Выживший Алексей Веремьев: «Поначалу было страшно летать. Потом привык. Теперь, наверное, опять будет страшно»
42-летний Алексей Веремьев, один из трех выживших в той авиакатастрофе. Родом мужчина из поселка Целинное Курганской области. До родного села Алексей еще не добрался. Когда доберется — неизвестно.
— Я до сих пор в больнице Нового Уренгоя нахожусь. Операцию жду. Потом — реабилитация. А дальше как пойдет. Врачи пока не дают никаких прогнозов, — спокойно начал беседу Веремьев.
Удивительно, что человек, который находился на волосок от смерти, никого не винит в происшедшем, никого не осуждает.
— Как вы себя чувствуете?
— Уже лучше. У меня диагностировали перелом бедра и ушибы по мелочи. Так что все нормально. Жить буду.
— Вы кем работали на Ямале?
— Водителем.
— Сколько лет в общей сложности трудились на Севере?
— Семь лет нес вахту. Уезжал из дома на полтора месяца, потом небольшой перерыв, и снова возвращался.
— Страшно было летать на вертолетах?
— Поначалу было страшно. Потом попривыкли. Но сейчас, видимо, опять будет страшно. Часто боковой ветер мог шатать технику. Сильно нештатных ситуаций я не припомню. Первый раз в такую передрягу попал.
— Авиакомпания «Скол», чей вертолет разбился, — единственная компания, которая выполняла внутренние рейсы?
— Внутренние рейсы выполняли и другие авиакомпании. Но вертолеты, на которых перевозили рабочих, одинаковые. Новой техники там нет.
— Между нефтяными месторождениями только вертолеты летают?
— Только вертолеты. Площадок для самолетов там нет.
— Жизни пассажиров страхуют перед вылетом?
— Я никогда не задумывался об этом. И не интересовался этим вопросом. Сейчас нам выдали документы, что мы все были застрахованы. Не знаю, насколько это правда. Еще не разобрался.
— Компенсацию обещали выплатить?
— Никто не обещал, но я в Интернете прочитал, что губернатор Ямало-Ненецкого округа обещал пострадавшим выдать по 500 тысяч рублей. По страховке это или нет, так и не понял.
— Дорогу до дома вам оплатят?
— Об этом пока тоже ничего не говорили.
— Все выжившие в той авиакатастрофе в больнице или кого-то уже выписали?
— Все ребята еще в больнице. В соседней палате мой товарищ по несчастью лежит, Дмитрий Верзилов.
— В разбившемся вертолете было много ваших знакомых?
— Там были почти все мои знакомые. Я не знал только членов экипажа.
— Расскажите, как устроен внутри пассажирский вертолет? Там предусмотрены ремни безопасности?
— Большая часть пассажиров сидит на длинной откидной лавке, которая расположена вдоль всего салона. Ремни безопасности там есть. Можно пристегиваться. Можно не пристегиваться. Никто за этим не следит. Пилоты не объявляют ни о взлете, ни о посадке. Бортпроводники тоже отсутствуют. Это же вертолеты для рабочего класса. Погрузились и полетели. Каждый сам за себя.
— Сколько времени вы пролетели?
— Летели всего полтора часа.
— Пилоты не справились с управлением при посадке?
— Гораздо раньше все произошло, ни о какой посадке речи не шло. Мы не долетели до конечного пункта 20–30 минут, приблизительно 60 км.
— Пилоты объявляли о нештатной ситуации по громкой связи?
— Нет. Пилоты в грузопассажирском вертолете из кабины вообще не выходят. Да и как там объявлять, если в салоне стоит такой гул, что невозможно докричаться до ближайшего соседа — ему надо в ухо кричать, чтобы он что-то услышал.
— То есть оповещение из кабины пилотов отсутствует?
— Да, пилоты с нами не общаются во время полета.
«Я теперь точно знаю, что думает человек в тот момент, когда находится на волосок от гибели»
— Алексей, когда вы поняли, что с вертолетом случилось что-то неладное?
— Через полтора часа и понял. Вертолет тогда стал как-то странно вилять, его сильнее затрясло. Но я даже представить не мог, что он падает. Поверьте, не так я себе представлял падение. Я тогда подумал: наверное, ветер усилился. Ведь вертолет и до этого момента трясло, вилял он слегка, но здесь штормить стало в разы сильнее. То, что возможна нештатная ситуация, я понял, когда в салон выбежал один из членов экипажа и стал подключать какой-то прибор. Нам он ничего не говорил, даже жестами не объяснился. Но выглядел он обеспокоенным.
— Между собой пассажиры хоть жестами переговаривались?
— Нет. Все притихли. Паники особой я не наблюдал. Гул в салоне поднялся еще более сильный. Многие сидели в наушниках и вообще не реагировали на происходящее.
