — «Когда точно?» — «Через пару-тройку дней». Она: «Это поздно, нужно завтра». — «Хорошо, купим завтра». — «Я приду и проверю».
Председатель СПЧ Михаил Федотов называл ее жемчужиной совета. Он любил говорить, что Глинка — наша гордость, что ее все знают.
В СПЧ признаются, что с уходом Лизы света будто меньше стало. И вспоминают последнее совещание с ее участием. Тогда она сказала, что у нее есть гуманитарная помощь, но ей сложно передать все это в Сирию. А один из присутствующих тут же предложил помощь: сделать это через Красный Крест в Сирии (у него с ними контакты). Оставалось только сесть на самолет, прилететь и передать. Ничего особенного, все как обычно. Только вот вышло, что в последний раз...