Большинство приемных родителей выбирает совсем маленьких, здоровых, без груза тяжелого жизненного опыта детей, которые, возможно, никогда не узнают, что они — не родные.
У Ани и Нюры почти не было шансов обрести семью.
— Именно поэтому я их взяла, — честно говорит Елена. — Да, таких, взрослых детей, изъятых из семей, обычно не хотят, они остаются в детских домах. А отказным новорожденным и без меня помогут. Я вообще хотела стать опекуном ребенка с инвалидностью.
Все началось с того, что крупная компания, где она в то время работала, решила в День защиты детей сделать подарки дому малютки в городе Видное. Была идея — построить детскую площадку. На разведку отправили Елену.
— Я впервые увидела этих детей, и меня зацепило, — признается она. — Один мальчик мне так понравился, что я готова была его забрать, но тогда совсем не было возможности. Жила с родителями и маленькой дочкой, к тому же находилась в разводе. Мне казалось, что незамужним детей не дадут. Был такой стереотип.
Мысль стать приемной мамой ее уже не оставляла. Она волонтерила в благотворительном фонде «Отказники». И чем больше занималась такими детьми, тем яснее ей становилось, что главная помощь — это не подарки, которые спонсоры везут десятками, те же сотовые телефоны на каждый Новый год. Дети все это не ценят, им нужно другое — семья.
Потом Елена вышла замуж за человека, который вроде бы разделял ее желание взять детдомовского ребенка. Но шло время, и у мужа находилась тысяча причин, почему не сейчас, а попозже, когда-нибудь. А вскоре он вообще встретил другую женщину. В общем, ожидания не оправдались.
Но к тому времени Елена уже знала, что приемной маме иметь мужа вовсе не обязательно. И буквально на следующий день после развода вместо того, чтобы оплакивать свою неудавшуюся семейную жизнь, она отправилась в опеку.
Начался процесс подготовки: справки о здоровье, из милиции, с места регистрации и с работы, школа приемных родителей, куда Елена ходила вместе с дочерью Надей.
Через два месяца в семье спонтанно появилась Аня номер один.
— Я просмотрела сотни фотографий, прочитала тысячи историй и даже выбрала восьмилетнего мальчика с проблемами по здоровью, — вспоминает Елена. — Увидела на сайте опеки его фотографию и загорелась. Но меня отговорили. Сказали, что у него тяжелые эмоциональные нарушения, что он необучаемый, и я не решилась. Сейчас бы меня это не испугало…
Ей практически сразу вручили направление на Аню. Неполные двенадцать лет. Мама злоупотребляет алкоголем, лишена родительских прав, папы нет. Ребенок с родственниками не общается, никто из них забрать Аню в свою семью не захотел. А в остальном, заверили Елену, девочка хорошая, особых проблем нет. Увы, чиновники лукавили, но выяснилось это, когда назад пути не было.
Уже на следующий день, не откладывая, они с Надей поехали в детский дом знакомиться с Аней.
Елена, конечно, рассчитывала, что все будет постепенно: они начнут общаться, перезваниваться, навещать ее в детдоме, а потом перейдут на гостевой режим. Надо ведь притереться друг к другу: все-таки ребенок взрослый, не грудничок — положил и пеленай! Но все пошло по другому, совершенно непредвиденному сценарию.
…В тот летний день детский дом напоминал вокзал в час пик. Детей отправляли в лагерь. Елена с Надей растерялись. В предотъездной суете, казалось, никому не было до них дела. Но Аню быстро нашли. Дальше все развивалось с космической скоростью.
— Поговорили с директором практически на бегу, — с улыбкой вспоминает Елена, но тогда ей было совсем не до смеха. — Мне сказали, что решать надо быстро: автобусы отъезжают через десять минут. Либо мы сейчас забираем девочку на гостевой режим, либо она уезжает в лагерь на все лето, и мы увидим ее только в конце августа. Тут же рядом стоит Аня и говорит: «Я к вам хочу. Возьмите меня!» И я не смогла сказать «нет».
Ей сразу выдали необходимые документы, даже вещи не пришлось собирать. И вместо автобуса Аня переложила свою дорожную сумку в багажник машины приемной мамы.
■ ■ ■
Елена, конечно, понимала, что детдом — не пансион благородных девиц, а Аня — далеко не пай-девочка, но то, что она впустила в свою семью даже не ветер, а настоящую бурю, стало ясно уже на следующий день, когда они отправились на шашлыки.