— Один из выживших рассказывал, что люди бросились писать SMS?
— Я ничего подобного не заметил. Лично я ничего не писал.
— Что потом происходило?
— Как такового момента падения и удара я не почувствовал. Отрубился в какой-то момент. Потерял сознание. Даже не помню, как это произошло. Последнее, что я помню, — как лавка стала уходить из-под меня. Я схватился за нее и отъехал вместе с ней. Потом все. Провал. Больше моя память ничего не зафиксировала. И слава Богу. Я очнулся, когда машина лежала на боку на земле. Меня чем-то придавило. Кое-как я вытащил ногу, дополз в более-менее свободное место, уселся и начал звонить в МЧС.
— Выходит, голова ваша хорошо соображала, если вы сразу поняли, что надо вызывать помощь?
— На автомате действовал. Я ведь сначала даже боли не чувствовал. Болеть все стало позже. И, судя по отбитым почкам и печени, видимо, помотало меня по салону прилично.
— После падения остальные выжившие подавали какие-то сигналы?
— Первым, кого я увидел живым, оказался Дима Верзилов. Я как мог подполз к нему, спросил, не звонил ли он в МЧС. Он сказал, что не успел еще. И тогда я стал набирать номер.
— Ваш телефон не разбился?
— Я в рабочей одежде летел, в комбинезоне, не успел переодеться. В карманах штанов нащупал свой телефон, он был «живой», ни одной трещинки на нем.
— В момент падения вы были пристегнуты?
— Не был. Да и если бы я был пристегнут, это вряд ли что-то изменило. Очень сильный удар был. Многие пассажиры были пристегнуты. Это их не спасло.
— Вы сразу поняли, что практически все пассажиры погибли? Или не сразу сообразили, что произошло страшное?
— Это покажется странным, но соображал я хорошо. Голова была очень спокойная. Первое, что стал делать, — кричать: мол, есть кто живой?! Большая часть тел сместились к кабине пилота. Вот там была тишина. Никто не издавал никаких стонов, хрипов… После падения выжили четыре человека. Но один парень не дождался спасателей. Скончался через 15 минут. Хотя мы его очень просили не умирать…
— Долго ждали помощи?
— Шесть с лишним часов. Был сильный туман, наш вертолет не подавал признаков жизни. Спасатели никак не могли определить место падения. И мы не могли подать сигнал бедствия, сообщить точные координаты, посветить чем-то, в конце концов.
— Вы приблизительно понимали, где находитесь?
— Я описал МЧСникам, что летели полтора часа, вертолет выполнял рейс Сузун — Старый Уренгой. Указал точное название месторождения, откуда нас забрали, и конечный пункт прилета.
— Что вы делали все эти 6 часов?
— Разговаривали со спасателями. Уговаривали еще одного выжившего, молодого парня Валеру Светличного, подать хоть какой-то сигнал, чтобы нас заметили. Он единственный из нас мог передвигаться. Тот парнишка все никак не мог найти спичек, телефоны у нас сели, посветить фонариком тоже не могли… Мы только потом поняли, что он плохо соображал, находился в состоянии шока. Светличный выбрался из вертолета и долго ходил вокруг машины, повторял: «Как же так? Как же так?».
— На улице очень холодно было, вы ведь могли замерзнуть?
— Понятия не имею, как там было на улице. Мы с Верзиловым из вертолета не вылезали. Не могли пошевелиться. Так и пролежали внутри 6 часов.
— Вода, еда какая-то была у вас?
— Ничего не было. Но, так как морозец все-таки несильный, но стоял, мы озябли немного, поэтому пить не хотелось. Терпимо было.
— Получается, вы с коллегой буквально замерли в одном положении?
— Да, мы оба были обездвижены. У Димы перелом шейки бедра, у меня раздробило бедро. Шевелиться было очень больно.
— Вы успели написать SMS близким?
— Я сдуру позвонил родным. Волновался, что пропадет билет домой. Вот, позаботился об этом. Предупредил их, чтобы сдали билет. Денег ведь лишних нет. Кто же мне все расходы оплатит? Видите, насколько хорошо голова работала.
— Работа на Севере стоит того, чтобы так рисковать?
— На Ямале платят хоть что-то. У меня на родине нет работы за такие деньги.
— За какие деньги?
— Вахтовики зарабатывают 50–60 тысяч рублей в месяц.
— Когда окончательно поправитесь, опять думаете вернуться на Север?
— Я так далеко не загадываю, поживем — увидим. Но допускаю, что вернусь. У меня нет выбора.
— С той авиакатастрофы прошло практически две недели, вы вспоминаете тот день?
— Нет. Слава Богу, воспоминания в голове не всплывают. Вернее, я стараюсь не думать об этом, не возвращаюсь в тот кошмар. Вот только погибших вспоминаю. С некоторыми парнями я ведь проработал 20 лет. Считайте, полжизни.
— И все-таки, если вернуться к тому вечеру, какие самые страшные моменты всплывают в памяти?
— Нет таких. У меня будто защитный барьер выстроился, к счастью. Да и недолго это все было.
— Позже вы анализировали ситуацию. Никаких предчувствий не было перед полетом?
— Все это глупость — предчувствия, знаки… Человек не может знать, где его настигнет смерть, иначе не было бы несчастных случаев. Нет, у меня не было никаких предчувствий. Я летел домой. Думал об этом. Пребывал в отличном настроении.
— Вы верующий человек?
— Верующий.
— Наверное, стали молиться, когда поняли, что с вертолетом что-то случилось?
— Знаете, я теперь точно знаю, что чувствует человек в такие моменты. Он не верит, что может вот так запросто погибнуть. И я до последнего не верил, что со мной может случиться то, что показывают только по телевизору…
— Сейчас ваши близкие с вами?
— В Уренгой прилетела моя жена. Ухаживает за мной. Да все у меня хорошо. Ко мне приходил директор нашей компании. Здесь организованно встречали родственников погибших, тела отправляли как надо. Спасибо, что жену мою тоже поселили в гостинице, проживание ей оплачивают. Все по-людски сделали. Так что винить мне некого.
— Вам придется улетать домой. Страшно опять лететь?
— Благо тут есть железная дорога. Так что на самолете обратно не полечу.
— То есть в ближайшее время вы не готовы подняться в воздух?
— Почему? Готов, если возникнет такая необходимость. Чему быть, того не миновать. Я уже после случившегося летал. Нас с места трагедии перевозили в больницу на вертолете…
— И как ощущения?
— Если честно, я и раньше боялся летать. Сейчас ничего не изменилось. Надо учиться преодолевать свои страхи.
Вахтовик: «Есть версия, что вертолету не хватило топлива»
Второй наш собеседник — вахтовик с Севера. С погибшими ребятами работал на Ямале. Имя свое мужчина попросил не называть. Боится лишиться заработка.
— Насколько я понимаю, вы тоже часто летаете на вертолетах. Страховку перед вылетом оформляете?
— Нам внутренние перелеты оплачивает контора. Про страховку мы никогда не спрашивали работодателей. Не припомню я, чтобы ее оформляли. Может, экономят на нас, не страхуют?.. Что касается последней трагедии, то в этой истории много странностей. Дело в том, что обычно такие вертолеты не совершают долгие перелеты. Вертолеты совершают внутренние перелеты, так называемые рабочие рейсы. Летают только до месторождения и обратно. В крупные города, такие, как Новый Уренгой, Красноярск, Нефтеюганск, мы перелетали только самолетами. Сейчас бытует мнение, что разбившемуся Ми-8 не хватило топлива. То расстояние, которое думали преодолеть летчики на Ми-8, слишком большое для вертолета.
— Вертолеты на Ямале действительно старые?
— Бывало, летишь на таком вертолете и слышишь свист изо всех щелей, кажется, пол вот-вот провалится, внутри все трясется. Я вот через месяц туда вернусь, посмотрю, может, изменилось что. Хотя ребята, которые сейчас там работают, считают, что изменений, даже после трагедии, не предвидится. Когда кто-то из наших на днях намекнул руководству, мол, страшно летать, ему ответили: «Не нравится — не летай. На твое место желающих полно».
— Сами летчики не боятся пилотировать такую технику?
— С летчиками мы эту тему не обсуждали. Но специалисты говорят, что Ми-8 вроде надежный вертолет, если его эксплуатировать правильно, проводить регламентные работы, отслеживать ресурсные показатели.
— Про утилизацию устаревшей техники речи не идет?
— Даже если такие вертолеты и подлежат утилизации, никто об этом говорить не станет. Мои коллеги, здоровые мужики, немало повидавшие на своем веку, боятся летать даже на самолетах, которые на Север гоняют. Чтобы не рисковать лишний раз и не летать на старье, за свои деньги меняем билеты, чтобы вылететь на более-менее приличном лайнере. Каждый раз — как игра в рулетку: долетишь — не долетишь. Я работаю на Севере давно. За последние десять лет ни разу не видел, чтобы рабочих перевозили на приличном вертолете. Зато наше начальство летает на импортных пятиместных вертолетах…
— Трудно устроиться вахтовиком на Север?
— Простым рабочим устроиться просто. На Севере сумасшедшая текучка, молодые там не задерживаются, поэтому для низов вакансий вовсе полно. Это до руководящего звена там не доработаться, карьеру на Севере не построишь. А обыкновенным рабочим — добро пожаловать.
— Сколько платят за одну вахту рабочему?