«Мама, здравствуй! — Аня, не таясь, говорила по мобильному телефону. — Я теперь в приемной семье, запиши адрес! Тут очень хорошая квартира. Бери дядю Витю, дядю Лешу, дядю Максима и дядю Сашу и приезжайте ко мне в гости. Я соскучилась!»
— Для меня это был настоящий удар, — признается Елена. — Мне ведь сказали, что Аня не поддерживает отношений с родней. К тому же девочка уже успела поведать, что эти многочисленные дяди сидели в тюрьме. Мне стало страшно, что они возьмут и нагрянут, а я одна с дочерью, и нас некому защитить. Но никто, к счастью, не приехал. Аня их не интересовала.
Начались проблемы в школе. Непонятно было, в какой класс ее отдавать. Сразу выяснилось, что девочка педагогически запущена, в 12 лет фактически не умеет ни писать, ни считать, ни читать, как положено в ее возрасте. Она едва разбирала по слогам и с трудом считала до десяти. Конечно, это была не ее вина. Родители с тяжелой алкогольной зависимостью устраивали по ночам шумные попойки, и Аня отсыпалась только за школьной партой. Учителя ее жалели и не трогали. Натягивали «тройки» и переводили в следующий класс.
— Первый год, пока Аня адаптировалась, был кошмарным. У меня появилось много седых волос, — делится Елена. — Она считала себя гопником и мечтала выйти замуж за зэка. Так прямо и говорила: «Они крутые, живут по понятиям!» В той среде, где прошло ее детство, несколько человек сидели по тяжелым статьям. Тот образ жизни ей казался нормальным. Она очень жестко его отстаивала как единственно правильный. Просто потому, что другого не знала. В семье ее никто не контролировал, и она дорожила своей свободой.
Устои приемной семьи были для Ани чуждыми. Она даже не пыталась встроиться в жизнь с новыми, непонятными правилами. Ершистая, агрессивная, она не признавала никаких рамок. Бунтовала: «Мне все это не нужно, учиться я не буду!»
Когда протестировали ее интеллектуальный уровень, оказалось, что Аня по развитию отстает от своих сверстников на 6 лет. А Надя на столько же опережала ровесников. Получалось, между девочками-погодками была пропасть. Они жили в одной комнате, но очень быстро стало ясно, что дальше так продолжаться не может.
— Ссоры не прекращались. Случались и драки. Когда Надя делала сестре какое-то замечание, она получала в ответ отповедь, которая в переводе на литературный язык звучала примерно так: «Ты самая умная, что ли? Пошла вон, дверь закрыла с той стороны!» Дочь в слезах шла ко мне: ее опять выгнали из собственной комнаты, — вспоминает Елена.
Аня почти сразу заявила: «У меня есть мама, она очень хорошая и сейчас собирает документы, чтобы взять меня домой. Поэтому я у вас тут временно и привыкать к вам не буду! А если начнете свои правила насаждать, я вам тут устрою!»
— Она, конечно, иначе изъяснялась, — дипломатично замечает Елена. — У нее был маленький словарный запас, состоявший преимущественно из ненормативной лексики. Что скрывать: были моменты, когда у меня опускались руки и жить не хотелось, потому что все виделось в черных красках.
Я слушаю эти истории и думаю: как, наверное, трудно, даже невыносимо было все это вытерпеть. Не сдаться, не выбросить в конце концов белый флаг, вернув «дикарку» в детский дом. Так поступают многие, не обязательно плохие и безответственные люди. Просто цена их альтруистического порыва оказывалась непомерно высокой, потому что превращала жизнь семьи в руины. Вот и Аню дважды возвращали в детский дом, отчаявшись ее приручить. Предательство, тем более двойное, не проходит бесследно.
— В ребенке, который прошел через такое испытание, кипит злость на мир взрослых, и эту жестокую обиду он будет вымещать на приемной семье, — объясняет Елена. — Но отдать Аню назад я не хотела никогда. Для меня возврат — такое же предательство, как если тебя бросает любимый человек. Ты принимаешь ребенка навсегда. Это билет в один конец.
Никто, наверное, не знает, какой ад творился в душе этой девочки. Аня не понимала, почему ее забрали от матери, и верила, что та ее любит и хочет вернуть. Биологическая мама, какой бы она ни была, для детдомовского ребенка всегда самая лучшая. Аня ждала, что она за ней обязательно приедет. И мама обещала.
Елена даже специально ездила в опеку, чтобы выяснить правду. «Не собиралась и не приезжала, — был ответ. — Врет все время, что закодировалась и не пьет». Но разубедить Аню не получалось. Даже когда сотрудники опеки ей прямо говорили, что ждать больше не надо, не верила.
Круг разомкнула смерть. В декабре родная мама Ани умерла. На похороны Елена поехала вместе с девочкой, чтобы поддержать, быть рядом.
Только после этого Анино сердце перестало разрываться.
— Она поняла, что ее дом здесь, — говорит Елена. — Три года Аня с нами. И только сейчас я могу сказать, что она наша полностью.
Педагогическую запущенность удалось преодолеть. Целый год с ней индивидуально и бескорыстно занималась учительница начальной школы Наталья Алексеевна Коннова, и сегодня Аня ничем не отличается от других домашних детей. Гадкий утенок превратился в лебедя.
■ ■ ■
Аня номер два — та самая, которая Нюра, появилась в семье еще более неожиданно, когда только-только наладилась нормальная жизнь, без эксцессов и ежедневного испытания на прочность. И так быстро брать еще одну приемную дочь Елена точно не планировала. С Нюрой она переплюнула свой рекорд по самой быстрой приемной семье.
Все получилось совершенно спонтанно. В выходной она с чашкой кофе зашла на Фейсбук и увидела в ленте сообщение знакомой приемной мамы Нади Мазовой: «Ребята, SOS! Сегодня возврат. Срочно нужны приемные родители с готовыми документами для девочки 9 лет!»
Если ребенка успеть перехватить на этом этапе, он сможет избежать травматичной процедуры перевода в детскую больницу, возвращения в приют.
— Объявление меня очень зацепило, но на тот момент я не готова была принять еще одного ребенка, — говорит Елена. — Периодически заглядывала в надежде на счастливый случай. А время шло. Ребенка надо было забрать в час дня. Одиннадцать, двенадцать — никакой подвижки. Люди, конечно, обсуждали ситуацию: «Я бы взяла, но мы сейчас едем в отпуск», «Я бы взяла, если бы девочка была помладше» и т.д., но никто реально не решался принять этого человечка в семью.
И Елена не выдержала — написала, что готова взять ребенка на временную опеку, пока не найдутся постоянные приемные родители. Кажется, сама судьба в последний момент вмешалась в историю девочки. Уже через двадцать минут Елена была на месте: ни одной пробки, на всем пути «зеленая» улица.
— В опеке мне сразу пошли навстречу: все-таки я приемная мама, — она вспоминает перипетии того дня. — Мне задали вопрос: «Будете с девочкой знакомиться или сразу оформляем?» Я только спросила: «Ну чего ее смотреть? Она ж не монстр?» — «Не монстр». И я приняла решение: «Оформляйте!»
Она не видела фотографии ребенка, даже имени не знала. Так появилась Нюра, которая быстро начала звать Лену мамой. И стало ясно, что новую приемную семью искать не надо, потому что она уже есть.
Родная мама оставила Нюру в детдоме, когда девочке было 5 лет. Сначала на время, потом навсегда. Она ни разу не навестила дочь, не поинтересовалась ее жизнью.
— Нюра была очень привязана к маме. Все время плакала, скучала. Это мешало ей прижиться и в прошлой приемной семье, и в нашей. У нее словно блок стоял: «мама меня заберет». И я решила ее разыскать. Она была зарегистрирована в социальных сетях. Я набрала ее имя и фамилию в «Одноклассниках», и первая, кто выскочил, была она. Тут же написала ей, что Аня живет с нами, но очень хочет к маме. Она сразу ответила: «Это была ошибка молодости. Сейчас у меня все хорошо: двое детей, семья, мы обеспечены. Я искала дочь, но мне не давали ее контакты. Конечно, я ее заберу». Мы созвонились, я ей объяснила, с чего начать и какие документы потребуются.
Нюра об этой переписке ничего не знала. Елена берегла девочку. Что-то подсказывало ей, что лучше не торопиться, чтобы лишний раз не травмировать ребенка. Если молодая, здоровая женщина столько лет не пыталась отыскать и вернуть дочь, возможно, что-то ей не давало это сделать.
Но однажды все разрешилось само собой. Когда Нюра в слезах повторяла: «Где моя мама? Мне кажется, она болеет. Вдруг она умерла?», у Елены вырвалось: «Не умерла!» Девочка подняла заплаканные глаза: «А ты откуда знаешь?» Пришлось все рассказать.