— На одной вахте, которая длится от полутора до двух месяцев, можно заработать и 150 тысяч рублей. Месячная зарплата вахтовика — в районе 60–80 тысяч рублей. Вообще, вахта должна длиться не больше 30 дней. Но обычно люди задерживаются до двух месяцев. Один наш товарищ как-то проработал три месяца без выходных. Очень ему нужны были деньги. Потом скончался. Тогда стали жестче контролировать этот процесс. Вообще, денег на Севере полно, нефти хватает. На одном месторождении мы добываем до 700 кубов нефти в день, это большие деньги. Там десятки месторождений. Вот и подсчитайте прибыль.
— Через месяц вы снова заступите на вахту. И снова придется вам лететь на вертолете. Страшно?
— Страшно, но у меня нет другого выхода. Техника работодателя, что нам дают, на том и летим. Других вариантов нет и, по всей видимости, не будет.
Вдова Наталья Токарева: «Мы 12 часов ехали на катафалке вместе с гробом. Похороны нам никто не оплатил»
Один из погибших вахтовиков — 38-летний Николай Токарев из крошечного села Усть-Тарка в Новосибирской области. Дома его не дождались жена Наталья, дочь и сын. На Севере мужчина работал автоэлектриком больше 15 лет.
— Коля любил свою работу, говорил, что только там можно заработать деньги, — начала рассказ вдова Токарева Наталья. — У него были золотые руки. Мы с ним иногда по 2–3 месяца не виделись. Работал он в спецстрое, его база находилась в городе Губкинске.
— Компенсацию за погибшего вам выплатили?
— Пообещали заплатить компенсацию, но пока тишина. Когда мы узнали о трагедии, нам позвонили и сказали, что все организуют: на опознание нам ехать не придется, гроб доставят, похороны оплатят. Но за все пришлось платить самим — и на опознание ехать, и гроб до места доставлять. В Уренгой мы полетели за свой счет. Из нашего села добрались до Омска. Это 200 км. Потом долетели до Москвы. Там ждали пересадки на рейс до Нового Уренгоя еще 8 часов. Там нас поселили в общежитие. Обещали организовать встречу с директором предприятия, но встреча почему-то сорвалась. Еще меня удивило, что к нам приставили конвой, даже не разрешали общаться с родственниками других погибших. Обратно нас отправили рейсом до Тюмени. А оттуда мы на катафалке, вместе с гробом, ехали 12 часов до своего села.
— Вы спрашивали о причинах авиакатастрофы?
— Работодатели Николая не дали нам ответа на этот вопрос. Девочки из МЧС сказали, что трагедия произошла по причине метеорологических условий. Вот и все, что нам известно.
— Вы знали, на каких вертолетах летал Николай?
— Конечно, он рассказывал, жаловался. Вот и в прошлом году он чудом уцелел. Говорил, что должен был полететь на Ми-8, но не попал на рейс. Тот вертолет разбился. Тогда тоже погибли люди. Но, видно, от судьбы не уйдешь.
— Когда вы разговаривали с супругом последний раз?
— Накануне его вылета. Коля как раз в вертолет садился. Совсем не переживал, голос его был спокойным. Мы договорились созвониться утром следующего дня. Но на другой день телефон его был уже недоступен.
— Сколько он там зарабатывал?
— Где-то 60 тысяч рублей. Немного вроде, но в нашем поселке таких денег не заработаешь, а семью кормить надо. Жили они в вагончиках, кормили не всегда хорошо. Помню, в сентябре он мне звонил и жаловался, что продукты у них заканчиваются, остались только рис, гречка и сахар. Мужики сами обеспечивали себя продовольствием: ходили по грибы, ловили рыбу…
— Похороны вам оплатили?
— Пока ничего не оплатили. Но я собираю документы, потом отправлю их на Ямал — обещали что-то выплатить.
— Я слышала, что родственникам погибших должны выплатить по миллиону рублей.
— Я тоже об этом слышала, но денег мы пока не дождались. Знаете, ну если и не выплатят нам, то мы кричать не станем, ругаться не будем. Мужа уже не вернуть. А кто станет заниматься правами обыкновенных людей? Кому мы нужны? Надо как-то дальше учиться жить…
По количеству погибших авиакатастрофа на Ямале стала самой крупной с участием вертолетной техники за последнее время. Следственный комитет России возбудил уголовное дело по статье «Нарушение правил безопасности движения и эксплуатации воздушного транспорта, повлекшее по неосторожности смерть двух и более лиц» (статья 263 УК). Подозреваемые в деле пока отсутствуют. Предполагаемых причин катастрофы в настоящее время три: неблагоприятные метеоусловия (сильный туман), отказ техники и нарушение правил безопасности полета. Ни одна из них пока не стала приоритетной.