Но время шло, и ничего не менялось. Биологическая мама уверяла, что собирает документы на дочь, но всякий раз вмешивались какие-то обстоятельства, которые мешали ей довести дело до конца.
— Я не выдержала и позвонила в опеку района, где она тогда жила. Мне ответили: «Не приходила ни разу, не звонила и никогда не интересовалась». Нюра начала ей писать, но она не отвечала. Стала скрываться и от нее, и от меня. И тогда я прямо сказала Нюре, чтобы у нее больше не было никаких иллюзий: «Видишь, она жива-здорова и забирать тебя не собирается». Конечно, девочке тяжело было это принять. Она продолжала писать письма и придумывала мамины ответы.
Потом они узнали, что ее непутевая родительница уехала с новым женихом в неизвестном направлении, снова сдав двоих детей в детский дом. Сейчас их забрал родной отец.
Тот год Елена не может вспомнить без содрогания. Было так ужасно, что первая Аня могла показаться ангелом. Многочасовые истерики, скандалы, агрессия. Нюра резала вещи, бросалась на приемную мать с кулаками. Кидалась всем, что попадет под руку. Однажды в ярости спустила со второго этажа кровать.
— Бывало, мне приходилось защищаться. Но я ее не ругала, не делала замечаний, она и так все принимала на свой счет. Кричала: «Я знаю, я плохая, я никому не нужна. Жить с вами не буду! Я тебя ненавижу!» Это был страх. Она все время боялась, что я ее сдам в детдом. У детей, которых возвращали, всегда заниженная самооценка. Они во всем винят себя. Им страшно привязаться, страшно пустить корни — ведь их опять могут сдать. Поэтому они стараются провоцировать конфликт, чтобы довести ситуацию до конца и больше не сходить с ума. Постоянно жить в страхе очень сложно.
Всякое случалось. Однажды Нюра, словно пробуя границы дозволенного, пошла на приемную мать с табуреткой. Елена почувствовала на каком-то животном уровне, что если сейчас испугается, отступит, то проиграет. Поэтому твердо и уверенно сказала: «Ты не ударишь! Успокойся!» Занесенные руки опустились, из глаз хлынули слезы. Елена тоже разрыдалась. Они сидели на полу, обнявшись, как самые близкие люди. А потом пошли на кухню готовить ужин.
Она боролась за младшую приемную дочь. Разыскала ее родственников в Ростовской области, и однажды, в жаркий летний день, они всей семьей сели в машину и отправились в далекую станицу на Дону. Оказалось, у Нюры много родни: бабушка, дяди, племянники.
— Зачем я это сделала? — Елена смотрит на меня с недоумением. — Я понимала, что Нюре важно было с родными повидаться. Если ей что-то надо, значит, и мне тоже надо. Это же мой ребенок! Недавно я поняла: тот, кого ты любишь, не твоя собственность, и ты хочешь, чтобы он был счастливым. Если бы я почувствовала, что бабушка хочет ее забрать и Нюре там будет лучше, я бы не только не стала ей препятствовать, но и помогла с оформлением.
Осенние каникулы Нюра провела у бабушки. Это была поездка в гости с возвращением домой — к приемной маме и сестрам. Просто появился еще один якорь в жизни девочки переходного возраста.
Мы сидим на кухне и пьем чай. Надя еще не вернулась из школы, Аня поехала в гости к брату. Нюра играет с куклой Эльзой и говорит: «Я о такой мечтала, и мама мне ее подарила!»
Ей тридцать шесть. Молодая, красивая мама трех дочерей. Свой бизнес, красный диплом. Не замужем. Ей говорили: «Возьмешь приемного ребенка — замуж не выйдешь».
— Это миф! — смеется Елена. — Я действительно в какой-то момент так разочаровалась в мужчинах, что решила, что, видимо, не создана для семьи. Выходила замуж навсегда, а меня бросили. Теперь у меня есть Дима. Дочки сначала страшно ревновали: «Зачем он тебе? Нам и так хорошо!» А потом приняли и теперь ждут и скучают: «Когда дядя Дима приедет?»
Они познакомились по объявлению на сайте. Елена все честно написала про Надю, Аню и Аню, которая Нюра.
Потом Дима ей скажет: «Я долго искал настоящего человека и наконец нашел. Это ты».